— Отнако, так, — подтвердил Загбой. — Метветь хоти оттуда, — Калтан показал рукой на Кучум. — Я слет смотрел. Пыстро шёл, пежал. — Почему бежал? — наконец-то вставил слово Агафон. Хакас медленно обвёл присутствующих своими чёрными, горящими глазами и показал то, что они ещё не видели. Он перевернул медвежью шкуру вверх мехом и ткнул пальцем в бок: — Его трал тругой метветь. Пальшой! И прогнал его. То, что увидели, превзошло все мыслимые представления. На шкуре остро выделялась рваная рана, или, проще говоря, след от удара медвежьей лапы. Но какой! Лёгкий подхват, как будто зверь приласкал во время игры. Впечатляло другое: ширина «расчески». Залихватов измерил: пять спичечных коробков. Все пять когтей находились на равном расстоянии друг от друга. Даже сам Загбой, немало повидавший и перебивший медведей на своем веку, удивлённо выдохнул: — Пальшой, отнако, амикан. — Конь, чисто конь! — задумчиво проговорил Агафон. — Ещё одна проблема, — глухо вторил Залихватов. — Зря хоти на голец, — предостерёг Калтан. — Этот зверь от своего не откажется. Стесь только отно, его нато упивать. — У нас собаки хорошие, — слабо улыбнувшись, заметил Агафон. — Такой метветь не всякая собака утержит. Пальшой метветь — хитрый метветь! Жил много, знает всё. Упить его путет трутно. Моего отца такой сверь ломал. Хотит тихо, пежит как пуля, напатай как лавина. Он не пьёт лапой, а сразу кусает. Как попедить такого метветя? Все надолго замолчали. Калтан молча протянул Агафону плошку под спирт — наливай. Тот, не раздумывая, налил ему, затем поочерёдно всем присутствующим. Залихватов, Сергей, Костя и Уля отрицательно покачали головами: нет, пить больше не будем. Загбой прозорливо засмеялся: — Эко! Амикана пугались? Тогта не нато тайга хоти, нато тома ситеть, с женой штаны стирать. — Да нет, — Залихватов старался казаться бодрым. — Чего нам бояться? Да и ты с нами. Как-нибудь, вместе-то, поди, разберёмся. Загбой осоловело заблестел глазками. Было видно, что его хмельной голове приятно подобное замечание. В то же время он ещё не терял чувство врожденной скромности, старался быть даже равнодушным. Но это только казалось на первый взгляд. На самом деле он уже обдумывал создавшееся положение, перебирал все варианты предстоящей схватки со зверем. Понимал, что будет непросто, большой медведь умён и коварен, и прежде всего надо узнать повадки и характер зверя, а уж потом думать, как его отстреливать. Но для этого надо сначала прийти на место, подняться на голец. А пока есть время для отдыха, Агафон наливает крепкое вино, в казане есть мясо, а языку есть время для разговоров. Когда ещё выпадет случай вот так, в спокойной обстановке, поговорить со старым другом Калтаном? И представится ли вообще. Здесь, в тайге, человеческими судьбами распоряжается мать-природа. И стоит только сделать один неверный шаг в сторону, она не прощает ошибок никому — ни зверю, ни птице, ни человеку. Здравствуй, Кучум! На изломе перед долиной остановились. Загбой привязал к дереву своего учага, переломил ружьё, проверил патроны. Пули что надо. Залез рукой в карман, пошарил там, звякнул дополнительными зарядами. Затем прикоснулся к ножу на поясе, здесь — под рукой. К седлу верховика приторочена пальма, так что стоит только протянуть руку — и острый клинок окажется в ладони охотника. Значит, всё в порядке. Повернулся к спутникам: — Как тела? Залихватов, Агафон и Костя с ружьями наперевес молча посмотрели: всё в порядке, готовы стрелять. Костя проверил барабан своего револьвера — тоже может пригодиться. Загбой не торопится, но и не достаёт свою неизменную трубочку — после крутого подъёма, не до того. Причина всему — большой медвежий след, пересёкший поляну у кедровой колки. Прошёл сегодня утром, после восхода