— Давай быстрее! Николая нет. — Как то нет? — поравнявшись с ним, удивился следопыт. — А так вот. Он ещё с вечера, как только ты пошёл на скрад, встал с места и куда-то убежал, — ответил Агафон и неопределённо махнул рукой куда-то в тайгу. — Я всё ждал, думал придёт. А его нет и нет. Так и не пришёл, черт его дери. — Пашто мне не кавари?! — Дык как сказать-то? Зверя ведь пришли караулить, не зайца. Вдруг подшумим, — стреляя бегающими глазками, стал оправдываться Кулак. — Так и просидел ночь-то один почти до утра. Пока медведь не пришёл. — Гте зверь к тебе хоти? — поинтересовался следопыт. — Вон там был, в курослепе. Подошёл, как филин, на крыльях прилетел, не видел и не слышал, — указал пальцем Агафон в сторону недалёкой колки. — А потом, видно, меня зачуял, трухнул и пошёл! Здоров зверюга, побежал — аж тайга загудела! Загбой побрёл по снегу к засидке Залихватова. Убродно, толщина покрова снега около полуметра, в колено. Идти тяжело, не то что следить. Да и следов-то нет никаких, белая простыня. Агафон к скрадку Николая не подходил. Да и зачем? И так видно, что человека там нет. Расстояние двадцать метров. Всё видно как на ладони. Вот вещи Залихватова: спальник, куртка, ружьё, патроны. Всё валяется в беспорядке. Видимо, Николай только готовился к ночи. А потом почему-то убежал. Куда? Зачем? Почему? И не взял с собой ни ружья, ни ножа. Что случилось? Загбой в недоумении. Обошёл вокруг кедра, стараясь обнаружить хоть какой-то след, да где там! Всё завалено снегом, даже ни тычинки не видно. Раз с вечера ушёл, какие могут быть следы? Ещё раз внимательно осмотрел лежанку, вещи. Ружьё заряжено, стоят пули. Ещё несколько патронов аккуратно, рядком выложены по правую руку. Нож лежит чуть в стороне. Почему он вытащил нож из ножен? Любой охотник знает, что нож должен быть на поясе, всегда под рукой. Тем более, что знал, с кем предстоит встреча. А вот тут, с боков, мох сорван, и в ногах трава измята. Зачем мох рвал? Загбою непонятно. Ещё раз спросил Агафона, что тот видел. — Так вроде раскладывался, готовился. Спальник развернул, ружьё положил. А потом вскочил, глаза бешённые, посмотрел на меня и побежал. Может, того? — Покрутил пальцем у виска. — Как у Кости? Следопыт еще раз сурово посмотрел на Кулака одним глазом: — Пашто сразу не кавари? — Так говорю же, думал, до ветру, по большому побежал. Или еще чего. Ждал, что вернётся, — стреляя глазками, забормотал Кулак. — А оно, видишь, как получилось… Может, в лагерь убёг? — Нет. Николай не трус. Не оставит. Не мог пежать отин. Тут как-то не так… — Может, злой дух? — подрагивая уголками губ, прищурил глаза Агафон. Загбой вздрогнул, сжался, сгорбился, побледнел, как-то неопределённо посмотрел на зарождающуюся зарю и почти шёпотом выдохнул: — Не знаю, отнако. Отно каворю, тут что-то не так. Как убить амикана Уля и Сергей появились ближе к вечеру. Довольные, уставшие и бесконечно счастливые. Первой, как всегда, прибежала Кухта, за ней, свалив набок язык, едва переставляя лапы, приплелась Веста. Натрудились собаки за световой день, оббежали не один перевал и, под конец дня выбившись из сил, опережая людей и оленей всего лишь на сотню метров, медленно дошли до лагеря. Коротко поприветствовав Чингара, обе тут же завалились под деревьями, шумно восстанавливая сбившееся дыхание. За ними — малиновый перезвон колокольчиков. Впереди на учуге с приветливой улыбкой подъехала Уля. За ней в поводу ещё три оленя с потками сохатинного мяса. Шествие замыкал Сергей. Когда поднимались в перевал, под голец, несли в своих сердцах радость, надежду. А встретились с товарищами, изменились сразу, потупили влюблённые взоры, опустили