– Ой, замолчи, а то пожалеешь! Девушки – гур-р-р – хохочут! Связала предводительница концы веревки – получились качели. Одна девушка на них запрыгнула. Предводительница ее схватила, вперед с ней пошла, назад пошла, потом с силой оттолкнула. Та, на качелях, дальше сама раскачивается: присядет, привстанет. Все быстрее и быстрее раскачивается! Со всех окрестных крыш народ, халвой лакомящийся, на качели поглядывает. Наступил черед Аймомо покачаться. Оглядела себя. Платочек «лошадиное копыто» на шее завязала. Качели оттолкнула – отскочила, оттолкнула – отскочила. Чтобы раскачались. Взлетают качели, Аймомо, уцепилась и вспрыгнула на них. Полетели качели вправо. В воздухе зависли – и вниз понеслись. Аймомо ровненько стоит. От одного ее легкого веса качели вниз несутся. Потом в левую сторону – вверх. То влево, то вправо летят – все выше, выше. Народ за свои тюбетейки-платки схватился, на качели вылупился. С кого тюбетейка свалилась, с кого платок слетел. А у Каплона сердце замерло. – Вой, святые старцы! – шепчет. Халва, какая во рту была, там и осталась, а какая в горле – в горле застряла. Замедлились качели. Спрыгнула Аймомо на землю. Несколько нетвердых шагов сделала. Одна девушка ее обняла, помогла. Тут только Каплон вздохнуть смог. Халву, которая во рту застряла, прожевал, которая в горле – проглотил. 31 Вечер Каплон в доме невесты проводил. О качелях, конечно, не умолчал. – Сердце у тебя какое! – говорит. – Ты прямо как ероплан летала! На тебя смотрел – у самого голова закружилась! – Вот так оттолкнусь через месяц-другой, да и полечу… – Ты о чем это? Невеста вместо ответа руку жениха сжала, пальцы его перебирает. Жених тут только смекнул, о чем речь. – Да-а-а… – улыбнулся. Прижал лицо невесты к сердцу, волосы разглаживает, ласкает. – Как назовем? – спрашивает. – Барчиной. – Постой… – Дочка – хорошо же! Мне помощница будет. – Нет, пусть сын. Я уже и имя ему придумал – Хушвакт![37][Имя, означающее «веселый, радостный».] – А что потом? – Потом Хушвакта вырастим, женим, обустроиться поможем, пойдут внуки-правнуки. Я дедом буду, ты – бабкой. Развеселилась невеста: – Тогда этого человека я буду называть Дедом. – А я тебя – Бабкой. – Дедка! – Бабка! И стали жених-невеста, Хушвакта ради, до самого рассвета охать-вздыхать… 32 Весь тандыр лепешками заполнен. Нагрузили на лошадей невестины сундуки, поклажу всякую. Над туйхоной луна восходит. У супы савраска привязана. Справа от нее еще одна савраска стоит, обуздана. Сноха невестку за ноги поддерживает. Невеста на лошадь садится. По обычаю с невестой на лошадь безгрешного мальчика сажают. За честь на лошади с невестой ехать среди ребят спор. Пять-шесть мальчуганов из родни-соседей: – Я с тетей сидеть буду!.. Нет, я – безгрешный, я с ней сидеть буду!.. – спорят. Невеста с собой мальчика-первенца из родни посадила. Остальные – в слезы. Родня-соседи во двор заходят, невесту напутствуют и благословляют. Невеста поехала, справа савраску на поводу ведет. Кто сосед справа – тому и слава. Лошадь через порог переступила. Всё, выдана невеста! Начала невеста, как положено, слезы лить: – Уввв-уввв-уввв… Дом оплакивает – гнездо родное, – что покидает его, от родных-близких удаляется, так можно сказать. Племянники жалобно глядят, слезы рекой льют – по обычаю, так можно сказать. Или плачут, чтобы не сказали, что брат со снохой от нее избавляются, на произвол судьбы бросают? И так можно сказать. Или уходящие в дом жениха радость и веселье оплакивают? Так уж наверняка можно сказать! Невеста племянника за пояс обеими руками обхватила-обняла, еле слышно плачет: – Уввв-уввв-уввв… Савраска звонко ступает: тик-тик, тик… Во дворах собаки залаяли. Слева, с усадьбы, аромат дыни «ловия» донесся[38][Ловияковун (дословно «фасолевая дыня») – редкий ароматный сорт дыни.]. Гости-соседи в ту сторону повернулись, вдыхают, наслаждаются. 33 На мосту тени показались. Два паренька с палкой стоят.