солнца. Раскористые мозоли — как семейная сковорода Пелагии. Когти — что крючья речного багра, которым Ченка вытаскивает на берег двухпудовых тайменей. Ни дать ни взять — мамонт Сэли. Следопыт прошёл по следу, покачал головой. Впечатляет. Редкий зверь. Такого видел давно, ещё там, под Тунгуской, в молодости. Тогда они с отцом пытались добыть громадного амикана, потратили на него семь пуль, но всё без толку. Ушёл раненый зверь в гольцы и, возможно, там издох. Тогда они не добрали зверя, не было хороших зверовых собак. Теперь, вспомнив тот эпизод, Загбой приготовился к самому худшему, так как понял, что встреча с таким громилой не несёт ничего хорошего. Без всякого сомнения, медведь проверял свои владения. Вон там он подошёл к кедру, встал на дыбы, содрал с дерева кору. Пометил территорию. Загбой сходил туда, цокнул языком. Попробовал достать пальмой задир, не получилось. То ли он слишком маленького роста, то ли зверь высокий. Вернувшись назад, эвенк призвал Чингара, привязал на поводок. Будет лучше, если кобель пойдёт рядом, вовремя скажет, где находится амикан. Одной собаке со зверем не справиться, не удержать. Сегодня утром Уля и Сергей пошли назад, за мясом сохатого. Кухта и Веста ушли с ними. Чингар не бросил своего хозяина, как всегда, последовал за ним. Но что толку, когда зверовой пес встретится с медведем сейчас? В большей степени вероятности, его без помощников ждёт смерть. Задавить кобеля медведю не составит большого труда. Наконец-то собрались, приготовились, пошли. Впереди Загбой: в правой руке ружьё, в левой держит на сворке Чингара. Повод оленя привязал к поясу. Послушный учуг идёт строго за хозяином и ведёт за собой ещё троих оленей. Вторым идёт Залихватов. Прикрывает оленей с левой стороны. Справа, озираясь по сторонам, крадётся Костя. Шествие замыкает Агафон. Сегодня он идёт вплотную, след в след каравана. В руках винчестер, топор за поясом. Сегодня он не делает затеси. Зачем? Они уже поднялись на Кучум. Да и ситуация не та. Стоит только начать рубить, медведь будет тут же, проверит, кто нарушил границы его владения. Но где зверь? Чингар идёт спокойно, молча, обнюхивая старые следы. Олени тоже идут без какого-то волнения. Значит, поблизости его нет. Может быть, он там, впереди, у озера? Или уже притаился в зарослях рододендронов, выжидая подходящий момент для смертоносного броска? Грациозным спокойствием, величаво смотрят на идущий караван три вершины гольца. Чёрные скалы отторгают безразличием к происходящему. Голубой ледник дышит холодом. Ещё не освободившееся ото льда озеро не имеет границ. Через всё плато по огромной долине тянет слабый ледяной ветерок. Но вдруг, переменив направление, обносит замороженный мир ароматами красочной весны, наступающей на Кучум из-под перевала. В них запахи молодой травы, смолистое напряжение оттаявших деревьев, тонкие привкусы первых цветов. С этими робкими, но настойчивыми порывами ветра меняется мир: ласковей, милее светит яркое солнце, соком жизни дышат первые проталины, нежным ароматом благоухают корявые, низкорослые деревья и стланики, а под метровой толщей снега весело журчат первые ручьи. Но не слышно звонкого пения птиц. Остроконечные вершины гольцов, окружившие долину с двух сторон, гнетут напряжением. Блёклая дымка, созданная восходящими потоками от тающего снега, скрашивает резкие очертания гор. Создаётся впечатление, что люди находятся не в привычных таёжных условиях, а где-то в зазеркалье, в стране злых духов и демонов. Кажется, что сейчас прогремит на всю округу глухой, страшный голос повелителя гор Мусонина или самого хана Кучума: «Вы зачем сюда пришли?» И от этого предчувствия становится тоскливо, неуютно, даже страшно, как будто в души людей наложили болотной тины. А в