руки, надолго, без лишних вопросов замолчали, выслушивая печальные новости. Странное исчезновение Залихватова — событие из ряда вон. Можно потерять оленей, собак, сломать ногу, оступиться, упасть зимой в ледяной поток — всё это бывает в тайге. Но странное исчезновение близкого товарища никак не укладывалось в их голове. Было бы проще, понятней, если бы Николай погиб, а его бездыханное тело находилось здесь, рядом с ними. Но неизвестность, непонимание сложившейся ситуации, мучительные представления о том, что в то время когда они все сидят здесь, у костра, а он где-то там, в тайге, голодный, уставший, возможно, безумный, как это было с Костей, выбивало из колеи. Загбой осунулся, единственный глаз покраснел. Бельмо затекло малиновым соком. Посмотрит — и кажется, что на тебя глядит сам дьявол. Без конца смолит свою пожелтевшую от никотина трубочку, хлюпает густой чай и отрешённо глядит куда-то на трёхглавый Кучум. Следопыт думает и не может разгадать тайну потери человека, в которой всё более чем таинственно. Нет никаких следов. Кажется, что Николай улетел, испарился, растворился в воздухе. Целый день поиска не дал каких-то положительных результатов. Охотник объехал на олене все близлежащие гривы, распадки, отроги, много раз стрелял, но не нашёл даже малейших признаков присутствия человека. И как тут не поверить в присутствие злого духа? Костя в отчаянии. Когда рано утром Загбой и Агафон пришли с охоты и спросили, не приходил ли Залихватов, он был немало удивлён. Нет, для него ночь прошла спокойно. За отдалённостью кедровой колки Костя не слышал ни рычания медведя, ни каких-либо посторонних звуков. Только Чингар несколько раз вскакивал, порывался сорваться с привязи и убежать в непроглядную темноту. Однако через какое-то время, вероятно, вспомнив строгий приказ хозяина «сидеть здесь», ложился и терпеливо ждал, когда ему дадут свободу. Агафон более спокоен, хотя и старается показать, что тоже печален. Выглядит уставшим, осунувшимся после бессонной ночи и бесполезных дневных поисков. Взгляд холодный, непроницаемый, как будто люди теряются в тайге каждый день. А может, это только кажется? Ещё никто не знает, о чём думает Агафон, когда в ночной тайге воет волк. Что теперь делать? Никто из присутствующих не может дать хоть какого-то вразумительного ответа. Да, без всякого сомнения, надо искать Залихватова, несмотря на усталость, на подкрадывающуюся вечернюю зарю. Потому что это — человек! Потому что именно в эту минуту ему, может, необходима помощь. Потому что он, возможно, ещё жив. Но все ждут команды старшего, что скажет Загбой. А он, превозмогая в себе все эмоции, чувствуя угрозу сверхъестественных сил, зная о предупреждении злых духов, кажется, уже не верит в поиски, считает их бесполезными. Он уже верит, что Николая действительно забрали слуги Кучума, и теперь им его не найти. Возможно, одним из них, воплощением зла и насилия, является этот огромный медведь. Иначе как всё объяснить? Следопыт сломлен духом, опутан страхом и желает только одного — поскорее покинуть это проклятое место. Убежать, уехать, уйти! Туда, вниз, в благодатную темнохвойную долину, где всё более понятно. Русские думают иначе. Здесь их товарищи. Они должны захоронить тела погибших, предать земле, как требует обычай христиан. Иначе души усопших не найдут покой. Они должны найти Залихватова, живого или мёртвого, чего бы это им ни стоило. Потому что русские не верят в мгновенное исчезновение плоти человека. Так не бывает. Значит — надо искать. Загбой понимает настроение людей. Без него им всем будет очень тяжело. Значит, надо помогать в беде, чего бы это ему ни стоило. Несмотря на свой страх, даже