Волны шуршали по гальке, в небе, хохоча, кружили чайки. Маркус штыком вырыл яму на берегу пустынной излучины реки. Он положил мертвое тело Андрея на песчаное дно могилы и завалил камнями. Солнце клонилось к закату, вытягивая синие тени кустов. Уже в сумерках Маркус неспешно срезал с куртки шевроны, поднял с земли винтовку и с размаху швырнул в воду. В разрушенном доме он нашел обломок широкой половой доски, затащил его в реку и, раздевшись донага, залез следом. Вода за день прогрелась и приятно холодила кожу. Маркус положил тюк с одеждой на доску, оттолкнулся ногами от каменистого дна и поплыл в сторону Левобережья. Он загребал руками, чувствуя, как с каждой минутой блекнет кошмар прожитых военных лет, будто с металла сходит застарелая патина. Маркус развернулся на спину и посмотрел на усеянное звездами небо. Там, в бездушном пространстве, миллионы лет планеты двигаются по заданным траекториям, словно детали одного механизма. Пройдут годы, и ничего не изменится: планеты будут все так же двигаться, и люди не перестанут убивать друг друга. «Но, пока работает Коммутатор, есть надежда на лучшее будущее», – вспомнил Маркус слова Грегора. Внезапно накатила волна и накрыла Маркуса с головой. Ему вдруг почудилось, что из окружающей темноты доносится тревожное дребезжание телефонного звонка. Маркус выбрался из воды, и тут же с берега в небо со свистом вылетела осветительная ракета. Она описала дугу и красной звездой зависла над полосой прибоя. Маркус зажал в руках вещи и бросился к чернеющим впереди кустам. Он оделся, выждал, когда ракета с шипением упадет в воду, и осторожно двинулся к городским кварталам. С берега задул прохладный бриз. Маркус проскользнул мимо двух блокпостов – дремавшие у амбразур резервисты даже не пошевелились, – и вышел к трассе, отделяющей берег реки от жилого массива. До войны тут по ночам непрерывным потоком мчались машины, теперь же искореженная взрывами дорога тянулась вдаль темной пустынной полосой. По другую ее сторону, на месте многоэтажек, чернели бесформенные руины, похожие на гряду диких скал с уступами и острыми пиками. Война уравняла пейзажи прибрежных районов обоих городов. Маркус пересек асфальт, добежал до ближайшей разбитой многоэтажки и нырнул в темный проем подъезда. Под ногами захрустело битое стекло, в нос ударил запах плесени и гнили. Чертыхнувшись, Маркус заскочил в ближайшую квартиру, на ощупь прошел по комнатам и вылез через окно с противоположной стороны здания. Постоял, вдыхая свежий ночной воздух, и побрел дворами вглубь городской застройки. Маркус миновал несколько кварталов, когда у покосившегося каменного забора уловил запах варенного мяса. В животе засосало. Маркус вспомнил, что за весь день съел только миску овсяной каши. Он подтянулся на заборе и заглянул внутрь. В темноте виделся поросший травой двор, несколько кривых деревьев, и за ними – развалины особняка. У чудом сохранившейся стены горел костерок. Пламя выхватывало из темноты скорчившуюся у огня человеческую фигуру. Маркус перелез через забор, осторожно подошел к развалинам и разглядел сидящего у костра человека. Это был старик в рваном драповом пальто и вязаной шапочке в цветочек. Узкое морщинистое лицо покрывала сажа. В руке, затянутой в толстую зимнюю перчатку, старик держал открытую консервную банку, в ней булькала и дымилась тушенка. Рядом у стены стояла детская коляска, доверху набитая обломками мебели, похоже, – дрова. Маркус вздохнул. За минувшие три года он видел сотни пожилых людей – обездоленных, больных, умирающих от ран и голода. Он научился гасить в себе эмоции, но свыкнуться с будничной картиной стариковских страданий так и не смог. Появление незваного гостя старик воспринял спокойно. Он поднял голову и внимательно посмотрел на Маркуса выцветшими подслеповатыми глазами. – Как там война, сынок? – просипел он, видно, разглядев военную форму. – Для меня война закончилась, – Маркус присел рядом и протянул к огню озябшие руки. – Пора домой – заняться тем, к чему есть способности и призвание. Старик, щурясь, посмотрел на Маркуса и кивнул, будто понял, о чем идет речь. Потом грустно улыбнулся: – А я вот живу на руинах своего призвания. – Он обвел взглядом окружающие развалины. – Когда-то здесь была лучшая мебельная мастерская в Восточной Европе… – Мне жаль, – Маркус поджал губы. – Но