Она встала, подошла к деревянному сундуку, достала завернутую в холстину гармонь и положила ее на стол. – Это «ливенка», – сказала хозяйка, погладив гармонь, как живое существо. – Моему мужу Володе в 1914 году перед отправкой на фронт подарил его отец Афанасий Прокопьевич. Ее можно было купить за 22 рубля, а корова тогда стоила, между прочим, 24 рублика. Хозяйка растянула мехи, слегка путаясь в клапанах, заиграла простенький мотивчик и запела весело и залихватски: По селу тропинкой кривенькой В летний вечер голубой Рекрута ходили с ливенкой Разухабистой гурьбой… …По селу тропинкой кривенькой, Ободравшись о пеньки, Рекрута играли в ливенку Про остатние деньки. Замолчав, призадумалась. – Это вроде блатная песня? – спросил Сидорский. Хозяйка вздохнула и, не глядя на Кирилла, сказала: – Это, милый человек, Сергей Есенин. Может, слышали, был такой русский поэт. – Слышали, – за всех ответил Иван. Тонкий томик с поэмой «Анна Снегина» и другими стихами лежал в его командирской сумке. Это было московское, достаточно редкое издание. Книжку он никому не показывал, это единственное, что осталось как память о мирной жизни. «Эта женщина пережила большое горе или испытания судьбы, – подумал Иван. – И совсем не похожа она на деревенских старушек. Каким злым ветром занесло ее сюда…» – А по виду вы, Татьяна Матвеевна, совсем не деревенская, а городская, – учтиво заметил Родин. Хозяйка грустно улыбнулась и вдруг попросила: – Раз вам нельзя, так налейте мне немного! Сидорский с радостью вытащил флягу и плеснул в кружку хозяйке. – На Руси воины, идя в бой за Отечество, обращали свои души, сердца и молитвы к небесному воинству, к святым Георгию Победоносцу, Ивану Воину, Сергию Радонежскому, Александру Невскому. И пусть их духовные силы сохранят вас, ребята, оберегут от смерти в бою, отведут огонь. Спаси и сохрани! Хозяйка перекрестила каждого, после этого кружки вновь соединились над столом. После паузы Татьяна Матвеевна ответила на полувопрос Родина: – Я родилась в Санкт-Петербурге, еще в прошлом веке. Мы жили на Лиговке, там я училась, потом вышла замуж… В общем, долгая история. Катя, поняв, что на этом воспоминания закончились, подошла к Деревянко и сказала так, чтобы слышали все: – Саша, ты просил заготовить горячей воды, я два котла поставила в печи. В ведро нальешь. В сарайчике бочка с холодной водой, тазик, там мы и моемся. А баньки у нас уже нет, была, да ушла на дрова. – Ребята, я тогда пошел? – Саня тут же встал из-за стола. – Давай, – кивнул Родин. – Кто первый встал, того и тазик, – бросил Деревянко. Он налил горячую воду из котла в ведерко и, попутно прихватив вещмешок, пошел в сарайчик. Сидорский, очищая картофелину, сказал ему вслед: – Наш пострел везде поспел. Родин продолжил, чтоб выведать тайну хозяйки: – У вас, видно, хорошее образование… – У меня прекрасное образование, – уточнила с иронией Татьяна Матвеевна. – Я окончила Смольный институт. – Это там, где был штаб революции? – ввернул Кирилл. – Это потом там был штаб. А до этого давали одно из лучших образований в России для девушек, – пояснила она ему, как школьнику. – А я окончил Московский автодорожный институт, – сказал о себе Иван. – Хотели меня в автобат определить по специальности. Но это не по мне. Едешь на грузовике, как большая мишень на колесах, с трех сторон тебя, беззащитного, расстреливают, подрывают и бомбят. А на танке – сразу сдачу по полной, из пушки и пулеметов. Верно, Катюша? – Ага, броня крепка и танки наши быстры, – ответила девушка. – Вот и взяли меня в танкисты. Курс обучения – и вперед! Руслик поинтересовался настенными часами с гирьками, почему не ходят. Хозяйка пожала плечами, сказала, что, как немцы пришли, сначала кукушечка откуковала, а потом и часы замерли. Он попросил разрешения глянуть, снял часы со стены. Открыл крышку, попросил тряпку, чтобы аккуратно вытереть механизм. – Нужно чуточку спирта, – сказал Баграев. – Давай, Киря, плесни немного. А ты, Катюха, принеси плошку с водицей, разбавим до нужной консистенции. Сидорский налил немного спирта и пошел мыться, прихватив чугунок с водой. Толкнул, но дверь в сарайчике оказалась закрытой. – Эй, на палубе, открывай! – крикнул он. – Чего закрываешься? В ответ послышалось: – Индивидуальная гигиена требует индивидуального омовения! Через минуту дверь открылась, вышел Деревянко в галифе и рубахе, с блестящим от влаги лицом и сияющими от удовольствия глазами. – Шикарно! – сказал он и пошел в избу. Родин посоветовал Руслику сначала самому помыться, а потом уж часы домывать: – А я после вас. – Иду, с большим удовольствием! – отозвался Руслик и, вспомнив, спросил: – Саня, у тебя лезвия нет случайно? А то моим уже и картошку не почистишь. – Нету, Руслик, я еще не бреюсь, – ответил Саня, сел за стол и попросил Катю налить чаю. Хозяйка поинтересовалась, за что Иван получил медаль «За отвагу» и орден Красной Звезды. – За уничтоженные танки, орудия и пехоту противника – выбор небольшой, – отозвался Родин. – Мой муж получил орден в Гражданскую войну, – произнесла, задумавшись, Татьяна Матвеевна. – А сейчас он где? – осторожно спросил Иван. – Воюет? – Не знаю… В тридцать седьмом забрали и осудили. Дали 15 лет лагерей. – Тогда многих забирали… Планы у них, что ли, такие были. Сейчас многих через штрафбаты отпускают, – сказал Иван и осекся. Видел, как штрафников в чистом поле на артиллерию и пулеметы перед нашими танками впереди пускали. Никто не возвращался… – А в Первую мировую у Володи был Георгиевский крест и звание поручика, – сказала Татьяна Матвеевна с тихой гордостью.