если и его здесь, под этим гольцом, ждёт смерть. Он медленно встал, выбил из трубки пепел, положил ее в карман, коротко бросил: — Отнако нато хоти искать. Все поняли команду, стали торопливо собираться в дорогу. Разгрузили оленей, поедут верхом. Так быстрее и надёжнее. Троих учагов, что вчера убежали во время нападения на лагерь медведя, Загбой нашёл ещё утром. Бедные животные в слепом страхе бросились с грузом вдоль берега озера, но довольно скоро запутались поводами в зарослях рододендронов, где и простояли всю ночь с грузом на спине. Следопыт ласково гладит их по спинам уговаривает их поработать ещё немного. Олени, как будто понимая, куда и зачем они идут, безропотно склонили рогатые головы под уздечки, печальными глазами смотрят на людей. Им бы отдохнуть ночь-другую. Но пока есть горе у людей, они обязаны служить своим хозяевам. В лагере развели большой костёр. Сверху наложили сырых дров, чтобы дым надолго отпугивал вторжение зверя во время отсутствия людей. Груз, мясо подвязали на близстоящие деревья, чтобы не попортили грызуны и мелкие хищники. Ещё раз проверили снаряжение и по сигналу Загбоя выступили в путь. Солнце — над макушками кедров. До полной темноты ещё несколько часов. В небе ни облачка, лишь голубое, прозрачное небо да лёгкие, светлые облачка на западе. Праздная весна вновь вступила в свои права, за день присадила, спрессовала ночной покров снега, распустила первые цветы, напитала целебным соком молодые травы, зашумела проворными ручейками. В воздухе вновь повисли свежие запахи радости и торжества: любуйся и радуйся, человек и зверь, во имя продолжения новой жизни! Но невеселы, угрюмы лица людей. Не время и не место для радостного созерцания естественной красоты природы. Под гольцом витает смерть. Продолжение поисков решили начать с начала, от того места, где видели Залихватова в последний раз, от душника, где Николай готовился караулить медведя. Торопливо подгоняя оленей, выехали из лагеря в направлении кедровой колки. Впереди бегут собаки, за ними цепочкой растянулись шесть учагов. На пяти из них едут люди, шестой идёт на поводу, пустой, для Залихватова. Найдут Николая, а он — уставший, может быть, раненый… Доставить его в лагерь будет гораздо проще. Расстояние до душника преодолели быстро. А там ещё одна неприятная новость: во время отсутствия людей днём в колку пришёл медведь и перетащил в другое место останки лошади и несколько человеческих трупов. Событие неожиданное. Загбой проворно соскочил с оленя, замахал руками: — Эко! Турной мой калава! Знал, так путет. Пашто огонь не развёл? Запоздалая мысль бывалого охотника заключалась в следующем. Надо было с четырёх сторон душника развести костры. Тогда зверь, скорее всего, побоялся бы подойти к кедровой колке. А теперь что? Опять идти по волоку медведя, забирать останки людей, охотиться на амикана. Тут же переиграли дальнейшие действия. Костя и Агафон остаются здесь, на душнике, разведут дымокуры и, разбирая могильник, на четырёх оленях будут перевозить останки погибших людей к берегу озера, в лагерь. Завтра все будут копать большую братскую могилу и по-настоящему хоронить членов погибшей экспедиции, по христианскому обычаю. Загбой и Сергей поедут по свежим следам медведя, с собаками попробуют остановить, убить зверя и привезти тех, кого амикан успел перетащить на новое место. Уле досталась менее ответственная, более безопасная роль. Девушка поедет по входным следам медведя, посмотрит, откуда он пришёл, где лежал и нет ли там хоть каких-то следов Залихватова. Вполне возможно, что зверь задавил Николая и закопал где-нибудь в чаще, как тех, кто погиб здесь в прошлом году. Отправляя