трепещущем разуме искрами молний мечутся мысли: «Может, повернуть назад?..» Но надо идти вперёд. Несмотря ни на что. Там погибшие товарищи. Они должны узнать причину их гибели, собрать останки, предать их земле по христианскому обычаю. А потом продолжить разведывательную работу. Если получится. Если всё будет хорошо. До озера, где в прошлом году стояла погибшая экспедиция, около пятисот метров. Предполагаемая стоянка хорошо видна с небольшой возвышенности, по которой идёт маленький караван. Люди и олени идут по большим альпийским лугам, мимо густых переплетений кедровых колок, по проталинам освобождённой из-под снега земли. Так идти легче, быстрее. И странно, необычно смотреть на зимне-весенний контраст, где рядом, скрытый в тени деревьев, покоится нетронутый, двухметровый снег, а под ногами на поляне, набирая темп, бегут проворные ручьи и пестрят фиолетовые первоцветы. Дико, чудно! Но так уж устроила этот горный мир мать-природа, что жизнь и смерть идут в одну ногу со временем. И всегда непонятно, кто и когда здесь правит балом. Загбой ведёт караван уверенно. Он хорошо знает дорогу к лагерю погибшей экспедиции. Побывал здесь в прошлом году с Асылзаком. Тогда была лютая зима, снежный покров достигал огромной, трехметровой толщины. А сейчас всё по-другому. Скорее всего, место трагедии освободилось от зимнего покрывала, потому что у кромки озера чернеют огромные плешины земли. Навстречу идущим бросился лёгкий ветерок. Чингар закрутил носом, навострил уши, напрягся телом в предупреждающей стойке. Олени тоже вытянули морды, в страхе округлили глаза, взволнованно закопытили ногами. Без всякого сомнения, чуткие животные уловили запах зверя. Да и люди тоже почувствовали смердящий настой псины. Загбой повернулся к спутникам, подал знак рукой: будьте настороже, подходим… Чем ближе к берегу озера, тем острее присутствие смерти. Медвежьи следы всюду, вокруг. Но только одного зверя, того громилы. Он бдительно охраняет свою территорию от возможных посягательств других зверей, часто обходит свои владения и метит участок острыми когтями. Вон там, впереди, что-то темнеет. Загбой направил караван туда. Остановился, со скорбью потупил глаза. Куртка. Вернее, то, что осталось от одежды. Порванный рукав, из которой торчит обломанная кость. Ладонь отгрызена по запястье. С другой стороны видна изжёванная ключица. Без всякого сомнения, медвежья работа. Немного правее, чуть дальше на снегу, валяется раскисшая бродня, из которой торчит лодыжка Эти первые картины кладбища людей произвели на путников неизгладимое впечатление. Залихватов почернел. Костю тошнит. Агафон виновато прячет глаза. И только лишь Загбой, кажется, относится ко всему равнодушно. Ему не до того. Где-то здесь, рядом, зверь. И сейчас надо быть предельно внимательным, иначе уже твои кости будут валяться так же под открытым небом. А Чингар рвётся вперёд, вытянул поводок в струну, пытаясь вырваться, сучит лапами и грозно, глухо рычит. Зверовой кобель показывает на густую кедровую колку на небольшом пригорке в стороне от озера. Весь его вид говорит о том, что там кто-то есть. Олени в панике. Они готовы броситься бежать. И только лишь прочный маут удерживает их от порыва. Загбой настойчив. Он продолжает вести караван вперёд, к берегу озера. Идут медленно, осторожно, крадучись, под прикрытием кедровой колки. Если возникнет необходимость, люди быстро встанут за деревья и начнут стрелять в зверя. Направление аргиша резко меняется. Следопыт поворачивает направо, идёт в обход кедровой колки, стороной. До опасного места около двухсот метров, или чуть больше. Большая доля вероятности, что зверь уже их услышал и сейчас тщательно пробует носом воздух, пытаясь уловить враждебные запахи. Но ветерок тянет оттуда, от