– В смысле?.. По машине никаких, всё остальное работает. Вон чудеса техники, – Ломакин снова мотнул головой в сторону выставки стального антиквариата. – Они могут очень сильно удивить. – Тем, что еще ползают? – Ерунда. Климат мягкий, вот и ползают. Говорят, у тсвана Т-34 до сих пор катается. Башню только перекинули… И он тоже удивляет. Тех, кто задирает нос. Здесь любая машина пробьет тебя навылет. Любая, понимаешь? Пусть она хоть трижды заслуженное ведро Южной Африки, и на ней катался сам Питер Бота… Леха хмыкнул. На его взгляд, одна «Избушка», с ее четырьмя стволами, пристрелянными «по-зенитному», так, чтобы снаряды шли слегка вразброс, – за минуту привела бы весь этот паноптикум в окончательную негодность. У «Избушки» БИУС и сенсоры, какие местным даже не снились, а уж скорость маневра огнем просто запредельная. Бац-бац, и ваших нету, а ты в меня поди еще попади. Комплекс активной защиты будет ставить дымометаллические завесы и дурить чужие ракеты средствами РЭБ; всё, что подлетит слишком близко, мы просто собьем; зато врагу никакие новомодные уловки не помогут, – у нас против бронетехники только пушки, только хардкор! Конечно, «Леопард» достанет «Избушку» из-за горизонта, но пока болванка долетит, шагоход успеет отскочить боком метров на десять, не переставая адски жечь во все стороны и пускать ракеты по воздушным целям. Обо всем этом Леха и сообщил пилоту незамедлительно. Хотел сделать ему приятное. Все-таки Ломакин, по слухам, «Избушку» лично испытывал… – Не разочаровывай меня, – сказал пилот. – Почему? – Одна машина против двадцати – это не война. И даже не подвиг. Это идиотизм и порнография. Нет, всякое бывало, но… Так не делается в приличном обществе, если ты понимаешь, о чем я. – Как будто вот этот… железный капут – не порнография! Ломакин издал приглушенный рык, совсем как давеча Тёмкин. – Я неправ? – смиренно поинтересовался Леха. – Не то чтобы совсем неправ… Но по африканским меркам перед тобой вполне рабочая боевая группа. Ты, кажется, не заметил на «Бэджерах» контейнеры с дронами. Мортиры для отстрела ложных целей. ПТРК тоже не видны, а они есть, и их очень много, внутри машин. Когда будет надо – выскочат негритосы с ракетами и разбегутся по кустам, залягут по оврагам, накроются защитными матами, замучаешься искать. Какая здесь электроника стоит, ты тоже не знаешь. А вдруг еще грамотный командир с хорошими экипажами… Если атаковать одними только БШМ, я бы сюда не сунулся, имея меньше дивизиона. Леха хотел было возразить – двенадцать шагоходов, да вы офигели, куда столько! – но вовремя прикусил язык. – И пару танков хорошо бы, – добавил Ломакин. – И поддержку с воздуха какую-никакую. Взвод тяжелой пехоты не помешает, чтобы потом окончательно зачистить местность. И вот тогда… – И спецбоеприпас, – съязвил Леха. – Небольшой, килотонны на две, просто так, для красоты, пыль в глаза пустить, как мы любим! Вместо ответа Ломакин вручил ему пилу. – Дедовщина, как мы любим, – объяснил он. – Я совсем забыл. А то непохоже, что мы россияне. Леха покорно взял пилу и внимательно ее оглядел. Памятуя, чей это инструмент, можно было ожидать чего угодно, вплоть до следов крови. Но пила оказалась как новенькая, и Леха положил ее на плечо, не опасаясь за пиджак. Они шли мимо боксов, впереди был сетчатый забор танкодрома, еще один КПП и трибуна возле него. Ломакин выдернул из набедренного кармана пилотку и отточенным движением опытного военнослужащего бросил ее себе на голову. Леха снова язык прикусил – этот человек был полон сюрпризов. Почти сразу же справа, из-за крайнего бокса, потянулась колонна вооруженных солдат под командой мордастого