внучку в дорогу, Загбой строго наказал: — Путешь слушать, погонят собаки зверя к тебе, хоти на перег, на стойбище. Уля утвердительно кивнула головой: всё поняла, не маленькая А сама косит глаза в сторону Сергея, переживая короткую разлуку. Она хочет идти с ним, стрелять медведя, быть рядом при любых обстоятельствах и не расставаться ни на одну минуту, как это было в последние дни. Но не всегда желаемое совпадает с возможностями. И от этого становится не по себе, когда чувствуешь, что рядом кого-то не хватает. Сергей тоже несколько растерян. Он недоволен, что его любимую отправляют одну, когда такая напряжённая обстановка. От зверя можно ожидать чего угодно. Да и вообще под гольцом творится что-то непонятное. Сейчас здесь старший он. И если так говорит, значит, всё нормально. В самый последний момент, перед расставанием, Сергей всё же уловил момент, как бы случайно подошёл к ней и, поправляя уздечку, негромко попросил: — Береги себя, слушай собак… Она удивлённо вскинула брови, смущённо покраснела, ответила нежным взглядом: «Ладно уж, чего учишь, сам будь осторожен». Вдруг там, в глубине перевала, разом, дружно, напористо заорали, заголосили собаки. Следом донесся глухой, недовольный, злобный рёв медведя. Загбой заторопился, вскочил на учуга, прислушиваясь к работе лаек, азартно залопотал: — Эко! Тержат на месте! — И обращаясь к Сергею: — Отнако тавай пыстрее. Тот быстро залез на своего оленя, тронул его за повод. Охотники скрылись за стволами деревьев. Уля тоже ловко вскочила на спину Хормы, поехала в противоположную сторону. Агафон и Костя стали разбирать душник. Входной, пришлый след медведя Уля нашла быстро. Стоило только отъехать на некоторое расстояние от кедровой колки, вырезать полукруг — и вот он: дневные, уже расплывшиеся от тепла и солнца башмаки амикана. Огромные, как первые проталины. Широкие, как прыжки росомахи. Спокойные, как медленно плывущая от солнца тень. Уверенные, настойчивые, как растущая трава. Да, такой зверь — настоящий хозяин своих угодий. Он прекрасно знает свою силу и возможности. Могуч, умён, коварен, престарелый увалень. Был бы молодым, неопытным, то выдавал своё присутствие другим образом. И ещё смелый, можно даже сказать, наглый. Трусливый медведь никогда не придёт на могильник днём. Прежде чем подойти к душнику, зверь часто и подолгу останавливался: прислушивался, принюхивался. Сделал один большой полный круг и, лишь полностью убедившись в отсутствии людей, пошёл делать своё дело — перетаскивать добычу на новое место. Да, он считал трупы своими, так как нашёл их, стаскал в кедровую колку и защищал от посягательств других медведей продолжительное время. А пришёл он совсем не оттуда, откуда предполагал Загбой, от скалистой гривы на краю долины. Входные следы повели девушку вниз, к озеру. Прежде чем поехать по ним, Уля остановила Хорму, прислушалась. Там, вдалеке, на угорье, беспрерывно голосили собаки, но не на одном месте, а постепенно передвигаясь по срезу долины, под голец. Вероятно, зверь чувствовал смертельную опасность, грозившую ему от наседающих собак, на зов которых шли люди, и теперь, не задерживаясь, уходил от своих преследователей в спасительные россыпи, где взять его практически невозможно. Сейчас для девушки опасность не грозит: где собаки, там и зверь. Можно ехать спокойно. Уля легко тронула повод. Хорма послушно пошла в нужном направлении. Кедровые колки, заросли рододендронов и стлаников, густой курослеп зверь обходил стороной. Полновластный хозяин своих угодий шёл чистыми, открытыми местами по широким, кое-где протаявшим альпийским лугам, вдоль скалок и ручейка, весело журчавшего в направлении озера. Проехав