– Крис. – Тяжелый вздох. Немного печали, немного сожаления. – Бедный Крис. Для такого очаровательного парня у него был исключительно дерьмовый вкус. – Ты имеешь в виду Селену Винн? – Вообще-то я не хотела называть никаких имен, но раз уж вы все равно знаете… – Дело в том, что никто не видел, чтобы Крис и Селена вели себя как обычная парочка. Не целовались, не держались за руки, никуда вдвоем не ходили. Почему ты думаешь, что они встречались? Ресницы затрепетали. – Мне бы не хотелось говорить. – Джоанна, я понимаю, ты стараешься поступать достойно, и я высоко ценю это. Но ты должна рассказать мне, что ты слышала или видела. Все до конца. Джоанне нравилось наблюдать, как я стараюсь. Нравилось чувствовать, что ее информация стоит того. Она сделала вид, что напряженно размышляет, проводя языком по зубам, что ее отнюдь не украсило. – Ладно, – решилась она. – Крису нравилось нравиться девушкам. Понимаете, о чем я? Ну, он вечно пытался заполучить каждую девчонку в зоне видимости, чтобы они все к нему липли. И вдруг внезапно, буквально в одну ночь, все меняется, он не замечает никого, кроме Селены Винн. Которая, короче, я не хочу показаться, типа, стервой, я просто говорю откровенно, как есть: в ней ведь ничего особенного, верно? Она, конечно, ведет себя, как будто прям фу-ты ну-ты, но, простите, большинство людей вообще-то не любят… ну, вы понимаете. – Джоанна многозначительно ухмыльнулась и обеими руками очертила в воздухе полную фигуру. – Ну то есть реально, я думала, может, это типа как в дурацком кино, ну, знаете, на спор, ну чтобы поиздеваться, потому что, если бы это оказалось не так, мне было бы до смерти неловко за Криса. – Но все это не означает, что они встречались. Может, он и был в нее влюблен, а она вовсе нет. – Вот уж не думаю. Если б такой, как она, удалось заполучить Криса, это была бы безумная удача. И в любом случае Крис не из тех, кто стал бы терять время, если не может немедленно получить что хочет. Если вы понимаете, о чем я. – Но зачем им держать это в тайне? – Ну, может, он не хотел, чтобы знали, что он с такой. И я его понимаю. – Вы именно поэтому не ладите с компанией Селены? Потому что у нее был роман с Крисом? Прокол. Опять это пламя в глазах Джоанны, холодное и яростное настолько, что я едва не отшатнулся. – Э, простите? Мне было абсолютно все равно, что Крис Харпер сохнет по бегемотихе. Я считала это забавным, но и только, а вообще это никак немой проблемы. Я судорожно закивал: да, понял, уяснил, знаю свое место, больше не буду таким дерзким мальчиком. – Да, конечно. Это разумно. Но отчего тогда вы не ладите? – Потому что нет закона, что мы обязаны ладить со всеми. Потому что я действительно разборчива насчет того, с кем общаться. С придурками и уродами? Нет уж, спасибо. Маленькая сучка, точно такая же, как маленькие сучки из моей школы, да из каждой школы, чего уж. Десяток на пенни, дешевки за полцены, по всему свету полно таких дешевок. И с чего вдруг меня тошнит именно от этой? – Понятно. – Я лыбился, как псих. – У тебя есть парень? – не выдержала Конвей. Джоанна помедлила. Немного – Мне послышалось? – и неторопливо обернулась к Конвей. Конвей улыбалась. Совсем не мило. – Э-э-э, простите, но это моя личная жизнь. – Я думала, ты стремишься помочь в расследовании. – Верно. Но не понимаю, какое отношение к расследованию имеет моя личная жизнь. Не потрудитесь объяснить? – Не-а, – отрезала Конвей. – И не подумаю. Тем более что я в любой момент могу просто пойти в Колм и все выяснить там. Я удвоил дозу сочувствия. – Ну что вы, детектив, и помыслить невозможно, что Джоанна может нас вынудить так поступать. Особенно теперь, когда она понимает, насколько существенной для нас может оказаться любая информация, которой она владеет. Джоанна обдумала услышанное. Нацепила опять свое благородное добродетельное лицо. Мне, благосклонно: – Я встречаюсь с Эндрю Муром. Его отец Билл Мур – возможно, вы слышали. Девелопер, из тех, про которых в новостях рассказывают, что они одновременно банкроты и миллиардеры. Я изобразил нужный уровень восхищения. Джоанна взглянула на часы. – Хотите еще что-нибудь узнать о моей личной жизни? Или мы наконец закончили? – Пока, – бросила