сержанта. Ломакин расправил плечи. Сержант уставился на непонятную парочку, секундой позже в его глазах мелькнуло понимание, он рявкнул, и солдаты перешли на церемониальный шаг. Сержант необычно – ладонью от себя, – взял под козырек. Леха встал, как вкопанный, обалдевая от происходящего. Ломакин принял строевую стойку и четко отдал честь. – Здравствуйте, товарищи! – взревел он по-русски так, что у Лехи зазвенело в ухе. – Бла-бла-бла-бла! – или что-то в этом роде проорало в ответ двадцать глоток. – At ease! – скомандовал Ломакин, опуская руку. Сержант опять рявкнул, колонна резко свернула направо, к КПП, и пошла вольно. А из-за бокса, тихонько урча, выплыл тягач. За ним ехал огромный деревянный ящик с неприличным русским словом на борту. Следом за танковозом валила уже менее организованно целая толпа чернокожего народу в форме, вооруженного и нет, кто с клипбордом, кто с планшетом, – и все с разной степенью подобострастия откозыряли гостям. Охотно и, как показалось Лехе, с искренней радостью. Ломакин снова бросил руку к виску и благосклонно улыбнулся. Сам Леха с пилой стоял ни жив, ни мертв, стараясь просто не отсвечивать. – Что это было? – спросил он шепотом, когда толпа убралась в направлении танкодрома. – Не знаю, херня какая-то, – ответил Ломакин, убирая пилотку обратно в карман. – Но мне это показалось забавным. Вольно… молодой. Сзади бесшумно подкрался на электротяге белый джип. За рулем сидел сам Вася. – Дедовщина? – спросил он, кивая на пилу. – Молодцы. У нас это уважают. Только это и уважают, в общем-то… Кафры, что с них взять. – Слышу, ты без трещотки ездишь? Отключил? – Могу себе позволить. Да и противная она. Несолидно тарахтит для автомобиля за такие бешеные деньги. Заодно воспитываю население – пускай не расслабляется, а глядит по сторонам, когда начальник едет! – В Москве тебе бы… – Не Москва, слава богу. Есть на родине свои маленькие радости… Извините за задержку, но я обязан был поставить на место того юношу. А то контрразведка совсем офигела. Набежало их сегодня немеряно. Все одеты в армейское, и даже форма обмята, но повадки-то не спрячешь. Да они и не особо шифруются. Ходят, зыркают туда-сюда. Вон солдатик топает – хочешь, я его застрою и спрошу чего-нибудь про полигон. Будет смешно, обещаю. – Как ты его застроишь? – буркнул Ломакин. – Ты гражданский. – Я, сука, князь, мне пофигу, – агрессивно заявил Вася. Видно было, что он еще не вполне отошел от инцидента на КПП и горит желанием кого-нибудь построить. – Пошли его за лестницей, – предложил Ломакин. – Метров пять. Мне же надо как-то забраться наверх. Вася высунулся в окно и заорал на солдата. Тот сначала встал смирно, потом козырнул и бегом исчез за боксами. – Черт его знает, может, и местный, – сказал Вася. – Лишь бы лестницу принес. Какой он, в конце концов, спецагент, если не сможет найти стремянку… – Ладно, поехали. Что-то еще ничего не было, а я уже устал. – После Дня народного единства всегда так, – сказал Ломакин, садясь в машину. – Здесь-то терпимо, а дома сейчас все в лежку, наверное. В едином порыве взяли – и упали. – А сегодня нет, случайно, даты? У вас же их дофигища. Ну там День взятия Бастилии, или хотя бы покорения Крыма, или чего еще вы завоевали?.. Я бы отметил. Чуть-чуть. Строго для профилактики кишечных инфекций. – Спроси у Яндекса. Или тебе по должности не положено? – День военного разведчика вам подойдет? – предложил Леха, устраиваясь сзади с пилой на коленях. – Серьезно?! – Ну да. В России – День военного разведчика. Я смотрел календарь и случайно заметил. А завтра будет еще лучше! – Куда уж лучше… И так нет повода не выпить. – Минутку… – Леха