какое-то расстояние, Уля удивлённо заметила, что зверь поднимался к душнику параллельно их следу, где ходили они. Да, действительно, вон там за тем высоким, разлапистым кедром, находится их лагерь. Девушка заметила это дерево потому, что кедр до половины от земли был сожжен молнией. От костра до него не более трёхсот метров. И стоит он на небольшом скалистом выступе. Да и следы идут точно от него. А вот и лёжка зверя. Он лежал здесь сегодня утром, но недолго. Снег не успел протаять до мёрзлого мха. Да, какой вид! Отсюда лагерь просматривается как на ладони. Медведь следил за людьми, смотрел, что происходит в лагере. И, дождавшись, когда все собрались вместе, смело, безбоязненно пошёл на душник. Для Ули новость была полной неожиданностью. Она впервые видела, чтобы медведь, не опасаясь дыма костра, запаха людей, лежал тут, рядом, практически на открытом месте. Даже Чингар не услышал, не почувствовал его присутствие. Наверное, ветер относил посторонние запахи в сторону. А его бесшумное передвижение не вызвало подозрения даже у чёрного ворона. Уля не стала слезать с Хормы, «давать свой след», оставлять запах человека, этим можно воспользоваться в дальнейшем при охоте на зверя. Некоторое время постояла у лёжки и поехала дальше по ходу амикана. Здесь раскористые следы поворачивали на девяносто градусов: теперь, осторожно подкрадываясь к лагерю, медведь шёл вдоль берега озера, скрываясь в прибрежном кедраче, густой подсаде и зарослях рододендронов. Чтобы не вызвать подозрения у медведя (а Уля точно знала, что в случае, если Загбой и Сергей сегодня не убьют зверя, тот опять пройдёт своим следом), девушка поехала краем берега, параллельно, на некотором расстоянии от его тропы. В то же время, стараясь не пропустить хоть какой-то «хитроумный скол», она внимательно наблюдала за действиями громилы, где и как он шёл, останавливался или, может быть, лежал. Однако за всё время следования ничего интересного не заметила: зверь просто крался к лагерю людей и ничего более. Таким образом она проехала около километра. Здесь в озеро врезался небольшой, поросший высокими, густыми кедрами мысок. За ним вновь разворачивался обширный лиман, в результате чего в этом месте природное, горное водохранилище имело самое узкое место до противоположного берега, приблизительно около двухсот метров. И тут Уля сделала ещё одно невероятное открытие. Из мыска на противоположный берег по льду пролегала хорошо набитая медвежья тропа! Зверь ходил здесь не единожды. Об этом говорили многочисленные следы туда, на тот берег, под Кучум, и обратно. Слегка подтаявший, но ещё достаточно крепкий, чтобы выдержать вес тела громилы, лёд представлял отличный мост для перехода зверя под голец. Зачем ему обходить озеро вокруг, наматывать лишние километры, когда можно быстро перейти на ту сторону напрямую? Для Ули пока что непонятно, зачем медведь ходит под Кучум. Возможно, там, в скалах, у него берлога. Или вечный ледник даёт благодатную прохладу в жаркий день. А может, были ещё какие-то причины. Но это уже неважно. Главное, что зверь здесь ходит и пойдёт — обязательно пойдёт! — в этом месте ещё. А это меняло всё! Теперь самое главное — успеть до темноты. Гениальный, но в то же время простой план охоты на медведя у девушки возник сразу: устроить зверю западню на тропе. Для этого надо подрубить, прослабить лёд. Однажды зимой она видела, как гонимый волками на Туманиху выбежал сохатый. Скользкий лёд реки держал зверя у берега. Но когда тот выбежал на середину, не выдержал массы тела обречённого животного, проломился. Сохатый мучался недолго: быстрое течение увлекло его под панцирь. Похожий случай ей рассказывал