Племянница Дейзи Даркер была развитым не по годам ребенком. Но и неспособным выжить в дикой природе брошенным утенком. Тайную историю Дейзи Даркер кто-то должен был рассказать. Но ее сломанное сердце – лишь начало того, что нужно узнать. Семья Дейзи Даркер лгала слишком много лет напролет. Свои последние часы перед смертью они провели, получая свое. – Тебе понравилась поэма Трикси? – спрашивает бабушка, но я не отвечаю. – Она написала больше – о каждом из вас – но слишком застеснялась, чтобы поделиться всеми. Когда я поделилась с Трикси своим планом, она согласилась помочь. У вас с ней много общего и она тебя любит не меньше моего. Я хотела, нет, мне нужно было добиться справедливости для тебя и для нее прежде, чем будет слишком поздно. Пока еще могла. Я убила Фрэнка. Он был ужасным сыном и кошмарным отцом. Так как в семье только он пьет виски, его было удивительно легко отравить. Как только Фрэнк заперся в музыкальном зале, я открыла ему, что все же не умерла. Я сказала, что вся сцена со мной на кухне была всего лишь хэллоуинским розыгрышем. Мы немного посмеялись над этим, я подтолкнула его выпить еще больше виски, потом поставила чудесную мелодию на пианино, пока он давился собственной кровью. – Бабушка смотрит в пол, словно избегая смотреть мне в глаза, хоть и не видит, как я на нее смотрю. Она вытирает слезу, и я ощущаю облегчение от того, что рассказывать эту историю ей так же грустно, как мне – ее слышать. – Фрэнк был слишком тяжелым, чтобы я могла его передвинуть, поэтому Трикси помогла мне оттащить его тело в чулан, пока вы были наверху, ища ее. – Я беспокоилась, что кто-то заподозрит Трикси – она всегда была чересчур смышленой – поэтому нужны были дополнительные отвлекающие маневры. Она украла у Лили набор для диабетиков, взяла, что нужно, потом оставила его в спальне Нэнси, чтобы его нашел кто-то другой. Она выскользнула из гостиной, пока вы смотрели кассету и присоединилась ко мне в чулане, заперев нас изнутри запасным ключом. Вколоть себе инсулин было ее идеей после того как Роуз упомянула об этом за ужином, но я никогда не позволила чему-то плохому случиться с ней. У нас был запасной Глюкагон на случай, если никто не нашел бы ее вовремя. Трикси ставит чашку чая на стол перед бабушкой. – Остальное было просто, – говорит бабушка, делая глоток. – Нэнси была занята поисками пропавшей внучки, когда я позвала ее в сад. Когда я сказала, что все это – сложная хэллоуинская шутка, она очень разнервничалась. Поэтому я предложила ей чаю – это всегда было ее решением любой ситуации. Я отравила его растениями, которые она сама же вырастила в Сиглассе. Она умерла чуть позже, чем должна была, но пунктуальность никогда не была сильной стороной Нэнси. – Остальные умерли вовремя, и их находили раз в час, как мы и планировали. Это придумала Трикси. Она прочла столько детективов, что у не было полно идей. Лили убила себя, брызгаясь духами, которые мы заменили более смертельным ядом. Конор неудачно упал с лестницы, а затем удавился собственной газетной статьей. Трикси застрелила Роуз из ее же пистолета. Я не подозревала, что она возьмет его с собой в эти выходные. Это изменило наши планы и мы импровизировали… – Роуз ничего плохого не сделала, она была хорошим человеком, – перебиваю я. – Она помогала животным и я не понимаю как или почему… – Дейзи что-то сказала? – спрашивает бабушка у Трикси, хмуро глядящей на меня. Трикси кивает: – Она думает, что тетушка Роуз не заслужила смерти. Роуз пристрелила пони по дороге сюда. Роуз нравилось помогать людям и животным, только когда это было легко. Роуз совершала добрые поступки только чтобы почувствовать себя менее плохой. Роуз позволила Лили с Конором сбросить тебя со скалы. Она стала свидетелем чего-то по-настоящему ужасного и ничего не предприняла, чтобы это остановить. Она солгала об этом. Это делает ее такой же плохой, как остальные. Бабушка согласно кивает: – В каком-то смысле их убило то, что они