– Нет, донесли. И все тут! Что может быть хуже, чем донос? – Друг, я сказал то, что видел. – Сплетни, уважаемый, дело бабье. Все! Вы ведь нормальный мужчина. «Сказал то, что видел». И что же вы видели? Ну, что? – Сказать по правде, друг, и вы себя вели не совсем подобающе. Ведь вы все видели и не подошли. Собака ваша и та прибежала, хотя у нее человеческого разумения нет. – Это собака! Собака на то и собака. И все тут! Влезает, куда ее просят и куда не просят, и лает. А так какое ей дело до других? Знала бы себе полеживала. Собака делает свое собачье дело. Но мы-то с вами люди. Мы не должны равняться с собакой. Все! И вообще, родственник ваш оказался довольно странным человеком. Ребята свалят его с ног, а он снова поднимается; снова свалят – он снова встает, хоть и шатается. – Что же ему еще было делать? – Лежал бы себе. И все тут! Разве в одиночку он справился бы с троими? Будь я на его месте – после первого удара грохнулся бы на землю. И больше не вставал бы. Все! А поднимешься – все равно свалят с ног. До их ухода притворился бы, что лежу в беспамятстве. Глядишь и отделался бы одним ударом. И не получил бы никакого увечья. Все! Ведь что в результате? Родственник ваш лежит теперь в больнице еле живой. И все тут! Вы его навещаете? Как он сегодня? – Нет, не ходил. – Вот тебе раз! Это еще почему? – Я ведь с ним не знаком. – Ну надо же! Вдобавок ко всему вы с ним еще и не знакомы? – Это правда. Продавец нагнулся, посмотрел мне в лицо. Понял, что я не вру, хлопнул себя по коленям и рассмеялся: – Ну вы даете! Да вы, оказывается, афанди[11][Афанди – персонаж восточного фольклора. В переносном значении – чудак, простак.]! – Продавец поглядел на собачку, лежащую возле деревянной решетки. Покачав головой, опять рассмеялся. – Вот так штука! Какое же вам дело, если он вам не родственник и даже не знакомый? Нет, вы настоящий афанди! Или вам от этого была личная выгода? – Какая еще выгода, друг? Продавец показал жест, потирая палец о палец. – Деньги? Не говорите так, друг, не говорите так. – Почему ж тогда вы так переживаете? Вот так штука, ну и афанди! Ладно, на этом все! Вы решили снова туда пойти? Тогда вот что, ака: вы меня не видели, а я – вас. Еще раз наябедничаете – и мы сильно поссоримся. Все! Я сел в автобус. Глаза мои слипались. Братья мои, как болит голова! 63 Назир-маслобойщик на скачки приехал на кобыле. Всем кобылам кобыла. Круп широкий, крепкий, поблескивает. Тарлан уставился на кобылу, и глаза его стали совсем другими. Пустил его на улак – он пошел в сторону кобылы. Потянул поводья – стал порываться к кобыле. Пустил его за конем с улаком – поскакал за кобылой. Я не знал, что делать. Назиру-маслобойщику высказал свою досаду: – Эй, друг, спрячьте от глаз подальше свою кобылу. Пожалуйста. Наездники, смеясь, отпускали соленые шуточки. Назир-маслобойщик уехал со скачек. Довольный, я пустил Тарлана на улак. Тарлан был рассеянным. А ведь настроение у него, похоже, хорошее. Терпение мое лопнуло. Я разозлился. Рукояткой плетки ударил Тарлана по голове: – Проклятие твоим предкам! Вот тебе, вот! Подняв передние ноги, Тарлан подпрыгнул чуть ли не до небес. Раздраженно заржал. Несколько раз обежал долину. Весь покрылся потом. Пот стекал у него со лба, падал в ноздри, которые то открывались, то закрывались, подобно рыбьей пасти. Я подъехал к толпе всадников. Пустил Тарлана на улак, хлеща плеткой куда