дедушка Загбой. Когда он ещё жил на севере, его собаки тоже загнали сохатого в полынью. Здесь же совсем иная обстановка. Озеро не река. Лёд начинает замерзать с центра, а не наоборот. Значит, там, в середине, он толще. Да и медведь не сохатый. А если он почувствует подвох, обойдёт прорубь? Или, провалившись, сможет выскочить из воды? Раздумывать некогда. Надо пользоваться моментом, и, может, всё получится. Прежде всего, Уля внимательно осмотрелась. Да, здесь, на этом перешейке, лёд достаточно прочный, чтобы по нему пошёл зверь. Величавые вершины Кучума загораживают солнце практически весь день, и в этом месте озеро почти находится в тени. Исключение составляют лишь несколько часов утренней или вечерней зари. И неизвестно, когда водная гладь освобождается от ледяного панциря, в начале или в середине июня, а может, и позже. Сейчас, в эти предвечерние часы, небесное светило опускается, катится по зубчатому гребню гольца с западной стороны. Но и то ласкает нежными лучиками озеро только до середины. Если здесь, на этой, солнцепёчной стороне, под гольцом Часки, луговая растительность благоухает, то там, под вертикальной стеной грозного Кучума, притаилась зима. Вековой ледник несёт холод, а дневная температура едва ли поднимается выше нулевой температуры. До темноты осталось два-три часа. Уля заторопилась: успеть бы сделать дело. Повернула Хорму на лёд озера, осторожно поехала по медвежьей тропе. Толщина ледяного панциря достаточна, чтобы выдержать вес оленухи и девушки. Да что там говорить! Хозяин тропы тяжелее их в три, четыре, а то и в пять раз! Он ходит смело, не опасаясь. Возможно, не первый год и, наверное, знает, до какой поры будет существовать предел прочности своеобразного моста. Центра озера достигла быстро. Девушка посмотрела вокруг, до обоих берегов примерно одинаковое расстояние. Здесь «самое место». Спешилась, выдернула притороченный к седлу топорик, Хорме приказала ждать. Сама присела, аккуратно вырезала ножом, отложила в сторону несколько медвежьих, заледеневших на ночном снегу следов. Они будут нужны потом, когда Уля сделает дело, прослабит лёд. Затем очистила от снега лёд и приступила к выполнению своего плана. К нескрываемому удивлению девушки толщина ледового панциря оказалась небольшой, примерно около тридцати сантиметров. Это значительно упрощало дело. Тонкие, узкие щели прорубались легко, быстро, уже через несколько минут была готова первая поперечная полоса. Она тут же, не теряя драгоценного времени, приступила вырубать вторую. Расчёт Ули был прост. Она разделяла лёд поперёк медвежьей тропы. Узкие, недлинные щели едва ли достигали длины двух метров, по метру с каждой стороны хода медведя. Затем, сбоку, оставив небольшие, с девичью руку, спайки, она рубила полоску вдоль, по ходу тропы. Затем — очередная поперечная полоса и по бокам — две коротких, продольных. Таким образом, над поверхностью чёрной воды, едва удерживаясь на спайках с основным льдом, лежали три продолговатые льдины. Получилось что-то наподобие прикрытой проруби, а если точнее сказать — ловушка. Стоит зверю наступить на одну из них, ледяные спайки не выдержат, сломаются, и медведь провалится в образовавшуюся полынью. А выбраться назад на скользкий лёд будет трудно. Так думает Уля. Но получится или нет — пока не знает. Главное, чтобы медведь не заметил ловушки. Для этого надо тщательно замаскировать место работы. Здесь надо постараться. В первую очередь Уля смыла водой все свои следы. Затем таяком на льдины насыпала снег. А сверху положила вырезанные ножом следы зверя. Получилось аккуратно, как говорит Агафон, «комар носа не подточит». Всё замаскировано под вид