любили больше всего на свете: Фрэнка убило желание быть наедине со своей музыкой. Нэнси убили ее драгоценные растения. Роуз убил предмет, связанный с работой, которая всегда была у нее на первом месте. Лили прикончила вонь самодовольства, в которой она всегда купалась. А Конор удавился собственными словами. Быть журналистом это привилегия. Они должны рассказывать только правдивые истории. – Вы представляете, насколько безумно вы звучите? – говорю я, но Трикси не отвечает, а бабушка меня не слышит. – Я столько всего еще не понимаю. В полночь, когда начался этот кошмар, Трикси нашла тебя на кухонном полу. Роуз осмотрела тебя и сказала, что ты мертва. Травма головы… я видела кровь… рана до сих пор выглядит серьезной… Трикси передает мои слова бабушке, и та кивает. – Кровь и мозги были от Эми и Ады… – Мне приходится задуматься на мгновение, но потом я осознаю, что она говорит о своих курах. Куры, которых мы ели на ужин прошлым вечером. – Они умерли естественной смертью на этой неделе, будто хотели помочь мне с планом, но я признаюсь, что ощипывать их и делать декорации из их останков было ужасно сложно. Я купила латексную рану в магазине приколов в городе, она снимается, видишь? – говорит она, снимая ее с улыбкой. – А серая кожа – просто макияж. У меня всегда был слабый пульс и это не первый раз, когда Роуз ошибочно решила, что кто-то из родственников умер. Хотя в ее оправдание, я практиковала очень медленное дыхание во время медитаций – я училась у лучших в монастыре Бутана – я могу так медленно дышать, что твоей сестре показалось, что я не дышу совсем. Люди склонны верить в желаемое, поэтому, может, все хотели поверить в мою смерть. – Но я не понимаю, почему, – говорю я. – Зачем все это делать, и зачем в такой манере? – Она снова спросила, почему? – говорит бабушка, а Трикси кивает. Бабушка отпивает еще чая, словно очень сосредоточенно обдумывая ответ. – Я сделала, что сделала, так, как сделала, потому что я хотела, чтобы они ощутили такой же страх, как ты в ту ночь. И, если совсем откровенно, потому что я хотела гордиться тем, что оставлю после себя. Я горжусь вами с Трикси. Я горжусь своими книгами. Но я не гордилась ими. Не разобраться с ними перед смертью… было бы эгоистично и безответственно, как бросить мусор на пляже. Если тот глупый хиромант из Лендс-Энд прав, я умру в восемьдесят. Сегодня мой восьмидесятый день рождения… поэтому у меня не оставалось много времени, чтобы все исправить. – Она досыпает сахар в чай, чего я раньше никогда за ней не замечала, и снова отпивает. – Я не понимаю, почему ты все еще здесь, Дейзи. Почему ты не… перешла на другой уровень. После твоей смерти я не могла спать. Иногда казалось, что я не могу дышать, мне сложно было рисовать и писать. Скорбь может изменить человека до неузнаваемости. С тех пор я не опубликовала ни одной книги. Я думала, мой агент совсем разочаровался во мне, но он все равно навестил меня вчера, чтобы поздравить с днем рождения. Мы поговорили о тебе. Думаю, он знал, что ты всегда была моей любимой внучкой. – Я все задавалась одним и тем же вопросом, когда тебя вырвали из моей жизни. Куда девается любовь, когда человек умирает? Его последний вздох растворяется в атмосфере, тело оказывается в земле, но куда девается любовь? Если любовь существует, она должна куда-то деваться. И, может, поэтому ты все еще здесь, потому что любовь застряла? Я хотела тебя освободить… и надеялась, что если все исправлю, то ты не будешь привязана к этому миру. Но ты все еще здесь. Мне так хотелось бы увидеть тебя, как Трикси. Поэтому вчера я попросила Конора сделать семейный снимок, надеясь, что снова смогу увидеть твое лицо. Я подхожу к холодильнику, где прикреплен полароидный снимок. Там есть все: отец, Нэнси, Роуз, Лили и бабушка. Но на моем месте только пустой стул. Бабушка продолжает говорить, а я пытаюсь ничего не упустить. – Вчера мой агент сказал, что в ночь твоей смерти ты сказала ему, что хочешь