кедровой колки. Стоит надеяться на то, что зверь в это время дремлет и не слышит посторонних звуков. Все стараются идти тихо, осторожно ступая по мягкой, талой земле. Даже олени, чувствуя напряжённый момент, прежде чем сделать очередной шаг, «пробуют копыто»: сначала бесшумно приступают на твердь и лишь потом опираются на точку опоры всем телом. Если под копытом попадается сучок или грязь, верховик тут же быстро переставляет ногу в другое место. Что говорить, кочевая жизнь научит многому — и под вьюком ходить, и свободу любить. И вот она, прибрежная поляна перед озером, где в прошлом году стояла погибшая экспедиция. Солнопёчные луга практически освобождены от снега. Только в некоторых местах, за кустами стланика, рододендронов и кедровых колках, лежит плотная, сочная масса зимнего покрывала. Но это уже последние вздохи зимы. И это даёт ясное представление полной картины происходящего. Везде хаос и беспорядок. Поваленные и разорванные палатки, растерзанные спальники, одежда, мешки из-под продуктов, мятая посуда, разбросанные инструменты, сёдла для лошадей, потники, уздечки. Все предметы имеют плачевный вид, и многие вряд ли подлежат восстановлению. Куда бы ни упал взор путников, лежат кости. Крупные, мелкие, обгрызенные хищниками, обточенные более мелкими зубами, ломаные, целые. Останки людей, лошадей, собак. Выеденные черепа, головы, рёбра, позвоночники, ноги. Всё это вырисовывало страшную картину невероятного, непонятного преступления, как будто здесь когда-то произошло смертельное побоище, кровавая война с каким-то врагом. Вот только нет победителя, и это дает повод для размышления. «Кто, как, зачем, почему, для чего?» — спрашивает каждый из членов экспедиции. Ответ на вопросы не может дать никто. Только шалун ветерок насмешливо посвистывает в густых ветвях низкорослых кедров. Да угрюмые гольцы смотрят сверху вниз на непрошеных гостей. Как будто хотят сказать: «Уходите отсюда, пока не поздно…» Залихватов хмур и неразговорчив. Он впервые видит такую массовую картину гибели своих товарищей. Вместе с ним Костя рассеянно ходит по поляне, склоняясь над останками. Агафон кажется холодным и равнодушным. В своей жизни он повидал много человеческих смертей. Однако и это тоже действует на его нервы. Он присел на кочку и трясущимися руками пробует закурить папироску. И только лишь Загбой, кажется, не теряет чувство самообладания. Он уже видел это прошлой зимой, был здесь и представлял себе не раз, как всё это будет выглядеть. С отрешённым лицом следопыт произносит на своём языке какие-то слова, шепчет не то молитву, не то заклинание. Но если прислушаться, можно понять отдельные фразы, которые звучат с укором: — Траствуй, Кучум! Мы хоти сюта, хотим знать, зачем ты запрал жизни этих люча? Но молчит Кучум. Трёхглавый голец глух и нем к роптаньям человека. Кто для него такой Загбой? Жалкая букашка, пылинка в вечности. Стоит только ему захотеть, и он уничтожит людей так, как время разбивает в порошок скалы и камни. Зачем они пришли сюда, нарушили его покой? Он их не звал. Наверное, Загбой понял всё по-своему и, более не говоря ничего Кучуму, молча пошёл по поляне. Прежде всего, надо было обстоятельно, более точно осмотреть место трагедии, оценить ситуацию, чтобы знать, что делать дальше. Как он и предвидел, здесь, на поляне, были только мелкие части костей без плоти, объеденные хищниками и птицами раньше, зимой. Основную массу амикан должен унести куда-то в одно место, в душник. Медведь любит мясо с душком, на некоторое время квасит плоть во мху, под валежником. Это известно каждому человеку тайги. Когда добыча лежит в одной куче, её легче охранять, защищать от посягательств другого зверя. Хотя у такого громилы в этой тайге навряд ли найдётся кто-то, кто