тропы. Со стороны кажется, что и нет никакой ловушки. Но как пойдёт медведь? Учует подвох или нет? Это вопрос времени. А его у девушки оставалось очень мало. И на то были основательные причины. Где-то там, под гольцом Часки, доносились яростные голоса собак. Впрочем, лай был слышен постоянно, пока Уля занималась распутыванием следов медведя. Первое время он был близко, на расстоянии одного километра или чуть больше. Затем отдалился, стал глухим, еле слышным. Потом вообще затих. Но в то мгновение, когда девушка подъехала к мыску и увидела проходившую по льду озера тропу, вдруг возник вновь. Только теперь уже в другом месте, с другой стороны Часки. Преследуемый собаками, зверь обошёл голец и теперь, кажется, шёл к озеру. За всё время своего преследования медведь не останавливался, как бы этого ни хотели собаки. Наверное, понимал, что его преследует смерть. Что где-то там, позади, едут люди, приготовившие для него пули. Когда Уля начала рубить лёд, делать ловушку, она уже точно знала, что медведь идёт сюда, к ней, к этой тропе. Далёкие колокольчики голосов четвероногих друзей становились всё явственнее, слышней. Через некоторое время она уже различала грубый баритон Чингара, настойчивое нашествие Кухты. А третьего голоса, голоса Весты, девушка не слышала, как бы ни вслушивалась в приближающуюся азартную погоню. Но тогда это было не важно. Главное то, что все двигались к ней, к берегу озера. С каждой минутой всё ближе и ближе. Уля уже поняла, что подгоняемый собаками зверь бежит к озеру, на мысок, к своей тропе. А она ещё замаскировывала последние следы своих действий. Это понимала и Хорма. Опытная в охотничьих похождениях оленуха взволнованно стригла ушами, нервно перебирала ногами, коротко, встревоженно хоркала: «Торопись, хозяйка, он идёт!» А собачий лай всё ближе. В азартные голоса добавляются утробные рычания медведя: зверь зол как никогда. Ещё несколько минут — и смертоносная погоня приблизится к берегу. Наконец-то всё. Завален снегом последний отпечаток ноги, кожаного ичига. Жалко, что не обработан, не залит водой, остался запах. Но вся надежда на то, что медведю будет некогда принюхиваться к посторонним запахам: с боков наседают собаки. Уля последний раз посмотрела на ловушку, есть некоторые недоделки. Вон там наложенный отпечаток медвежьей ноги стоит ребром. А рядом, наоборот, завалился ко льду. Но не время переделывать, пора уезжать. Куда? Да конечно же на противоположный берег, под Кучум. Возвращаться назад — столкнуться с медведем нос к носу. А за спиной у девушки малокалиберная винтовка да топор. Оружие слишком неподходящее для поединка с разъярённым хищником. Только дёрнула уздечку, Хорма быстро понесла хозяйку в нужном направлении. Вот и прибрежные скалы, переплетения рододендронов, густой кедрач. Направила оленуху вправо, прочь с медвежьей тропы, к кедровой колке, спряталась в зарослях. В случае, если зверь обойдёт ловушку, будет время незаметно обогнуть озеро, уехать к лагерю вдоль берега. Мелькнула мысль: «А как же собаки?» Успокоилась, вспомнив, что следом едут Загбой и Сергей. Остановилась в густых кустах, спрыгнула на снег, стала наблюдать. Хорма тяжело дышит боками. Волнуется, боится зверя. Готова бежать в случае опасности. А погоня рядом, где-то на мыске, перед самым озером. Даже здесь отлично слышно, как звонко ломаются сучки под напором медведя, хрустят, трещат кустарники под могучими лапами громилы, доносится его сиплое дыхание и звонкий лай собак. Ещё несколько секунд — и все вывалились на открытое место, на чистый берег. Медведь огромен, как мамонт Сэли из сказок дедушки Загбоя. Даже с этого берега, на таком расстоянии, он впечатляет