— Завязывай страшилки смотреть, — посоветовала я. — Уеду я, наверное, — вздохнула Любка. — Месяц доработаю и уеду. Уезжала она уже полгода, так что новость особого впечатления не произвела. — А вдруг бабушка и вправду плохо себя чувствует? — забеспокоилась Любка, вопреки всякой логике. — Надо бы ее врачу показать. Как считаешь? — Врачей она не жалует. А диагноз лучше любого из них способна поставить. — Но ведь она недипломированный специалист… — Она и зануда недипломированная, но кого хочешь запросто вгонит в гроб. — Это да, — кивнула Любка. — Ладно, — поднимаясь из-за стола, сказала я. — Пойду спать. И тебе советую. — Уснешь тут, в этом вертепе. Может… в карты сыграем? В подкидного дурака. Витьку позовем… Мы вновь устроились за столом, убрав посуду. Любка позвала Витьку, достала карты, и началась игра. Вслед за нами в кухню перебрались Пушкин и Петрович. Кот нахально устроился на краешке стола и сладко щурился. Свет от абажура освещал ровную поверхность стола и ловкие Любкины руки, я почувствовала нечто вроде умиротворения. Ходики на стене отсчитывали минуты, за окном в темном небе плавала луна, Петрович сопел под столом. Если б не бабкина хандра, я бы чувствовала себя счастливой. Чего это ей вздумалось помирать? — Витя, — начала я. — С какой стати ты Теодоровну мамашей зовешь? — Зову и зову, — лениво пожал он плечами. — Неуважительно так обращаться к хозяйке. — Она не возражает. — Ага, — скривилась Любка. — Ленка считает, ты бабкино наследство ждешь, — я пнула ее ногой под столом, но опоздала. Витя мутно взглянул на меня, а я улыбнулась. — Наследство внук получит, — пожал он плечами. — У нее есть внук? — удивилась я. — Есть, — кивнул Витька. — Откуда внук? — ахнула Любка, таращась на меня. — Ясное дело, откуда, — ответил Витя. — От отца с матерью. У мамаши сынок был. Помер лет двадцать назад. Но успел родить сына. Я мамашу к нотариусу возил. Все завещано внуку. — А где он? — Спроси у мамаши, если интересно. — Вот так новость, — покачала головой подружка. — Тогда вообще непонятно, чего ты здесь отираешься. — А мне здесь нравится, — ответил Витька. — Да и податься особо некуда. — Ты бы хоть рассказал что-нибудь о себе, — попеняла Любка по-дружески. — Под одной крышей живем, а я о тебе ничего не знаю. — А о ней ты много знаешь? — кивнул он в мою сторону. Любка от неожиданности даже рот приоткрыла, посидела так немного и задиристо ответила: — Она мне рассказывала… — Ну и я расскажу. Только вот что? Мамаша считает нашу Ленку редкой выдумщицей. Так, говорит, завлекательно врет… — Ничего я не вру, — разозлилась я. — Бабка просила поведать что-нибудь интересное… пришлось на ходу детектив сочинять. А врать — это совсем другое. — С ума сойдешь с вами, — пролепетала Любка, и далее мы продолжили игру в молчании, то есть перебрасывались словами, но лишь в силу необходимости. Витька в «дурака» никогда не проигрывал, что неизменно поражало, потому что я его считала тугодумом, и это еще мягко сказано. Я в «дурах» тоже оставалась редко, уступив пальму первенства Любке. Но в тот вечер мне не везло, Витькин намек на мое коварство черное дело сделал: подружка задумалась, и до чего додумается, остается лишь гадать. Запросто меня в злодейки запишет, а голова у нее и без того слабая. Злость плохой советчик, и я проиграла три раза подряд, разозлилась еще больше и вскоре отправилась в свою комнату, буркнув: «спокойной ночи». Чего это Витьке вздумалось смуту вносить? Может, я его недооцениваю? Может, он в доме не просто так обретается, а с некой целью? С какой? Вроде бы ответ очевиден: охотится за наследством. Но если у бабки есть внук и даже есть завещание… В общем, вместо того чтобы спать, я лежала в своей постели и таращилась в потолок. Моя комната находилась рядом с бабкиной спальней. О количестве комнат в доме приходилось лишь догадываться: половина дома была нежилой, туда вели двустворчатые двери, запертые на ключ. За полгода я ни разу не видела, чтобы их открывали. Зачем в доме комнаты, которыми не пользуются? А зачем вообще одинокой старухе этот дурацкий дом? Стоп: дом не дурацкий, просто слишком большой. Бабка к нему привыкла и не хочет продавать. У нее есть внук, и Теодоровна справедливо решила: пусть у него голова болит, что делать с домом после ее смерти. А пока живет себе… раз уж средства позволяют. И на Витьку я зря разозлилась, ему не понравилось, что я с вопросами лезу. И дело вовсе не в страшной тайне. Он верно сказал: по большому счету, податься нам особо некуда… то есть мне-то есть куда. И какого дьявола я здесь торчу? Надо завтра же искать работу. Иначе съеду с катушек, как Любка, и черт-те что начну воображать. Я повернулась на правый бок с намерением уснуть, и тут… Мне показалось или под окнами в самом деле кто-то прошел? Окно комнаты выходило в сад, и ходить там вряд ли кто мог. Если, конечно, в сад не забрались посторонние. Я вскочила с кровати, подошла к окну и осторожно выглянула. Сад тонул в темноте. Забор довольно высокий, но перелезть через него не проблема. Я бы запросто смогла. Вот только зачем? Яблоки воровать? Так нет еще яблок, яблоки будут в сентябре, а сейчас июль. Больше ничего полезного там не произрастает. И если в саду кто-то в самом