Часть 14 из 33 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А мне приходилось, – вздохнула Елена. – Поверь… – Она сделала паузу, будто вслушиваясь в звучание фразы. – Это не самое лучшее времяпрепровождение.
Новенький вентиль блестел желтой латунью. Марк вытащил его из промасленной бумаги и покрутил маховик, следя за движением клапана. Ход оказался мягким, механизм работал исправно. Флавий не подвел. Но и наличности пришлось потратить с гаком. «Что ж, – подумал Марк, – все имеет свою цену». Он вытащил из кармана пучок пакли и принялся наматывать ее на резьбу.
– Давай я чай поставлю? – всплеснула руками Елена. – Ты черный будешь или зеленый?
– Я за черный. – Марк поднял руку.
Елена пошла на кухню. Послышался звон посуды и шум льющейся воды. Марк обмазал резьбу уплотнительной пастой и прикрутил вентиль к трубе. Снова взял разводные ключи и затянул гайки. Принялся за второй кран. Через четверть часа Марк закончил работу в ванной и перешел на кухню. Там он залез под раковину, перекрыл воду и начал возиться с оставшимся вентилем.
Елена сервировала стол. Марк слышал, как звякнули чашки и громыхнул по столу тяжелый заварочный чайник. Со скрипом открылась дверца духовки, и кухня наполнилась запахом яблочного пирога. «Вот откуда аромат!» – усмехнулся Марк, закручивая последнюю гайку.
– Все готово! – поднялся он на ноги. – Лет десять будет работать исправно.
– Не знаю, как тебя благодарить, – покачала головой Елена. – Садись за стол.
Марк вымыл руки и взгромоздился на табурет. По краям клетчатой скатерти стояли две пустые фарфоровые чашки на блюдцах. Центр стола занимал поднос с нарезанным пирогом – пышный коричневый корж с толстым желтым слоем печеных яблок, присыпанный сахарной пудрой. Елена разлила чай и подсела к столу.
– Бери, – подвинула она поднос к Марку, – я сама испекла.
Марк взял ближайший кусок и надкусил. Корж оказался сладким, а яблоки слегка кислили. В целом – вкусно. В интернате выпечка появлялась в редкие праздники, а Грегор сладости не любил. Пироги и булочки не прижились и в рационе Марка.
– Какие у тебя еще таланты? – посмотрел он на Елену.
– Последние пять лет я мама, – смущенно улыбнулась она. – Мила очень беспокойный ребенок. С нею много хлопот.
– Да-а… – протянул Марк, вспомнив свой недавний сон и вчерашнее видение.
– Недавно она начала бояться чернушек, – вздохнула Елена.
– Чернушек? – переспросил Марк.
– Да, говорит, что они караулят ее во дворе. – Елена закусила губу. – Ума не приложу, кто мог ее так напугать.
– Дети иногда видят больше, чем взрослые, – нахмурился Марк.
Они болтали о всякой всячине – растущих ценах и не оправившейся после войны экономике, о фильмах в городских кинотеатрах и по телевизору. Крутили в основном заграничное – низкопробные боевики и мелодрамы. Изредка попадались и стоящие картины, но только на ночных сеансах. На них ни у Марка, ни у Елены времени не хватало.
Марк рассказал о своей детской затее поставить в школьном театре спектакль о Нисе и Рифе. Театром заведовал престарелый учитель литературы – Теодор Йоффе. Марк принес ему исписанную от руки школьную тетрадь. Половина текста – вольный пересказ сюжета книги, а вторая часть – собственное сочинение Марка. В нем он описал свои похождения с Андреем Бенешем в интернате, спрятав себя и друга в образах мышат. Преподавателей он превратил в крыс, а старший воспитатель Броль стал жирным и наглым котом. Йоффе быстро раскусил фокус, и затея со спектаклем провалилась.
Елена от души смеялась над историей – звонко, запрокинув голову и обнажив белые ровные зубы. Умиротворение и покой неуловимо витали в воздухе квартиры, окутывая плотным шлейфом, сидящую рядом с Марком девушку. Ее лучистый взгляд, тихий голос с хрипотцой, то, как она поправляет у виска волосы, обнажая миниатюрное ухо с родинкой у края мочки, будоражили Марка, поднимая к голове удушливую жаркую волну. Она обволакивала и нежно несла к неведомым берегам счастливой жизни.
Елена, видно, давно уже ни с кем так запросто не общалась. Их беззаботная болтовня приносила ей облегчение, высвобождая эмоции, скованные недавнем горем. Марк чувствовал, что, помимо слов, между ним и девушкой, ткется паутинка другой, невидимой связи.
– Так ты жил в интернате? – подняла брови Елена.
– Родители погибли, когда мне исполнилось шесть, – пожал плечами Марк.
