Врач закрыл свой чемоданчик, тело уложили на носилки, поместив в пластиковый чехол. Адамберг удалился, медленно диктуя распоряжения по мобильнику. Затем он спрятал телефон в пиджак, натолкнулся при этом на бегемота сестры и поднял глаза к мосту. — Работенка обещает быть трудной, будьте к этому готовы, — сказал он Деньо. — Очень трудной. Возможно, мы ничего не найдем. — Я не понимаю. — Убийство, — объяснил Адамберг, разводя руки. Это чистое четкое убийство. Работенка потруднее, чем камни дробить. — Убийство? — Но ведь туфелька, Деньо, черт побери. — Говорят, она в Сене. — Это ты так говоришь, — заметил Адамберг, качая головой. — Тело распухло, и вторая туфелька намертво держится на ноге. Та, которую мы ищем, не в Сене. Она упала, когда убийца переваливал труп, убийца ее и взял. — Никаких доказательств, — тихо пробормотал Деньо. — Нет, никаких доказательств. Жаль, что эта другая туфелька не захотела ничего нам рассказать. Ты представляешь, Деньо, как информативна обувь? Что можно узнать по ней о людях? Да почти все, в сущности. Возможно, что наши мысли находят отражение в обуви. Жан-Батист Адамберг медленно осматривал пятый мост, мост Берси, когда ему позвонили из службы розыска пропавших без вести. Он укрылся за парапетом и заткнул второе ухо пальцем. — Говорите громче, старина! — Анни Рошель, — кричал полицейский. — Об исчезновении заявили сегодня утром в восемь тридцать. — Кто заявил? — Ее соседка, подруга. Она должна была прийти к ней вчера вечером, чтобы проводить Рождество. Она не пришла. Описание подходит. Тремя часами позже, Адамберг присоединился к Деньо и Данглару в кафе на улицы Вуйе, расположенному напротив дома покойной. Женщину опознали. Анни Рошель, пятьдесят шесть лет, не замужем, родилась в Лилле. — Что еще нам известно? — Она росла около Лилля в маленькой деревне. В двадцать лет приехала в Париж работать горничной. Десять лет тому назад ее брат забрал ее оттуда и купил ей Отель-де-ля-Гард, недалеко отсюда — тридцать две комнаты. У брата есть деньги. — Он живет в Париже? — Да. Других родственников у нее нет. — Сумка? Туфелька? — Ничего. — В данный момент, — сказал Данглар, — туфелька должна доплыть до Руана. Адамберг молча покачал головой. — Раз уж об этом зашла речь, — неуверенно вмешался Деньо, — Сена не берет начало в Мон-Жербье-де-Жон. Адамберг озадаченно посмотрел на лейтенанта. — А что берет начало в Мон-Жербье-де-Жон? — Луара, — робко сказал Деньо. — Это правда, Данглар? Луара? Данглар кивнул. — Сена, — почти неслышно продолжал Деньо, — начинается на плато Лангр. — Никогда о таком не слышал. А вы знали про это плато Лангр, Данглар? — Да, — подтвердил Данглар. Адамберг задумчиво покачал головой. — Во всяком случае, — заявил он, — жертва прибыла ни с плато Лангр ни с Мон-Жербье-де-Жон. Она прибыла с улицы Вуйе. Заканчивайте ваше пиво, Данглар, и мы поднимемся к ней. — За нами, — сказал Данглар, оттопырив большой палец, ее брат. Он возвращается из морга. — Потрясен? — Да, кажется. — Часто ли они виделись с ней? — Один-два раза в неделю. — Расскажите мне о нем. Данглар порылся во внутреннем кармане пиджака и достал карточку. — Его зовут Жермен Рошель, он вырос в той же деревне около Лилля. Ему шестьдесят три года, одинок. Как и сестра, скажем, но он все-таки мужчина. Но он преуспел. Импорт-экспорт консервированных овощей, большой завод в Лилле, крупное состояние, обосновался в Швейцарии и вернулся десять лет тому назад. Он продал дело, реализовал собственность, ушел на покой и живет на ренту в Париже. — На широкую ногу? — Весьма. Возвратившись во Францию, он купил этот отель для сестры. — Почему не раньше? — Она жила с парнем, которого он ненавидел. Подлец, по его словам. Они не виделись в течение двадцати лет — до тех пор, пока она не бросила того парня. — Его имя? — Ги Вердийон. Он был администратором в отеле, где работала Анни. — Что она делала вечером 24-го? — Поужинала с братом в большом ресторане на улице Опера. У нас есть свидетели — водители грузовиков. Он проводил ее и оставил на углу ее улицы около полуночи. Адамберг взглянул на брата. Неповоротливый мужчина с короткими руками и в крупном сером пальто обхватил руками лысую голову. Осмотр квартиры Анни Рошель начался в пять часов и шел медленно и рутинно. «Ищем сумочку», — сказал Адамберг. Он снял со стены гостиной большую рамку, составленную из мозаики детских фотографий. Школа, причастие, дни рождения, родители, первая машина, купание в море. Жермен Рошель, тяжело опустившийся на бархатный стул, смотрел на все это. Адамберг поставил рамку на пол. — Это не из праздного любопытства, — сказал он. — Мне нужно составлять представление обо всех. — Там не какие-то «все», — ответил Рошель. — Это мои родители. Полицейские покинули здание через час — без сумочки. Адамберг держал подмышкой рамку с детскими фотографиями. Рошель, ссутулившись, последовал за ними. — Для чего это? — спросил Данглар, движением подбородка указывая на рамку. — Не знаю, — ответил Адамберг. — Мне она понравилась. Я увожу Рошеля для составления протокола. Идите в отель, опросите весь персонал и, главное, найдите мне эту пропавшую сумочку. Данглар вернулся в комиссариат вечером, записав свидетельские показания одиннадцати служащих Отель-де-ля-Гард. Деньо прибыл к двадцати часам. Ни на каком мосту, ни на каком берегу туфельки не обнаружилось. — Она у убийцы, — сказал Адамберг. — Кто? — спросил Данглар. — Туфелька. Данглар покачал головой и сел, уронив свои мягкие плечи. — Эта женщина убила себя, — заявил он. — Служащие подтвердили свидетельство брата: Анни Рошель шла по наклонной. С начала осени — меланхолия, молчание, резкость, бессонница и внезапные перемены настроения. — Если бы это было так, сейчас все были бы в Сене. Обувь у убийцы. И сумочка тоже. Данглар подточил карандаш, разбросав несколько деревянных стружек.