Маркус придвинулся к столу, с удивлением глядя на профессора. Из кухни пришла хмурая пани Дубек, забрать пустые тарелки. – Она считает все это глупостью, – зашептал профессор, когда супруга скрылась за кухонными дверями. – Ее можно понять: в науке она ничего не смыслит. Подрабатывает переводами зарубежной беллетристики. Получает иногда больше моего… – Дубек замолчал, будто обдумывая внезапно посетившую его мысль. – М-да, но дело не в этом, – нахмурился он. – Все это и мне казалось бы глупостью, если бы я сам в молодости не воспользовался услугами телефониста. На кухне возмущенно зашипела плита. Профессор потянул носом, будто охотничий пес, и заговорщически подмигнул Маркусу. – У меня тогда был непростой период в жизни, хотелось руки на себя наложить. – Дубек поморщился. – И вдруг звонит незнакомая девушка и говорит, что я могу связаться с моим умершим отцом. Маркус заморгал. – Да-да, – кивнул профессор. – Нормальный человек счел бы подобное предложение розыгрышем или мошенничеством, но тогда я ухватился за возникшую возможность как за спасительную соломинку. Снова вошла пани Дубек, неся миниатюрные фарфоровые чашки и дымящуюся турку. Комната утонула в резком запахе свежеприготовленного кофе. Пока супруга разливала напиток, Дубек ерзал на стуле. – Так вот… – Профессор глотнул из чашки и прикрыл глаза от удовольствия. – Девушка продиктовала адрес на окраине северного района. Там меня ждал человек… – Дубек сощурился. – Интересно, лицо его будто стерлось из памяти… Помню, мы пошли в заброшенные эллинги, он дал мне телефонную трубку и приладил провод к трещине в стене. – Профессор отхлебнул кофе. – Я действительно говорил с отцом. – Он помолчал. – И это, так сказать, определило мою дальнейшую научную карьеру. Маркус отхлебнул из чашки и скривился от горечи: в интернате он видел кофе только на столе Броля, но никогда не пробовал. – Да, крепкий… – ухмыльнулся Дубек. – Конечно, не я мог посвящать изучению феномена телефонистов все свое время. – Профессор отодвинул от себя пустую чашку и откинулся на спинку стула. – Но иногда возвращался к этому. Первое, что я обнаружил, – магнитосфера Левобережья отличается от других районов, а второе – есть люди, способные активно взаимодействовать с электромагнитными полями… Маркус быстро размяк, слушая голос Дубека. Профессор вошел в раж и сыпал непонятными терминами. Оставалось только невпопад кивать и наслаждаться возможностью провести время вне опостылевших стен интерната. – А давай сходим ко мне в лабораторию, – внезапно предложил профессор. – Покажу, чем живет современная наука. Маркус без энтузиазма пожал плечами. Дубек воспринял это как согласие и встал из-за стола. – Времени у нас не много. – Он бросил взгляд на вошедшую жену. – Но на экскурсию хватит. * * * Улицу затопил летний полуденный зной. Маркус вслед за профессором пересек огромный, как футбольное поле, газон, поросший осокой, и вышел к фасаду старого университетского корпуса. Трехэтажное здание с античным портиком и пузатыми облезлыми колоннами пряталось в дальнем углу кампуса, за стадионом и общежитиями. В воздухе пахло цветущей травой, на кусте шиповника сердито жужжал шмель. Маркус поправил воротник рубашки, пригладил волосы и зашагал вверх по растрескавшимся ступеням крыльца, глядя на маячащую впереди профессорскую спину. Дубек протянул пропуск курившему у входа усатому вахтеру в синей застиранной спецовке и дернул за ручку массивной дубовой двери. Лаборатория располагалась в подвале в конце здания. Маркус минут десять пробирался за Дубеком между шкафами и тумбами с книгами, зачехленными приборами, чучелами птиц и колбами с заспиртованными червями и змеями. От пыли хотелось чихать, и Маркус закрыл нос ладонью. – Эти вечные ремонты, переезды и оптимизации! – брюзжал профессор. – Сначала выселили из главного корпуса, а теперь что, на улицу? Они добрались до лифта. Дубек вдавил кнопку вызова. Натужно загудел мотор, заскрипела лебедка. Двери с грохотом распахнулись, и Маркус шагнул в полумрак кабины. Лифт спустился в подвал. Маркус следом за профессором пошел по узкому коридору. На белом