Конвей. И в сторону Хулихен: – Ребекка О’Мара. Я проводил Джоанну к выходу. Придержал дверь. Посмотрел, как Хулихен с трудом поспевает за Джоанной, которая даже не обернулась. – И еще одна остается в списке, – констатировала Конвей. В голосе – ничего. И опять никакой возможности понять: это “Поднимай ставку” или как? Я захлопнул дверь. – Она ведь прикидывала, не рассказать ли нам кое-что, но не стала. Так могла бы себя вести наша девушка. – Ага. Или она просто хочет заставить нас думать, что у нее туз в рукаве. Убедить, будто она наверняка знает, что Крис и Селена встречались, или что у них там было, а на самом деле ничего ей не известно. – Можем вызвать ее еще разок. Надавить. – Не. Не сейчас. – Конвей наблюдала, как я возвращаюсь на свое место. И угрюмо буркнула: – Классно ты с ней. Лучше, чем я. – Большой опыт лизания чужих сапог. Пригодился наконец-то. Покосилась на меня не без иронии, но коротко. Джоанну она отложила на потом, а сейчас идем дальше. – Ребекка – слабое звено в этой компашке. Робкая до чертиков, вся краснеет и узлом завязывается, стоит только спросить, как ее зовут; громче шепота звуков не издает. Давай надевай свои бархатные перчатки. Снова звонок, топот множества ног, голоса. Мой обеденный перерыв давно прошел. Я бы приговорил сейчас громадный бургер или что у них тут подают в столовке – небось органические стейки и руколу. Но ни за что не сознаюсь раньше, чем Конвей. А она, похоже, о еде вообще не думает. – И поосторожнее с этой компанией, – посоветовала Конвей. – Пока не въедешь в ситуацию как следует. Эти красотки – совсем не то что предыдущие. 8 Ранний ноябрьский вечер. Первые легкие заморозки и запах торфяного дыма. Они вчетвером на своей любимой укромной полянке среди кипарисов балдеют в перерыве между концом уроков и ужином. Крису Харперу (сейчас он где-то там, далеко, за стеной, о нем даже не вспоминают) остается жить шесть месяцев, одну неделю и четыре дня. Они валяются на траве, лежа на спине и скрестив ноги. На всех теплые худи, шарфы и угги, но пока еще можно обойтись без зимних пальто. Вечереет, однако день не желает уступать место ночи – половина неба окрашена розовыми и оранжевыми тонами заката, а напротив, в темной синеве, висит блеклый диск полной луны. Ветви кипарисов негромко, умиротворяюще шелестят на ветру. Последним уроком была физкультура, волейбол; в расслабленных мышцах приятная усталость. Обсуждают домашнее задание. – А вы любовные сонеты уже написали? – спрашивает Селена. Джулия стонет в ответ. Она прочертила на запястье ручкой пунктирную линию и как раз пишет под ней: В СЛУЧАЕ ОПАСНОСТИ РЕЗАТЬ ЗДЕСЬ. – “А если вам не хватает, как бы это сказать, опыта в области, э-э, романтической любви, – Холли довольно удачно изображает жеманный оскал мистера Смайта, – то, может быть, любовь ребенка к матери или, эмм, любовь к Богу тоже была бы, эмм, была бы…” Джулия картинно сует два пальца в рот: – Напишу про водку. – И тебя отправят на психотерапию к сестре Игнатиус, – говорит Бекка, которая не уверена, шутит ли Джулия. – Крууууто. – Я вот застряла, – сообщает Селена. – Записывай, – предлагает Холли. Она подтягивает ногу, разглядывая потертости на угги. – “Луна, звезда, туман, река, огонь; любовь, морковь, мечта, рука, ладонь”. Готовый пятистопный ямб. – Хренямб, – обрывает ее Джулия. – Спасибо за самый скучный сонет в истории человечества, вот тебе твоя двойка. Холли и Селена украдкой переглядываются. Последние несколько недель Джулия ведет себя как полная стерва, причем достается всем поровну, так что дело, кажется, не в них. – Не хочу я рассказывать Смайту, кого я там люблю, – продолжает Селена, пропуская мимо ушей колкости Джулии. – Фу вообще! – Ну напиши про место какое-нибудь, – предлагает Холли. Она облизывает палец и трет пятно, которое постепенно исчезает. – Я вот про бабушкину квартиру написала. И даже не понятно, что про бабушкину, просто про квартиру. – А я свой просто выдумала, – добавляет Бекка. – Про девчонку, к которой каждую ночь под окно приходит лошадь, а она вылезает и катается на ней. Она расфокусирует взгляд, и луна в небе двоится, превращаясь в два прозрачных, перекрывающих друг друга круга.