война рано или поздно закончится. – Это не про меня… – покачал головой старик. – У тебя целая жизнь впереди, а мне уже смерть дышит в затылок. – Он протянул Маркусу консервную банку с торчащей из нее алюминиевой вилкой: – На, поешь перед дорогой. Над рекой снова появилась и зависла ракета. Маркус вдруг понял, что вокруг необычно тихо – не слышно ни выстрелов, ни канонады, только в темноте посвистывает одинокая птица. – Спасибо! – Он взял из рук старика банку, наколол пару кусочков горячей тушенки и отправил их в рот, чувствуя, как по телу растекается жар. – Мне пора. – Маркус отдал банку старику, встал, поправил ремень и тихо добавил: – Смертью жизнь не заканчивается. – И, развернувшись, пошел обратно к забору. – Как тебя звать? – окликнул его старик. Маркус, не оборачиваясь, бросил: – Марк! Глава 14 Автомобиль накренился на повороте, взвизгнули шины. Марк вцепился в ручку двери. Глаза ему закрывала черная ткань мешка, но телефонисту не нужно зрение, чтобы ориентироваться в городских лабиринтах. Его уже два часа везли от реки в сторону Муравейника – единственного уцелевшего в войну района Заречья. Сотни высоток, сросшихся друг с другом бесчисленными тоннелями и галереями, приютили четверть населения правого берега. Можно сутками ходить из дома в дом и ни разу не спуститься на улицу. Идеальное убежище для тех, кто не в ладах с законом. Машина затормозила, водитель дернул со скрежетом ручник. Марка выволокли из салона, схватили под руки и потащили по длинным душным коридорам. В тишине гулко разносились шаги молчаливых конвоиров, лязгали замки, хлопали двери. С шипением разъехались створки лифта, Марка втащили в кабину, над потолком загудел мотор, ноги налились свинцовой тяжестью. Лифт остановился, двери открылись, и снова потянулись нескончаемые коридоры. Наконец процессия остановилась, Марка бросили на пол и сдернули с головы мешок. Первое, что Марк увидел, открыв глаза, – красный ковровый ворс. Плотные нити, словно сухая трава, рядами тянулись вдаль, обволакивая на границе видимости черную ножку стола. Духота мешка сменилась свежим, явно очищенным и кондиционированным воздухом с ароматом крепкого кофе. Марк поджал колени и рывком поднялся. Тут же ему на плечи легли тяжелые ладони двух лысых качков, стоящих по обеим сторонам. Марк осмотрелся. Одну из стен просторного прямоугольного кабинета занимало панорамное окно, на противоположной стене висела детальная карта города. От двери тянулась красная ковровая дорожка, исчезая на другом конце под массивным лакированным столом. За ним, в широком кожаном кресле сидел человек в черной армейской форме и держал в руках фарфоровую кофейную чашку. – А-а… Маркус, – произнес он сухим властным голосом. Марк будто оказался в окопе – вокруг свистели пули и рвались снаряды. Десять лет назад этот голос отправлял его на боевые задания и поднимал в атаку. Капитан Митуш Домбровский, некогда командир разведроты, постарел. Лицо его иссохлось и покрылось множеством мелких морщин, волосы поседели. Лишь глаза, как прежде, смотрели неотрывно в упор, но их голубизна выцвела. – Сколько мы не виделись? – Капитан поставил кофе на стол. На темной столешнице контрастом выделялись его жилистые руки в белоснежных манжетах. – Лет восемь, наверное? – Семь. – Марк поискал глазами, куда бы сесть, но ни стула, ни табурета рядом не оказалось. Похоже, сидеть в присутствии хозяина кабинета считалось дурным тоном. Он снял куртку и кинул ее охраннику. – Выходит, Домбровский превратился в Саула? – Домбровский давно умер, – поморщился капитан. – Сгинул в руинах Левобережья. – Маркус тоже там остался, – кивнул Марк. – Знаю-знаю! – Домбровский махнул охране, и качки синхронно развернулись и вышли за дверь. – Тебя же теперь Марком зовут? Марк поднял бровь, капитан усмехнулся: – Ты же не думал, что я не проверю, с кем дочь проводит время? Не беспокойся, выследить тебя – непростая задача. – Он сощурился. – Для успокоения отцовского сердца в Ликин браслет встроен маячок. Марк невольно схватился за запястье. – Как понимаешь, профессия твоя мне тоже известна, – продолжил Домбровский. – Ничего не имею против, каждый зарабатывает как может. Тем более что Лика прямо расцвела после твоего сеанса. А это дорогого стоит. Он выбрался из-за стола, взял в руки чашку, подошел к окну и кивнул: – Иди сюда. Марк