кафеле стен дрожали блики люминесцентных ламп. Они свернули за угол и остановились у двери с облезлой картонной табличкой: «Лаборатория животного электричества». Дубек громко постучал. – Добрый день, профессор! – Им открыл парень лет двадцати пяти с бледным прыщавым лицом и прилизанными черными волосами. На нем был мятый белый халат, на ногах – домашние тапочки с помпончиками. Прыщавого звали Карл. Он числился единственным аспирантом профессора. Казалось, в лаборатории ни одна вещь не лежит на своем месте. Поперек просторного зала с белеными стенами и полукруглым потолком тянулись ряды верстаков. На них громоздились металлические коробки приборов, названия некоторых Маркус знал из уроков физики, об остальных рассказал профессор. Осциллографы, вольтметры, преобразователи напряжения стояли вперемешку с цилиндрами газовых баллонов, пузатыми вакуумными камерами, неряшливыми мотками проводов, обвивающими раскрученные платы микросхем с ламповыми усилителями. Освещалась лаборатория десятком электрических ламп, и на внешней стене под самым потолком Маркус разглядел пару узких горизонтальных окошек, едва пропускавших солнечный свет. Несмотря на неумолкающий шелест вентиляции, в лаборатории было жарко, воняло канифолью, оплавленным припоем и какой-то химией. – Хочешь поучаствовать в научном эксперименте? – как бы между прочим спросил Дубек в конце экскурсии. – Можно… – нерешительно протянул Маркус. – Отлично! – Профессор потер руки. – Сейчас только проверим настройки. – Он повернулся к ближайшей приборной панели и защелкал тумблерами. Карл усадил Маркуса в кресло, окруженное толстыми индукционными катушками, и резиновыми присосками прилепил к его рукам и груди десяток проводов. – Ну что ж… – Дубек осмотрел Маркуса и вернулся к приборной панели. – Готов? Маркус неуверенно кивнул. Ему все меньше нравилась эта затея. – Начали! – Профессор лязгнул рубильником. Первые несколько минут все оставалось по-прежнему, только на одном из приборов поползла бумажная лента, и дрожащее перо принялось выводить ней ломаную чернильную линию. – Очень хорошо! – Дубек потер щеку и покрутил на панели пару круглых ручек. Ожили остальные приборы. Стрелки на шкалах задергались, засветились цветные индикаторы. – Так… Добавим еще мощности, – пробурчал профессор себе под нос и повернул ручки до упора. Пол под ногами мелко завибрировал. Маркус изо всех сил вцепился в подлокотники. К горлу подступил едкий комок, рубашка намокла от пота и прилипла к спине. Лампы на потолке нервно замигали, зазвенело разбитое стекло. Профессор бросился к приборной панели и ударил по тумблерам. Лежащие на верстаках бумаги сорвались с места и закружились по комнате. Маркус зажмурился, услышав знакомый гул и пощелкивание, но при этом другой фальшивой тональности. – Нет! – закричал Маркус, но звук продолжал нарастать с каждой секундой и превратился невыносимый грохот. Комната исчезла. Маркус оказался посреди грязного облака: сколько ни смотри – вниз, вверх, по сторонам – везде серая липкая вата. Туман начал редеть и быстро рассеялся. Впереди весь обзор занимал гигантский работающий механизм. Его поверхность густо покрывали пятна ржавчины, реле и шестерни двигались рывками, издавая натужный скрежет. – Выключай! – долетел будто с другой планеты испуганный крик Дубека. Маркус задергался, как муха в невидимой паутине, зажал уши ладонями и закричал… Что-то холодное коснулось лица. Маркус вздрогнул и медленно поднял веки. Он лежал на полу, над ним склонились профессор и аспирант. – Ну наконец-то! – Дубек всплеснул руками и помог Маркусу сесть. На потолке тускло горела всего одна уцелевшая лампа. На полу валялась бумага и слетевшие с верстаков приборы. Воняло жженой резиной. Маркус схватил профессора за рукав и потянул на себя. – Никогда больше так не делайте, – прошептал он, облизнув пересохшие губы. * * * В последний день лета хоронили старого доктора – единственного из взрослых, кого интернатские по-настоящему любили. Он относился с участием к каждому, кто появлялся на пороге медпункта, и помогал, чем мог. Маркус и Андрей шли за гробом, держа в