попало. Он опять заупрямился. Рукояткой плетки я начал бить его между ушами, по морде: – Что? Тебе все мало? Вот, получай, вот! Чтоб тебя перевернуло! Братья мои, когда находит гнев – уходит разум! Я содрал с Тарлана седло, упряжь, уздечку. Стеганул по голове: – Уходи, зверюга, уходи! Ты конская колбаса, да и только. Позвала тебя кровь предков! Тарлан убежал, потряхивая гривой. Наездники бросились было за ним, но я махнул рукой: мол, не надо. Я не стал дожидаться конца скачек. С седлом и упряжью под мышкой пришел домой. Жена встревожилась, спросила про Тарлана. – Не спрашивай, жена, не спрашивай. Помнишь, приезжали артисты из Термеза, показывали спектакль в клубе? Что в этом спектакле тогда сказал Алишер Навои? Как ни воспитывай скотину, она все равно останется собакой или ослом. Человеком она не станет. Так он сказал. Навои оказался прав, жена! Холил я коня, сам весь высох. Не пил, не ел – все отдавал Тарлану. Даже детей обделял – все ему отдавал. И все равно Тарлан не стал человеком. Я его избил и прогнал. Отказался от него. Ушел Тарлан к своему звериному роду. Вот увидишь, жена: Тарлан ослепнет. Мои хлеб и соль сделают его незрячим. Вот увидишь. – Зря вы так поступили. Лошадь была дорогая. В душе у меня лопнуло что-то и рассыпалось на мелкие-мелкие кусочки. Жалко мне стало Тарлана. 64 Поздно ночью послышался стук в большие ворота. – Кто бы это мог быть? – подумал я и, набросив на плечи чапан, вышел во двор. – Кто там? – спросил я. Никто не ответил. Заскрипела цепь на воротах. Я подошел, открыл. О Всевышний, у ворот стоял Тарлан. Один! Он потянулся ко мне мордой и виновато зафыркал. Я не сказал Тарлану ни слова, даже не взглянул на него. «Да, ты стал человеком», – подумал я и отвернулся от него. Тут уж никуда не денешься: нельзя же прогнать человека, который пришел к тебе в дом. Не проронив ни звука, я пошел к конюшне. Тарлан потрусил за мной. Пустив его в конюшню, я запер дверь. 65 Наутро пришел Назир-маслобойщик. Позвал меня из-за дувала: – Зиядулла-наездник, можно вас на пару слов? Протянул руку через дувал. Справившись о делах и здоровье, спросил: – Как там наш жених? Я был в недоумении: – Какой жених? – Как какой жених? Тарлан! – А, Тарлан? Ничего, ничего. – Домой пришел? – Да, пришел. А что? – Да просто интересуюсь. Назир рассказал о том, что произошло. Оказывается, Тарлан после нашего расставания отправился прямиком к Назиру-маслобойщику. Сам вошел в ворота. В это время Назир как раз расседлывал свою кобылу. Увидев Тарлана, удивился, но не прогнал. А что он мог сделать? Разве можно что-то сказать жениху, который сам пришел в дом с поклоном? «Жених не постеснялся – придется стесняться хозяину», – подумал Назир. И, прикрыв глаза воротом чапана, вошел в дом. Братья мои, и пророк приветствовал своего зятя. Ах-ха! Я молча слушал, прислонившись к дувалу. Дальше Тарлан с кобылой стали обнюхивать друг друга, тереться мордами. Говорили о чем-то. Объяснившись в любви, стали угождать друг другу… Спустя какое-то время маслобойщик проснулся. Глянул – а жениха и след простыл. Тарлан отдал свою любовь. Олмакуз, кобыла Назира, ее приняла. Ах-ха! – Да, получается, Зиядулла-наездник, мы с вами стали сватами. – Не шутите так, ака, не шутите! – Какие там шутки! Чем вы кормили жениха, Зиядулла-наездник? – Да будет вам уже! – Я всплеснул руками и засмеялся, прикрыв лицо ладонями. – Хватит, ака, хватит!