своими размерами: грозен, страшен, как злой Эскери. А может, это и есть сам перевоплотившийся дух гор? От подобной мысли Уле стало не по себе. По поверью, духов нельзя убить, потому что они вечны. Они не горят в огне, не тонут в воде, их не берёт пуля охотника. Если это так, то ловушку девушки он преодолеет без каких-то препятствий. И тогда пойдёт сюда, на этот берег. Успеет ли Уля вскочить на оленуху и вовремя уехать? Какой-то внутренний голос подсказывает ей, что это надо сделать сейчас, пока не поздно. И только врождённое чувство любопытства удерживает на месте. По сравнению со зверем собаки кажутся новорождёнными соболятами, слепо ползающими под животом матери. Их две: Чингар и Кухта. А Весты нет. Но сейчас не время думать, куда потерялась собака Залихватова. Идёт жестокая борьба, травля зверя, бой не на жизнь, а на смерть. Собаки яростно, азартно бросаются на медведя с двух сторон, стараются схватить его за штаны, забегают вперёд, кружат и делают смелые выпады к оскаленной пасти. Зверь злобно склонил голову к земле, глухо рычит, мотает головой и, кажется, ждёт момента, когда какая-то из лаек окажется на расстоянии выпада. В какой-то момент он бросился на Чингара и догнал бы, если бы отважная Кухта не схватила его за ногу. Рюхнув от боли, зверь разворачивается, стремительно бросается на наглую суку, но встречает пустоту. Опытная лайка мячиком отскочила в сторону. А кобель только и ждал, когда громила повернётся к нему задом, молнией завис на штанах медведя и тут же осадил его назад. Зверь в ярости, машет огромными, крючковатыми лапами, страшно чакает оскаленной пастью и громко, утробно, пугая эхо, рычит. Даже здесь, на этом берегу, Уле кажется, что от громогласного рыка вибрирует воздух. Несколько секунд передышки. Медведь сидит на заднице, ждёт, когда к нему подскочит какая-то собака. Но те не глупы, знают, что сидячего зверя хватать нельзя, поймает сразу. Лают с двух сторон на некотором расстоянии, ожидая появления хозяев. Но и медведь тоже знает, что за ним идут охотники и долго засиживаться нельзя — получишь пулю под лопатку. Встал на лапы, быстро заковылял на свою тропу через озеро. Собаки за ним. Пытаются остановить, задержать. Но тот умело лягается, отпугивает собачьи зубы, прёт напролом. У кромки льда остановился, наклонил голову, понюхал следы. Там на Хорме ехала Уля. Копыта оленя не внушают опасения медведю, ему бы скорее оторваться от погони, уйти в спасительные скалы, а там он покажет, кто хозяин этих гор. Девушка беззвучно шепчет губами: «Только бы пошёл точно по тропе…» И зверь как будто услышал её мольбу, засеменил по своей набитой дороге. Даже не смотрит под ноги, не нюхает подтаявший снег. Некогда — с боков наседают собаки. Вот он прошёл полсотни метров, побежал быстрее Чингар хватил-таки громилу за штаны очередной раз, прикусил до боли щиколотку. Рявкнул медведь: на той стороне, в камнях я с тобой рассчитаюсь. Сам скалится, чакает челюстями то в одну, то в другую сторону. И не смотрит себе под ноги. Это его и сгубило. Прёт медведь по тропе. Бежит, едва собаки догоняют. А Уле кажется, что зверь передвигается непростительно медленно… Она в нетерпении заламывает пальчики на руках, как заклинание шепчет: — Ну же, давай! Быстрее! Вдруг мгновенно картина погони изменилась. Медведь, как будто споткнувшись, неуклюже падает головой вперёд, ныряет в ловушку. Угловатый зад по инерции переваливается вперёд, потеряв опору, задние лапы смешно дёргаются в воздухе. Треск, грохот, фонтаны брызг. В долю секунды, оказавшись в водной западне исчез с глаз. От неожиданной перемены ситуации, ещё не понимая, что произошло, собаки бросаются по сторонам.