– Как жаль… – тихо сказала Елена. – Мне больше повезло. – Она нервно теребила локон волос. – Мама умерла семь лет назад. Только дождалась папу с фронта, – Елена потупилась. – А он вот недавно… Я их очень любила…
С каждым словом ее лицо превращалось в твердый белый мрамор, а голос становился все глуше. Наконец она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.
Марк налил ей воды. Елена плакала навзрыд, не стесняясь. Слезы текли так обильно, что Марку невольно подумалось – это первый раз после смерти родителей, когда девушка дала выход горю. Дочь военного должна быть сильной – так внушали ей с детства. Вот она и держалась до последнего.
Марк протянул руку и погладил ее темно-русые локоны. Он наклонился к Елене, их лица сблизились, и его губы начали путешествие по щекам девушки, собирая соленую влагу. Марк коснулся жарких губ Елены, и она ответила поцелуем.
Глава 8
Профессор Дубек появился в интернате через неделю после двенадцатилетия Маркуса. Субботним утром Маркус одевался к завтраку и уже надел пиджак, когда репродуктор на стене казармы зашипел, пискнул и закрякал: «Маркус Новак, явиться в кабинет старшего воспитателя!» Вызов к Бролю не предвещал ничего хорошего. Маркус вздохнул, прикидывая, за что сегодня предстоит выволочка, но, зайдя в кабинет, сразу понял: экзекуция откладывается.
Броль, как обычно, развалился в кожаном кресле за массивным письменным столом, заваленным стопками тетрадей, классных журналов и картонных папок с личными делами воспитанников. У окна на гостевой банкетке сидел, положив ногу на ногу, седой мужчина лет пятидесяти в сером костюме. Трость с изогнутой резной ручкой опиралась рядом на стену. Старший воспитатель и его гость курили. Сизое облако дыма висело под потолком, медленно вытекая в распахнутую форточку. Как только Маркус появился на пороге, седовласый спешно затушил сигарету в стоящей на банкетке пепельнице и поднялся, тяжело опираясь на трость. На Маркуса уставились два серых водянистых глаза. Седовласый шагнул вперед, припав на левую ногу, и растянул губы в улыбку.
– Ма-аркус! – ласково пропел Броль. – Ты помнишь профессора Дубека?
Маркус кивнул. Прошло больше восьми лет, но он хорошо помнил седовласого. Тот несколько раз приходил к ним домой, подолгу разговаривал на кухне с отцом и подарил Маркусу игрушечную пожарную машину. Еще профессор приносил с собой прибор – небольшую металлическую коробочку с полукруглой шкалой и стрелкой под стеклянной крышкой. Из аккуратной дырки в боку прибора торчал пучок проводов с припаянными на концах десятью наперсточными колпачками. Дубек надел их Маркусу на пальцы, стрелка тут же дрогнула и, вибрируя, поползла по черным рискам. Маркуса забавляло, как она дергается, будто хочет и одновременно боится подобраться к жирной красной черте у правого края шкалы. Профессор тоже радовался, а мама с отцом хмурились.
– Не буду вам мешать, – Броль поднялся со своего места и вышел за дверь.
Маркус сел на деревянный стул у стола и исподлобья посмотрел на профессора. Тот опустился в кресло, продолжая натянуто улыбаться. За прошедшие годы волосы на его голове поредели, он обрюзг и располнел, на дряблых щеках топорщилась седая щетина.
– Ты вырос… – хрипло произнес Дубек и, не дождавшись реакции Маркуса, перестал улыбаться, откашлялся и спросил: – Как тебе живется?
– Не жалуюсь, – поджал губы Маркус.
«Дубек, Дубек…» – мысленно повторял он, будто пробуя фамилию на вкус. Шесть лет назад Маркус безуспешно пытался вспомнить ее. Хотел попросить у профессора помощи, мечтал, что тот вытащит его из ужаса интернатской жизни. Но теперь Маркус ни в ком не нуждался. Он научился выживать в тесном мирке казенного учреждения и подбирался к вершине местной социальной пирамиды. Вместе с Андреем Бенешем он не пасовал даже перед старшими на два года выпускниками. Маркуса не интересовало, где профессор пропадал все это время и почему объявился именно сейчас.
– Можете одолжить мне немного денег? – спросил он невозмутимо. Маркус, как и все интернатские, давно привык делить людей на тех, кого стоит избегать и кого можно «доить». – Хочу к учебному году ручки и тетрадки купить.
– Да-да, конечно. – Профессор сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил толстый кожаный бумажник. Щелкнул кнопкой, раскрыл его и извлек несколько купюр. – Хотел спросить, – продолжил он, протягивая деньги, – не происходит ли с тобой чего-нибудь необычного?
– Волосы в некоторых местах начали расти, – хмыкнул Маркус.