попытается претендовать на потаржнину. Предположения следопыта оправдались. Стоило сделать по поляне небольшой круг, как он тут же заметил старые следы поволоки. Вот здесь зверь тащил человека. А вот тут что-то тяжёлое, громоздкое, возможно, лошадь. Направление поволоки одно — кедровая колка, куда скалится Чингар и куда со страхом смотрят олени. Значит, все останки погибших людей и павших коней там, под присмотром хозяина тайги. До кедровой колки около трёхсот метров. Для медведя расстояние небольшое. Вероятно, зверь уже давно услышал людей. В таком случае, что он сейчас делает: затаившись, продолжает караулить душник или ушёл? Так или иначе надо идти туда, «лезть на рожон». Туши лошадей — пусть догнивают. Но тела людей надлежит предать земле по христианскому обычаю. Так говорит Залихватов. Такова вера и обычаи русских. И это должно быть исполнено. Вчетвером собрались на небольшой совет. Разговаривали негромко, вполголоса, постоянно поглядывая на кедровую колку. Решили разделиться на две группы. Агафон и Костя остаются в лагере, разводят костёр, разгружают оленей. Загбой и Николай Иванович пойдут к душнику. Идти вчетвером безопаснее, но следопыт решил по-своему. Если возникнет необходимость самообороны, стрелять зверя вдвоём будет намного проще, меньше вероятности в суматохе подстрелить товарища. К тому же по опыту Загбой знал, надеялся, что медведь покинет душник прежде, чем они подойдут к нему на выстрел. Каким бы огромным медведь ни был, но чувство страха перед человеком всегда сильнее. А на случай возможного нападения у них есть хорошие разрывные пули. Да и здесь, на стане, должен кто-то остаться. В данной ситуации нельзя оставлять оленей без присмотра. Разошлись. Загбой, Залихватов, осторожно, тщательно укрываясь за колками и кустарниками, побрели туда, вверх, «в пасть зверю». Агафон стал снимать с оленей груз. Костя пошёл в стланики, за хворостом. Ружья наготове, стоит только взвести курки. Ножи слегка вытянуты из ножен, чтобы можно было без помех выдернуть бриткое жало. У Николая Ивановича за поясом топор. У следопыта на прочном стяжке пальма. Чингар на поводке, дрожит, упирается ногами в мягкую землю, пытается вырваться туда, где залёг его исконный враг. Идут медленно, молча, объясняясь знаками. Загбой часто останавливается, внимательно смотрит на опасную чащу, пытаясь высмотреть тёмную тушу зверя, но где там! Кедровая колка так густа, что не дает каких-то признаков присутствия медведя. Иногда то тут, то там попадаются шапки, рваные бродни, обрывки одежды, гильзы, патроны, ремни — всё то, чем когда-то пользовался человек. В одном месте, перед колодиной, застрял кожаный ремень с медной, потускневшей, позеленевшей от времени бляхой. На ней отпечатан двуглавый орёл, что говорит о принадлежности бывшего хозяина к царской армии. Залихватов молча подобрал ремень, скрутил, положил в карман: надо спросить у Сергея, кто из членов экспедиции его носил… До кедровой колки осталось около сотни метров. Теперь пошли с предельной осторожностью, по примыкающим к душнику языкам низкорослых деревьев, от ствола к стволу. Смердящий запах всё острее. Кажется, что они находятся в самом центре могильника. Всюду одинаково огромные медвежьи следы, отлично набитые зверем тропы. Охотники идут по одной из них. Она натоптана так, что мягкие, меховые ичиги следопыта и его спутника практически не издают лишнего шума. Вот только Чингар нервничает, скулит, царапает когтями плотный снег, лёд, просится в схватку. И этим может выдать присутствие людей раньше времени. Впрочем, с идеальным слухом и чутьём, зверь, наверное, уже и так их видит и слышит. Вот только почему не подаёт признаков жизни: затаился, ждёт момента для нападения? Или давно ретировался под прикрытием