достал планшет. – Вот, докладываю. Завтра – Международный день предотвращения эксплуатации окружающей среды во время войны и вооруженных конфликтов! – Ё-моё… Да это… Это просто праздник какой-то! – сказал Вася. * * * Танкодром был как танкодром: всё перепахано, и в отдалении, на самой границе видимости, разбросаны бурые мертвые туши мишеней – ржавые БТРы без колес. Дальше начиналась привычная уже лесостепь, здесь играющая роль национального парка. Трейлер с ящиком стоял на площадке перед трибуной. Давешние солдатики изображали оцепление. Вокруг сновал с неясными целями контрразведывательный народ, делая вид, будто очень занят. Вася уверенно подогнал джип вплотную к оцеплению. Некоторое время он командным голосом покрикивал из окна, пытаясь найти ответственного за коды распознавания, потом в сердцах плюнул и ушел на КПП. – Лестницу, лестницу проконтролируй! – крикнул Ломакин ему в спину. И добавил негромко. – Ваше сиятельство, хе-хе… – Я думал, Тёмкин шутит, – сказал Леха. – Ну что ты. Наш друг Бэзил Ндоу происходит из такой семьи, что закачаешься. Он племенной вождь и особа, приближенная к королю народа венда. И его старший товарищ Бука тоже не пальцем деланный. Они тут все… Непростые ребята. Думаешь, Нельсон Мандела был из простых? Ха-ха… Ломакин осекся. Леха проследил его взгляд. С трибуны спускалась девушка в хаки с погонами сержанта. Не спеша, чуть поворачивая голову из стороны в сторону и будто принюхиваясь. Форма сидела на сержанте свободно, даже немного мешковато, но этим только подчеркивала, насколько всё ладно скроено под одеждой. Безупречное, эталонное сложение и… нечеловеческая грация. Девушка не шагала по ступенькам, а сбегала вниз одним длинным непрерывным движением прирожденного хищника. И весело помахивала отсутствующим хвостом. Леха просто не смог бы описать это иначе. Глаза девушки скрывались в тени надвинутого козырька, Леха видел только, как едва заметно трепещут крылья прелестного носика и легонько скалятся белоснежные зубки, но дурно ему стало от этого зрелища сразу и всерьез. Он вдруг испугался, что девица сейчас подойдет к машине, уставится прямо в душу, принюхается… И?.. Лизнет его в щеку? Или одним движением изящной маленькой ручки отправит в нокаут, а дальше за секунду перегрызет горло?.. Какие у нее глаза? Должны быть карие. Очень спокойные, бесконечно мудрые, немного усталые карие глаза… – Ты чего не дышишь? – озабоченно спросил Ломакин, оборачиваясь назад. – Леш! Але! Влюбился? – А? Не-не-не… – прохрипел Леха и начал дышать. Девица спустилась наконец с трибуны, всё тем же танцующе-текучим шагом подошла к джипу и уставилась, слава богу, не на Леху, а на пилота. Снова потянула воздух носом и легонько задрала губу в собачьей полуулыбке. Никаких сомнений: она Ломакина узнала. Молодая, на вид лет шестнадцати, латиноска, очень смуглая. Тонкая, легкая, невероятно сильная и резкая. Да, карие глаза. Именно такие, как Леха ожидал, всё понимающие глаза существа, которое без раздумий убьет за тебя и отдаст свою жизнь, защищая тебя… или возьмет твою жизнь, если будет приказ. Уму непостижимо, но перед машиной стояла и весело скалилась живая, настоящая, обаятельная до потери инстинкта самосохранения – бери и женись, – эскобарская гончая. – Комо эстас, бонита? – спросил Ломакин. Девушка рассмеялась, совсем по-человечески. Повернулась к Лехе, наградила его оценивающим взглядом, под которым молодой человек растекся в окончательную манную кашу, – и ушла. Помахивая хвостом. – Вот тебе и комо эстас, – буркнул Ломакин. – А я ее шоколадом кормил. А с другой стороны, чего я хотел. Она при исполнении. Команды радоваться не было.