приблизился. Этаж был не ниже двадцатого. Городские кварталы, разделенные неровными полосами улиц, тянулись вдаль, к извилистой ленте реки. На небе наливались свинцом плотные тучи. Левый берег едва проглядывал сквозь серую дымку. По присыпанным снегом дорогам ползли миниатюрные авто, по тротуарам – похожие на муравьев фигурки пешеходов. – И весь город лежал у него под ногами, – капитан процитировал популярный шлягер, растянул губы в подобие улыбки и отхлебнул кофе. – Люди отсюда кажутся букашками. Когда-то и я служил боевым муравьем, готовым жизнь отдать по приказу небожителей. Теперь, как видишь, все поменялось. – В войну вы тоже отдавали приказы и отправляли солдат на смерть, – произнес Марк, глядя в окно. – Это мелко, – сощурился Домбровский. – Пятьдесят желторотиков-новобранцев, от которых, по сути, ничего не зависит. Я же говорю о влиянии на жизни сотен тысяч и миллионов людей. Речь, в конце концов, о контроле над городом. – И все ради неподчинения чужим приказам? – Ради того, чтобы жизнь стала лучше. Марк скривился, будто проглотил горькую лимонную дольку. – Понимаю тебя, но не нужно стесняться пафоса. – Капитан глотнул из чашки. – Главное, чтобы за ним стояла реальная сила, а не пустые слова. Слабая продажная власть несет страдания, крепкая – процветание. Я обеспечиваю работой сотни тысяч людей. У них есть жилье и еда, их дети ходят в школу, старики-родители не рыщут по помойкам. – А несогласные долго не живут? – Марк посмотрел на собеседника. – Мне известно, какими методами Саул строит свою империю. – Ты видел, как стальные опилки рядом с магнитом выстраиваются в узоры? – Домбровский повернулся к Марку и посмотрел на него долгим немигающим взглядом, будто гипнотизировал. – Хаос превращается в гармонию. Вроде бы насилие, но результат того стоит. – Так же думают и ваши конкуренты. – Марк выдержал взгляд капитана. – Для них Саул и его люди тоже не более, чем опилки. – Ты о Курце? – поднял бровь Домбровский. – Кроме него есть еще Криста и ее катакомбники. – Марк снова повернулся к окну. Из-за туч выглянуло солнце, и городские кварталы заиграли красками. Внизу, с плоской крыши торгового центра, взлетела стая чаек и неровным клином понеслась в сторону реки. – Криста – мелкая сошка, – услышал Марк голос капитана. – Ее перфомансам со стрельбой в центре города можно только улыбнуться. А вот Курц – это проблема! Жирный боров меня со всех сторон поджимает. Слышал про реновацию прибрежных районов? Он вторгается на мою территорию, а это, считай, объявление войны, – прошипел Домбровский. – Наша встреча, Маркус, как никогда кстати. Курц одержим идеей извести телефонистов. Я бы хотел знать, почему он их так боится. – У вас уже есть один из наших. – Марк приложил ладонь к прохладному стеклу. – Он не рассказал, в чем дело? – Стоило догадаться, зачем ты пожаловал! – усмехнулся капитан, развернулся и поставил пустую чашку на край стола. – Да, есть один старикан. Но, увы, он безумен и настолько плох, что, боюсь, долго не протянет. Не знаю, чем он тебе пригодится. Но за мной должок – я не забыл, как ты тащил меня по зареченским буеракам. – Дайте мне с ним увидеться, – Марк сжал губы. – После я отвечу на все вопросы. Он не заметил, как Домбровский вызвал охрану. Дверь открылась, и на пороге появились давешние лысые качки. Один из них держал в руках уже знакомый черный мешок. – Извини, меры предосторожности. – Домбровский сел обратно в кресло. Марк пожал плечами, подошел к конвоирам и покорно подставил голову. Они снова двинулись коридорами. На этот раз Марк шел сам, сопровождающие придерживали его под локти, подталкивая в нужном направлении. Они вышли на лестничную площадку и спустились на несколько пролетов вниз. Щелкнул замок. Мешок исчез с головы, и Марк замер, вглядываясь в окружающий сумрак. Больничная палата – небольшая, квадратов на двадцать, жалюзи на окнах. Тусклый свет ночника выхватывает из темени койку и лежащего на ней старика в белой сорочке. В тишине мерно пищат приборы, на мониторах змеями ползут показания, подключенных к пациенту датчиков. Пахнет лекарствами и недавней дезинфекцией. Марк тихо подошел к кровати. Закрытые глаза старика ввалились в глазницы, бледная, в синих прожилках, кожа обтягивала череп, нос заострился, как у мертвеца. Марк коснулся высохшей стариковской руки и позвал: – Грегор! * * *