курослепа? Как тяжелы и напряжёны мгновения скрадывания! Сердце бухает колотом, дыхание остановилось где-то у основания языка, каждый мускул тела готов разорваться от импульсивного взрыва. «Поскорей бы уж что-то произошло…» — думает каждый из них. Хотя никто не знает, что будет потом, после того, чего они так жаждут. Последние десятки метров особенно тяжелы. Где он, зверь? Вон за той колодиной? Или сбоку, за густым кустарником? Хочется отпустить кобеля, но нельзя. Это может решить исход поединка в пользу зверя. А Чингар крутит головой из стороны в сторону. Острый запах медведя всюду, везде. Остаётся какая-то толика мгновения и… Но нет, вокруг напряжённая тишина. Кобель не понимает, что происходит. Хозяин ведёт его по медвежьим лёжкам. Они везде, практически под каждым кедром. Вот здесь зверь просто спал, дожидаясь, когда «дойдёт» мясо. А вот он уже жрал. Кругом кости: большие, маленькие, белые, обглоданные. Чуть в стороне, под самым разлапистым кедром, огромная лёжка. Чингар тянет к ней, скалит клыки, грозно рычит, нюхает протаявшую землю. Загбой нагнулся, приложил ладонь — тёплая. Да, вон он был здесь, лежал долго. Но теперь ушёл. Куда? Почуял и испугался людей? Или решил предпринять один из своих хитрых приёмов скрадывания? Непонятно. А вот и душник. Да не один, а несколько. Они расположены неподалёку друг от друга, на солнопёчных полянах, чтобы мясо быстрее разлагалось. Каждый душник аккуратно закрыт мхом и травой, да так, что можно позавидовать любому мастеру. Седая поросль ягеля-лавикты уложена плотно, на одном уровне, создаётся впечатление, что какая-то труженица соткала чудотворный ковёр из естественных, природных трав. Однако Загбой и Николай не восхищены. Их лица угрюмы. Они знают, что под мшаником лежат тела товарищей. Да это и видно. То тут, то там из душника торчит рука или нога человека. В одном месте сквозь траву блестит голый череп: зверь содрал уже с мёртвого человека скальп. Зачем? Кто это? Может, пробовал голову покойного на вкус, видны следы медвежьих клыков. Или просто тешился от предвкушения предстоящей трапезы. А рядом в кустах разбросаны предметы одежды, обуви и другие вещи, которые зверь посчитал ненужными для пищи и отбросил в сторону. На всё это смотреть тяжело, больно, страшно. Почему мать-природа обошлась с людьми так жестоко? И кто в этом виноват? Залихватов медленно бродит между деревьями, угрюмо, рассеянно осматривает душники. Загбой, напротив, — весь внимание. Следит за обстановкой и за Чингаром, как ведёт себя кобель. И тут же краем глаза примечает особенности местности: направление ветра, подходы, завалы, колодины. Присматривает место для засидки, сегодня ночью он хочет караулить зверя. Медведя надо добывать, всё равно он не отступится от такой потаржнины, будет пакостить, вредить, даже нападать на них. Это не исключено, следопыт знает по своему охотничьему опыту. После недолгого, но тщательного изучения местности сделал вывод, откуда приходит зверь и куда уходит. Таковых троп было три: одна с востока, вторая с севера, третья с запада. По всей вероятности, медведь использует место передвижения в зависимости от времени суток и погодных условий, учитывает течение воздуха и всегда приходит на душник против ветра. А вот и скрытые места, где можно сделать засидки. Да, сидеть придётся на земле. Лабаз делать поздно, до вечера не успеть. А вон, под выскорем можно притулиться второму человеку. Вдвоём караулить безопаснее, это понятно. Только вот кто согласится? «Так, теперь надо посмотреть, куда ушёл зверь и где он теперь, — Загбой потянулся вперёд, махнул Николаю рукой, призывая за собой. — Вот тут он лежал. Дальше что? По набитой тропе следов не видно, но Чингар тянет за собой, в перелесок. Значит, медведь