рассказать свою историю. Помнишь? Он сказал, ты хотела написать книгу о настоящей Дейзи Даркер и спросила, прочтет ли он ее. Думаю, тебе нужно это сделать. – Она оглядывает комнату, словно дожидаясь ответа. – Она что-нибудь сказала? Трикси качает головой. Бабушка осушает свою чашку, а потом смотрит прямо на меня, словно может меня видеть. – Дейзи? – Бабуля? – О боже! Моя дорогая девочка, взгляни на себя! Ты ничуть не изменилась, все те же косички и джинсовое платье-комбинезон. О, как же я по тебе скучала! – Ты меня видишь? – шепчу я, гадая, как и почему. – Да! – бабушка начинает рыдать. – Я тебя вижу и слышу, и это доказывает, что я не зря все это сделала, потому что ты здесь и теперь я могу попрощаться. На этот раз по-настоящему. – Она ставит чашку дрожащими руками. – Я поняла, что последняя книга, которую я хотела написать, о дисфункциональной семье, похожей на нашу, это не моя история. Она твоя. Ты должна написать свою историю, это все решит. – Я не могу написать книгу… – Можешь и должна. Я верю, что если ты расскажешь свою историю, правду о случившемся, ты освободишься. Я хотела бы помочь, но хиромант в Лендс-Энд был прав. – Я не понимаю… – Твоя мать всегда была единственной, кто пил чай с сахаром; яд, которым я убила ее, был в сахарнице. На мне, кажется, он сработал достаточно быстро. Мне просто нужно было увидеть тебя снова, и я знала, что это единственный способ. Мне жаль, что я не защитила тебя от этой ужасной семьи, когда ты была маленькой. Я знаю, что подвела тебя. Но все, что я сделала сегодня, я сделала ради тебя. Прости меня, и позаботьтесь друг о друге, мои дорогие. Вы единственное светлое будущее, которое когда-либо было у этой семьи. – Не уходи, – говорю я, держа ее за руку. – Не оставляй меня снова. Не сейчас. Я словно опять падаю. – Я всегда буду здесь, – говорит она, прикладывая ладонь прямо над моим сердцем. – Люди, которые по-настоящему нас любят, всегда остаются рядом. И ты никогда не была сломленной. В моих глазах ты всегда была идеальной. Я люблю тебя до луны и обратно трижды и один раз на удачу. – Я тебя тоже люблю, – шепчу я, ощущая снова катящиеся по щекам слезы. Бабушка улыбается мне в последний раз, прежде чем положить голову на столешницу. Она закрывает глаза и я знаю, что ее больше нет. Поппинс начинает скулить, а океан продолжает подпевать каждой беспокойной мысли в моей голове, словно пытаясь заглушить их своим бесконечным шумом. Пятьдесят 31-октября 06:55 – отлив Кран скорби никогда полностью не закрывается. Горе всегда медленно капает внутрь человека, пока он не исполняется грусти настолько, что у него не остается выбора, кроме как открыть его на полную и позволить всему вылиться. Утопить все другие мысли и чувства. – Она мертва, – говорит Трикси со слезами на глазах. – Почему она это сделала? Восемьдесят часов в коридоре словно становятся еще громче. – Потому что пришло ее время, – говорю я. – Думаю, она с самого начала планировала покончить с собой, когда все закончится. Она не смогла бы жить с тем, что сделала. Теперь я понимаю, почему она так поступила, но я все еще не знаю, почему ты помогла. Трикси садится за стол, на свой маленький стул, усеянный звездами, и она снова кажется мне такой маленькой. Как ребенок, которым была, а не женщина, в которую превращается. – Ты помнишь, каково было, когда они поняли, что с тобой что-то не так? – тихо спрашивает Трикси. – Как они к тебе относились? Ну, со мной было так же. Моя мать перестала выпускать меня гулять с друзьями, окутала меня одеялом и каждый раз, когда она глядела на меня, я видела в ее глазах лишь жалость и презрение. Не любовь. Моя мать и Нэнси не считали, что кому-то еще нужно знать о моей болезни – словно это какой-то грязный секрет, которого нужно стыдиться – они даже не хотели рассказывать остальным родным. Давай честно, они были ужасными людьми. Все. Посмотри, что они с тобой сделали. – Они считали, что я не проживу больше пятнадцати лет.