руках искусственные венки. Следом плелась понурая вереница воспитанников и кучка преподавателей – друзей и знакомых покойника. Дети и родственники доктора не приехали, а может, их у него и не было. Моросил мелкий дождик, чувствовалось скорое приближение осени. Похоронный оркестр нестройно тянул заунывную мелодию. Завывали трубы, мерно стучал барабан, звякали медные тарелки. В последний год доктор совсем иссох, ходил еле-еле, шаркая стоптанными туфлями по линолеуму. Два месяца перед смертью провел в больнице, там и умер. В гробу теперь лежала высохшая мумия, пустая оболочка, совсем не похожая на добродушного старика, мазавшего зеленкой раны Маркуса. Второй раз в жизни Маркуса умер близкий ему человек. Если гибель родителей превратилась в далекое воспоминание, то сейчас Маркус столкнулся со смертью ощутимо и воочию. Собственными глазами увидел, что происходит, когда «в организме останавливаются все биологические процессы». Гроб поставили на доски возле свежевырытой ямы. Оркестр замолк. Незнакомая бледная дама в черной шали принялась громко читать по бумажке. Ветер разносил над надгробными плитами шаблонные фразы: «Покойный был верным другом, хорошим товарищем…», «Его ценили коллеги и руководство интерната…», «Отдал двадцать лет жизни заботе о детях…» Маркусу хотелось закричать, вырвать бумажку и отхлестать женщину по белым щекам – настолько ненужным и нелепым казалось происходящее у могилы. Он, словно в параличе, стоял в плотном ряду остальных воспитанников, до боли сжимая навершие венка. Может, и правда электромагнитная суть доктора продолжает где-то жить? Будто в ответ Маркус услышал далекий щелчок, словно за пеленой тумана переключилось невидимое реле. Речь закончилась. Рабочие подняли на стропах гроб и медленно опустили на дно ямы. К краю, прихрамывая, подошел учитель литературы – Теодор Йоффе. Он нагнулся, взял горсть земли и бросил вниз. Влажный суглинок гулко ударился о крышку гроба. Следом к яме начали подходить остальные взрослые. Маркус почувствовал тычок в бок. – Смотри, мужик у крайней могилы, – зашептал ему в ухо Андрей. – Все время на нас пялится. Маркус скосил глаза. Метрах в двадцати у плоского камня стоял старик – лицо в морщинах, на голове седой ежик. На старике была серая ветровка, штаны цвета хаки и черные кожаные сапоги, на плече – армейский рюкзак. Старик походил на рыбака, невесть какой судьбой попавшего в царство скорби и смерти. Он стоял со скучающим видом, будто ждал автобуса на остановке, чтобы, наконец, уехать к долгожданной реке. – С чего ты взял, что он на нас смотрит? – Маркус повел плечом. Словно услышав их шепот, «рыбак» повернул голову в их сторону. Глаза у него оказались зелеными, как у кошки. Поймав взгляд Маркуса, старик подмигнул ему и криво, одной стороной рта, улыбнулся. Маркус тут же потупился, будто его заинтересовали листья венка. Рабочие взяли лопаты, обступили могилу и принялись забрасывать ее землей. Минут через десять на месте ямы вырос коричневый горб. Рослый рабочий с красной повязкой бригадира на руке забрал у Маркуса и Андрея венки. Он сцепил их друг с другом и поставил на середину земляной кучи, а рядом вдавил в землю деревянный столбик с прибитой к нему табличкой с номером участка и фамилией доктора. Маркус подошел к могиле и поправил черные ленточки на венках. На первой светилась золотом надпись: «От коллег по работе», на второй – «Спасибо за все!» На этот венок Маркус потратил деньги, стрясенные с профессора Дубека. После похорон друзья хотели по-тихому исчезнуть из поля зрения воспитателей и пошарить в заброшенных гаражах за кладбищем. Там сохранились остовы старых тягачей и автобусов, и если покопаться, то можно найти мелкие детали моторов: клапаны, прокладки, поршни, вкладыши и втулки. Все это богатство бойко сбывалось на блошином рынке. Друзья прошмыгнули между памятников к забору кладбища. Они пролезли в пролом в стене и замерли: на той стороне на ствол осины облокотился «рыбак». Заметив мальчиков, старик выпрямился и медленно подошел к ним. – Здравствуйте! – произнес он сухим надтреснутым голосом. – Меня зовут Грегор. Глава 9