подался вон к той гривке. А что если он и сейчас там? Надо быть настороже». Прошли по тропке около сотни метров. Что это? Зверь повернул на восток, осторожно подался к озеру. Что это с ним? Может, кого почуял? Идёт налепом, в полшага, по проталинам, чтобы не было слышно. Дальше ещё непонятно: кое-где ложится на снег, слушает, а может, чувствует телом дрожь земли, пытается понять, кто идёт. Здесь зверь был около получаса назад. Видно по чётким отпечаткам когтей на снегу и земле и по состоянию подтаявших следов. Загбой хорошо знает, как выглядит след под солнцем. Сделали большой полукруг, к выходу из долины. Загбой уже понял, что задумал зверь, просто хочет подтвердить своё предположение. И он не ошибся. Вот здесь медведь осторожно подкрадывался на брюхе, борозда впечатляет! Осторожно выглянул из-за бугорка и какое-то время наблюдал, смотрел вниз, на поляну. Следопыт показал пальцем вперёд, зацокал языком, покачал головой, тихо проговорил: — Эко! Отнако зверь умный. Такого путет упить непросто. Николай не понял, о чём он говорит, удивлённо посмотрел туда, куда показывал Загбой, и вдруг почувствовал, как по спине побежали мурашки. Там, внизу, на поляне, был их след! Людей, оленей и собаки. Те следы, что они оставили около часа назад, когда подходили к озеру. Вон в том месте Загбой поднял с земли рваную куртку с рукой человека. А вон, чуть подальше, лежит бродня с лодыжкой. Они шли здесь, останавливались. А в это время медведь за ними наблюдал, был рядом, в каких-то семидесяти метрах… И даже Чингар и олени не почувствовали такое близкое присутствие зверя. Впрочем, кобель рычал, рвался, но Загбой его не пустил. И правильно сделал. Медвежья лёжка впечатляет. Залихватов смерил шагами подтаявший снег: три шага. Это по животу, от задних ног до груди. А если прикинуть шею и голову? Загбой качает головой: нечего делить шкуру неубитого медведя! Машет рукой: пошли дальше, но будь настороже, он где-то здесь, скоро его увидим. Тихо прошептал: — Зверь караулит нас, а мы пойтём караулить его. Неторопливо пошли по медвежьему следу дальше. Чингар крутится волчком, рвётся вперёд. Но следопыт не отпускает, рано. А босые лапы потянулись за кедровой колкой. Зверь тайком пошёл сзади, за караваном, параллельно, на расстоянии нескольких десятков метров. Что это: любопытство или намеренное скрадывание? Ответить на вопрос не удалось. Где-то там, впереди, на берегу озера вдруг послышался крик человека, за ним глухое, частое рявканье медведя, и опять долгий, пронзительный вопль кого-то из членов экспедиции. Чингар резко рванулся на голос, Загбой не удержался на ногах, упал, выпустил из рук поводок. Кобель рванул к месту происходящих событий и через несколько секунд скрылся из глаз. За ним побежал Залихватов. Третьим, на ходу выбивая из стволов ружья снег, поспешил следопыт. А там, впереди, какие то непонятные крики и глухой рык зверя. И вдруг частые, негромкие хлопки, как будто кто-то колол дрова. Николай и Загбой на мгновение остановились, переглянулись, побежали дальше. Первая сотня метров, за ней вторая. Пробежали быстро, на одном дыхании. Хоть и высок Николай на ногах, а Загбой не отстает, мелко, часто семенит сзади и даже пытается обогнать Залихватова. Вот что значит вести постоянный кочевой образ жизни! Залихватов уже глубоко, часто задышал, восстанавливая сбившееся дыхание. А Загбой едва раскраснелся лицом. Наконец-то в недовольный глас рассерженного зверя ворвался яростный лай собаки. Чингар добежал до стойбища, бросился на помощь людям. Загбой просит духов: только бы вовремя добежать, пока зверь не поймал кобеля. А лай собаки вдруг метнулся в сторону, к горе, поплыл, заскользил по склону, прочь от стойбища. Следопыт понял: медведь уходит, Чингар наседает на