Не смотрите на меня, Что я худоватый. Жена салом не кормила, Я не виноватый. А еще затянет: «Понедельник, вторник, середа, четверг, пятница, суббота и воскресный день». И так по кругу, мог целый час петь мужик. А бедной Глашке – хоть на дерево от него лезь. Она и к знахарке ходила в соседнее село. Что там она ей присоветовала – неизвестно, может, трав каких колдовских настой, но меньше Колотуха говорить не стал, даже больше, особенно когда узнал, что женушка к «Бабе-яге» ходила. В селе ведь как: чем больше хочешь скрыть, тем быстрее слушок расходится, обрастает догадками, как опятами трухлявый пень. А тут как раз и случилась эта история с Аркашей. Чудесное исцеление! Заговорил немой! Очень на женский пол, как я уже говорил, сильное впечатление было. А фельдшер наш сельский, Кондратий Кондратьевич, с научной точки зрения пояснил: «Немой испытал стресс». «Это типа „треснулся“ по-нашему?» – спросили его. «Чума на вас, – говорит, – неучи». И ничего больше не стал рассказывать. Но наша Глаша все сразу поняла. И что болтуна-мужа излечит раз и навсегда. Поздней ночью, когда Колотуха заснул на половине слова, она взяла бутыль масла – и ведь не пожалела! – по лестнице залезла на крышу и полила солому. Вот так вот! А чего было утром… Говорит мужу, давай крышу новой соломкой перестелим. А то старая скоро черная будет. И полез Колотуха старую солому снимать. И только на крышу ступил, как тут же скатился, как на санках. Грохнулся, вроде ничего не переломал, но минуты три молчал. А может, и две, тут точно сказать никто не может. Потом снова заговорил! Командир дождался конца рассказа: – Ох, и завирать ты любишь, Киря… Сидорский театрально развел руками: – Командир, чистая правда. Колотуха лично мне рассказывал. Под большим секретом. Вы первые, кому передаю. А душа женщины, ребятки, непостижима – никогда не знаешь, что у нее на уме… Вот у меня, помню, когда я учился в техникуме, была, понимаете, хорошо, даже очень хорошо знакомая девушка… Мечта отличника. Руслик, у которого в руках уже оказалась гитара, не выдержал: – Слушай, Сидор, если очень близкая, зачем перед мужиками выставлять? Его пальцы извлекли решительный мажорный аккорд – хорошо играл Руслан – и зазвучали неизвестные мелодии древних аулов с ритмом горячей скачки резвого скакуна. Глава четырнадцатая А Иван вдруг с обволакивающей грустью и томлением подумал о красавице Ольге, телеграфистке с узла связи танковой бригады. Всего лишь в двух километрах, в штабе, расположенном в уцелевшем доме, она задумчиво распускает собранные в пучок волосы цвета каштана и бронзы, и они, струясь, рассыпаются по плечам. Потом она спохватывается и снова собирает их в «уставной» пучок. Почему-то именно так представлял себе Ольгу Иван, хотя ни разу не видел ее с распущенными волосами. Второй раз он увидел ее после совещания офицеров у командира бригады. Тема между боями была привычная и насущная: ремонт и обслуживание техники и вооружения: неисправных машин накопилось предостаточно. Зампотех бригады – прямой и «железный», как гаечный ключ (его так и называли), майор зачитывал по промасленной, почерневшей тетради результаты проверки подразделений. Чугун взглядом подымал командиров, «снимал стружку», ставил сроки и переходил к очередному попавшему в черный список зампотеха. Когда возникала пауза перед новой фамилией, весь офицерский коллектив невольно сжимался, прямо как студенты на экзамене. Ивана пронесло: никого из их роты не поднимали. Градус настроения, бывший до совещания на нулевой отметке, заметно поднялся. И в тот самый момент, когда офицеров отпустили, июньское солнце добавило свой градус по Цельсию. Иван привычно расправил складки гимнастерки под ремнем, расправил плечи и в этот момент увидел ее. Ольга шла рядом с подружкой, похоже, тоже телеграфисткой, они что-то оживленно обсуждали. Даже внешне девушки были похожи, только вторая была повыше ростом, волосы светлее и глаза не такие лучистые. Они поравнялись с Иваном, и он, почувствовав непередаваемое притяжение, поклонился и подчеркнуто вежливо произнес: – Здравствуйте! Они, не останавливаясь, ответили «здравствуйте», а Ольга обернулась и с улыбкой добавила: – А-а, это вы! Подружка понимающе улыбнулась: добытый с минного поля букет в женском коллективе не остался незамеченным. Она интуитивно поняла: вот он, этот таинственный романтик, принц на железном коне! Взмахнув ресницами, она смерила Родина взглядом и оставила Ольгу с красавцем-лейтенантом наедине. – Да, тот самый Иван-болван! Рот до ушей не оставлял никаких шансов на серьезный разговор. – Ваня, вы, видно, отчаянный парень, – покачала Ольга головой, – но зачем же так глупо было рисковать жизнью? Иван сделал виноватый вид. – И как теперь мне вымолить прощение? – Ради бога, не говорите ямбом… – Я c детства читал только хорошую поэзию… Видно, отпечаталось. Ольга прищурилась, пытаясь увидеть отпечаток на его лице, но ничего не нашла: Ваня по-прежнему сиял, но уже смущенной улыбкой. И вдруг он вспомнил, что в его командирской сумке лежит томик стихов Сергея Есенина, прихваченный еще из московской квартиры. Уже порядком потрепанный, полузапрещенный, «упаднический», недостойный внимания настоящего комсомольца. – Я тоже люблю хорошие стихи… – сказала она и пошла по тропинке к палаткам штаба. Иван шагнул следом: – А Сергея Есенина? – Конечно. У него такие грустные стихи. Но когда начинаешь их перечитывать – удивляешься, сколько там глубины, видишь перед собой живую картину. И Ольга, замедлив шаг, задумчиво прочла: Звездочки ясные, звезды высокие! Что вы храните в себе, что скрываете? Звезды, таящие мысли глубокие, Силой какою вы душу пленяете? Частые звездочки, звездочки тесные! Что в вас прекрасного, что в вас могучего? Чем увлекаете, звезды небесные, Силу великую знания жгучего? И почему так, когда вы сияете, Маните в небо, в объятья широкие? Смотрите нежно так, сердце ласкаете,