деле бродит, то интересует его вовсе не сад, а дом. Тут полно антиквариата, а о бабке ходят слухи, что у нее денег куры не клюют. Поразмыслив немного, я надела халат и отправилась к Витьке. Он единственный мужчина в доме, пусть проверит, шастает кто по саду или у меня глюки. До Витькиной комнаты в темноте добраться было не так просто, а включать свет я не решилась и пару раз наткнулась на мебель, мысленно желая всей этой рухляди провалиться. Наконец оказалась возле Витькиной двери и решительно постучала, потом постучала еще раз с тем же успехом, толкнула дверь в крайней досаде и смогла убедиться, что комната пуста. Кровать разобрана, но Витьки нет. Выходит, это он в саду бродит? С какой стати? — Ты чего? — услышала я за своей спиной и едва не подпрыгнула от неожиданности. В коридоре стояла Любка и таращилась на меня спросонья. Дверь в ее комнату была распахнута, там горел свет, и ее физиономию я видела хорошо. — Кто-то в саду ходит, — буркнула я. — Хотя, может, показалось. А Витьки нет… — Как нет? А куда делся? Через пять минут мы убедились, что в доме Витьки действительно нет. — Пошли спать, — проворчала я, жалея, что потревожила Любку. — Уснешь тут… Чего ему в саду делать? Ночью? Розочки поливать? Из сада с этой стороны не выберешься, калитка только одна, та, что на улицу выходит. Возможно, Витька решил подышать воздухом, но… Я направилась к окну, открыла форточку и высунулась почти наполовину. Глаза быстро привыкли к темноте, и я с уверенностью могла сказать: никто в саду не прогуливался. Но Витьку на всякий случай позвала. Безрезультатно. — Бабку бы не разбудить, — проворчала я, спрыгнув с подоконника. Любка, не говоря ни слова, припустилась в холл, я за ней. Входная дверь заперта. — Я же говорила, — начала причитать Любка, но я сурово оборвала: — Чего ты ноешь? Витька куда-то ушел. Что в этом особенного? — Ночью ушел? Зачем? — Например, к подружке. — У него есть подружка? — Наверное, есть. Как же без нее. Все, отправляйся спать. — Я у тебя лягу. И ничего мне не говори, — прикрикнула Любка. — Хочешь, чтобы я всю ночь тряслась от страха? — Идем, — вздохнула я. — Вот скажи на милость, чего такого случилось? — уговаривала я не столько Любку, сколько себя. — Ничего. Ушел мужик по своим делам… Покидать дом нам не возбранялось. Ключи от дома, кстати, мне бабка выдала сразу. И у остальных обитателей они, конечно, были. Однако я не помнила, чтобы Витька когда-нибудь покидал дом без бабкиного на то позволения. Впрочем, раньше мне и в голову не приходило заглядывать в его комнату. Может, он каждую ночь уходит. — Ленка, помяни мои слова, — устраиваясь на постель рядом со мной, заявила Любка. — Добром это все не кончится. Она вскоре уснула, а мне не спалось. Глупо, конечно, но Витькина ночная жизнь начала беспокоить. Я приписала это надвигающемуся маразму. Немудрено заразиться в таком-то окружении. Мысли в голове копошились самые неприятные. Витьке наследство не светит, если у Теодоровны есть внук и даже есть завещание. А ну как он в подходящий момент сунет старушенции нужную бумажку на подпись? Или попросту ограбит. Может, вокруг дома его дружки бродят, удобного случая ждут. В доме три беззащитные женщины, справиться с нами нетрудно. От Петровича толку мало, кота и попугая в расчет не берем. Я чутко прислушивалась, не вернется ли Витька, но в конце концов уснула. Последней отчетливой мыслью было: надо старушку спасать. Утром Витька как ни в чем не бывало пил кофе в кухне. Выглядел сонным тюленем и на отчаянного злодея не тянул, хотя я к нему очень даже приглядывалась. Любка то и дело мне подмигивала, косясь на Витьку, потом не выдержала и спросила: — Где это тебя ночью носило? Витька посмотрел на нее так, точно видел впервые, взял бутерброд и принялся жевать, не удостоив нас ответом, а потом уткнулся в любимую энциклопедию. Тут подала голос бабуля, и я отправилась к ней в спальню. В то утро подняться с постели она не пожелала. Выпила чаю и указала мне на дверь. — Ваш любимец дома не ночевал, — сказала я не без ехидства. — Это который? Пушкин? — Нет. Витька. — Неужто нашел кого? Послал бы бог такое счастье, — Теодоровна вздохнула, сложила руки на груди и в потолок уставилась. — Вы когда вставать думаете? — проявила я интерес. — Может, уж вообще не встану, — тоненьким голоском ответила старушенция. Обычно в это время она наносила боевую раскраску (бабка у нас героическая, без макияжа спальню не покидала), и ее нежелание следовать заведенному порядку меня беспокоило. Примерно через час она потребовала к себе Витеньку, и они довольно долго беседовали. Любка пробовала подслушать, но безуспешно. Дверь в будуар оказалась заперта. Еще одно новшество. Сразу после разговора с бабкой Витька отбыл в неизвестном направлении, причем «Волга», ветеран отечественного машиностроения, на которой он обычно возил Теодоровну, так и осталась в гараже. К обеду Маланья не встала, есть отказалась наотрез, и я с перепугу вызвала врача, за что и схлопотала от бабки. И врач, конечно, тоже. Выскочил из комнаты Теодоровны, точно ошпаренный, и еще долго чертыхался в прихожей: — Ну и бабуся у вас, ей бы полком командовать… в Гражданскую. — Что с ней? — с тревогой спросила я, готовясь к худшему.