– Нет-нет, я не о твоем пубертатном периоде, – замотал головой профессор. – Возможно, ты слышишь странные звуки или видишь, чего другие не видят?
Маркус напрягся. Он давно свыкся с гулом и щелчками в голове и почти не замечал их. Но изредка звук становился нестерпимо громким. Тогда приходилось искать место, где он на максимуме превращается в осязаемую вибрацию: угол стола, трещина в штукатурке или щель между половицами. Однажды Маркусу пришлось залезть на крышу интерната и дотронуться до конька, чтобы почувствовать наконец, как в ладонь ударяет синяя молния, заставляя шум стихнуть. Андрея громкие звуки мучили не меньше Маркуса. Старый интернатский доктор возил друзей к неврологу в город. Тот выписал таблетки, но они не помогали, а только нагоняли сон.
– Допустим, есть такое, – нехотя признался Маркус.
– Очень хорошо! – неожиданно обрадовался профессор. – Приглашаю тебя ко мне в гости. – Он понизил голос: – Здесь не подходящая обстановка для бесед.
– Ладно, – пожал плечами Маркус. Теперь он, по крайней мере, знал, чем ему будет полезен профессор. – Вы сумеете договориться с Бролем?
– Думаю, да, – сощурился Дубек, сжимая в руках бумажник.
* * *
На следующее утро Броль действительно подмахнул разрешение на выход в город.
– Выжми из этого Дубека все, что можно. – Андрей хлопнул Маркуса по спине. – Вдруг он и правда объяснит нам, что происходит.
Репродуктор на стене закрякал: «Маркуса Новака ожидают на проходной!»
– Ладно, я пошел, – кивнул Маркус.
Дубек, опершись на трость, ждал его у ворот интерната.
Профессор жил в старом университетском общежитии. До кампуса ехали на метро. Последний раз Маркус ездил в поезде вместе родителями. Мерное покачивание вагона, вой электродвигателей, щебет женского голоска, объявляющего станции, растревожили память. Маркус неожиданно вспомнил материнские руки – длинные пальцы с накрашенными красным лаком ногтями. Мать сидела на вагонном диване и держала маленького Маркуса на коленях. Ее волосы пахли яблоками.
Дубек показал Маркусу свою двухкомнатную квартиру – гостиная квадратов на двадцать и крохотная спальня, где помещалась только двуспальная кровать. В доме царствовала профессорская жена – грубая и властная женщина. Хмурясь, она усадила Маркуса за обеденный стол и поставила перед ним тарелку супа. Обстановка в комнате не отличалась чем-то особенным: кроме стола и нескольких стульев, у стены примостились сервант и книжный шкаф, напротив них – комод на три ящика, у окна – телевизор с выпуклым кинескопом.
– Мы с твоим отцом работали на одной кафедре, но в разных лабораториях. – Дубек сел за стол напротив Маркуса. Жена принесла ему суп. – Так сказать, пытались доказать противоположные теории одного и того же явления. – Он откусил хлеба и, чавкая, продолжил: – Ты знаешь, что такое религия?
– Э-э… – Маркус застыл с ложкой в руке. – Невежественные суеверия и обожествление явлений природы? – припомнил он из школьной программы. – Наши предки поклонялись тому, чего не понимали. Но современная наука может объяснить любые явления.
– Это да! – крякнул профессор. – Иррациональная вера в существование Высшей Силы. Так сказать, чувство Высшего присутствия. – Он зачерпнул суп ложкой и с шумом отправил ее в рот. – Но наука отнюдь не всесильна. Многие феномены нашего сознания, жизни и смерти пока мало изучены.
– Смерть – это прекращение всех биологических процессов в человеческом организме, – продолжил цитировать Маркус, одновременно работая ложкой.
– Верно. – Дубек потянулся за новым куском хлеба. – Но если жизнь не ограничивается биологическими процессами? Человек – это комплекс электромагнитных полей. Пока наука считает, что они вызваны электрическими процессами в клетках, но вдруг все наоборот – клетки живы пока на них воздействует первичное электромагнитное поле? Что, если эта энергетическая сущность человека сохраняется и после смерти?
Маркус пожал плечами. Когда-то он верил, что его родители живы, просто уехали надолго и непременно вернутся. Но потом он понял, что пустые надежды отнимают силы. За годы, проведенные в интернате, Маркусу стало легче думать, что отца с матерью больше нет, а возможно, никогда и не было.
– Ты что-нибудь слышал про секту «телефонистов»? – прервал его мысли профессор.
– Нет, – нахмурился Маркус.
– Немудрено! – усмехнулся Дубек. – Они скрытные и промышляют главным образом в Левобережье, в Заречье – редко. В других странах такого нет и в помине. – Профессор помолчал. – Так вот, эти телефонисты могут связываться с умершими людьми, причем не просто так, а через электрические приборы – телефоны или радиоприемники.