него, но не может остановить. Эх, была бы Кухта! Исход поединка был бы уже разрешён. В какой-то момент охотник резко повернул влево, наперерез зверю. Может, удастся его перехватить, пока не ушёл, и где-то на чистом месте выпустить в него пару-тройку «своих» пуль. Залихватов, не заметив, что Загбой следует не за ним, так и продолжал бежать в лагерь. Впереди невысокая кедровая колка. Рёв зверя и собачий лай слышны за ней. Стоит только подняться наверх, и следопыт увидит медведя. Возможно, на встречу с ним будет всего несколько секунд, надо приготовиться заранее. На миг остановился, переломил ружье, дунул в стволы — чистые, снега нет, можно смело стрелять. Опять вставил пулевые патроны, проверил нож, пальму, пальцем нащупал гнутые курки. Всё. Теперь, вовремя добежать, вылезти вон к тому кедру. Там, скорее всего, он увидит медведя. Продрался сквозь густую подсаду пихтача, выглянул в нужном направлении. Эх, Амака! Впереди перед поляной островок леса. Между деревьев едва видно, как кто-то копошится на чистом месте. Присмотрелся, различил Чингара. Вьётся вокруг зверя вьюном, пытается укусить за штаны, остановить. Да где там! Медведь спокойно семенит по поляне и даже не отмахивается лапами, как это бывает всегда, а просто скалится, глухо, недовольно, зло рыкает на кобеля, как на назойливого комара. Вместе довольно быстро продвигаются наискосок по уклону, уходят от Загбоя всё дальше и дальше. Охотник предполагает их дальнейшее движение. Вот сейчас они выскочат на ту частинку, можно будет стрелять. Приготовился, навёл мушку, ждёт. Мгновение, и в прицел попал Чингар: скачет мячиком перед мордой медведя, пытается вцепиться в ненавистную пасть. Но зверь хват! Кажется спокойным, невозмутимым, а сам только и ждёт момента, когда можно будет поймать кобеля и разорвать на кусочки. Щёлкает клыками, щерится, уши прижаты к затылку, голову вжал в плечи. Знать, сейчас будет атака на Чингара. Вот, так и есть. Сделал отвлекающий манёвр, попятился назад, а сам вдруг что есть силы сработавшей пружиной капкана прыгнул на кобеля, хотел схватить ненавистного врага, но поймал пустоту. Опытный Чингар прекрасно знает хитрости и уловки зверя. Он уже позади медведя и успел-таки хватить его за штаны. Амикан в ярости орёт, опять бросается на собаку, ловит его по поляне, но всегда хватает лапами пустоту. Это бесит, медведь в ярости, дышит жаром, раскинул лапы, вздыбил шерсть, хочет напугать собаку своими формами, массой, объёмом. Зверь и вправду страшен, как дьявол или злой дух Эскери, надевший на себя лохматую шубу. Чингар против него как бурундук перед соболем или заяц под волком. Раз в десять меньше, это точно! Однако это не дает кобелю оснований для страха. Размерами его не удивишь. Он прекрасно знает, что придёт хозяин и завалит любого медведя, как бы он ни выглядел. Скачет, наседает на медведя, крутится перед мордой, но остановить всё же не может. Медведь быстро уходит, несмотря на все старания собаки. Для Загбоя размеры зверя впечатляющи. Такого он видит впервые в своей жизни. Как скала, как чум из оленьих шкур. Даже и сравнить-то не с чем. Просто огромный медведь, и всё. Пожалуй, чтобы его увезти на учугах за один раз, потребуется восемь или даже десять оленей. Но прежде чем увезти, надо его убить. А как? Расстояние слишком велико: метров сто пятьдесят или даже больше. Сейчас из ружья Загбоя его не завалить, ствол гладкий. Эх, был бы Залихватов, у него ружьё с нарезами, пуля летит дальше, точнее. Но где он? Может, стоит попробовать всё-таки выстрелить? Да нет же, это будет просто зряшный выстрел. Да и Чингара на таком расстоянии можно убить. Пока думал да прикидывал, зверь исчез за деревьями. Теперь стрелять поздно, догонять бесполезно. Эх, только бы Чингар бросил медведя…