И только в конце в глазах ее появились тревога и усталость – и тут же исчезли, сменившись привычной уверенностью и сдержанностью. Никто не обратил внимания и на непривычную молчаливость Алины – а может, обратили, но посчитали, что сестричка и дочь просто вымотана прошедшими зачетами. Впереди были небольшой перерыв и экзамены. После ужина пятая Рудлог расстроенно побрела к себе в комнату. Ей сейчас все время почему-то хотелось спать. Но теперь она боялась засыпать, потому что снилось ей что-то жуткое, знакомое и удивительное, и холодно становилось, и просыпалась она среди ночи, долго приходя в себя и пытаясь вспомнить, что же видела. Но делать было нечего. Принцесса до упора сидела над билетами, пока глаза не начали слипаться, вздохнула и пошла в кровать. Мучилась, таращась в темноту, и не выдержала – позвонила Матвею. – Что-то случилось, малышка? – спросил он тут же. В общежитии, видимо, была очередная вечеринка: гудели голоса, играла музыка. – Опять страшно засыпать, – призналась она жалобно. – Кошмары снятся. Извини, что я так тебя отвлекаю. Голоса стали тише. – На балкон вышел, – объяснил Ситников. – Алин, ты мне звони, когда нужно. Не надо стесняться. Я бы посидел рядом, если бы можно было. – Ночью ко мне нельзя, – смущенно сказала она, – нехорошо это. Матвей… а ты не мог бы не отключаться хотя бы минут десять? Мне не так страшно будет. – Конечно, – пробасил он настолько уверенно, что ей стало теплее на сердце. – Засыпай. Я тут. Она слушала его дыхание. Как щелкает зажигалкой, как шуршит и ходит по балкону, как шикает на кого-то, кто попытался выйти к нему. Слушала и улыбалась. И заснула быстро, и ничего плохого ей в эту ночь не приснилось. Глава 9 Вторник, 27 декабря, Иоаннесбург, МагУниверситет – Екатерина Степановна! Катя подняла голову от письма, которое надиктовал ректор, – она переписывала начисто. Перед столом стоял воодушевленный шестикурсник, сжимая в руке букет цветов. – Это вам. – Благодарю, – и, главное, на лице ровное выражение. Не дать понять, что ты смущена или тебе приятно, иначе воспримут как поощрение. – Поставьте в вазу, пожалуйста. Она в шкафу справа. Студент с готовностью оглянулся, чуть потемнел лицом – в приемной уже стояло три букета, – но послушно взял вазу. Дальше она не смотрела – дописывала письмо. Можно было бы напечатать, конечно, но особая корреспонденция – к главам других учебных заведений, к людям, занимающим высокие должности, – требовала в знак уважения писать от руки. Студент помялся рядом, и она снова подняла голову. – Очень красивый букет, – сказала Катерина мягко, но с вполне однозначным намеком. Студент вздохнул. – Павел. Сухоплатов. Катя посмотрела на часы. Но тут зловеще заухал филин – и за нее ответил ректор, появившийся в дверном проеме: – Пара начинается через семь минут, господин Сухоплатов. – Да, Александр Данилович. Извините, – парень неохотно покинул помещение. Катерина покосилась на начальника. Тот ответил насмешливым взглядом. – Разбиваете сердца моим студентам, Катерина Степановна? – Я ничего не делаю, – сдержанно ответила она. – Да не сжимайтесь вы снова, – сказал Свидерский с досадой. – Я шучу. У меня такое ощущение, что вы меня побаиваетесь, Катерина Степановна. Она не ответила. Что отвечать, если так и есть? Свидерский за все время, что она работала здесь, ни разу не повысил голос, даже когда поначалу она ошибалась по-страшному. Ни разу не выразил недовольство, был терпелив, всё объяснял. Но ей все время казалось, что это ненадолго. Что все это маска, и вот сейчас он разозлится по-настоящему и проявит себя во всей красе. И понимала она, что это «наследие» от мужа, чтоб ему на том свете все воздалось, а поделать с собой ничего не могла. Катя старалась не показывать своей настороженности, но ректор все равно замечал. И как она избегает прикосновений. И как нервничает из-за его оценивающих взглядов, которые он и не скрывал. Ей все время хотелось опустить глаза и отступить, но она сдерживалась и смотрела куда-то начальнику в переносицу. – У меня для вас есть задание, зайдите, – Александр развернулся и отправился в кабинет. И Катерина, задержавшись на несколько секунд, чтобы посмотреть на себя в зеркальце и тронуть губы красной помадой, захватила блокнот и пошла за ним. – Кофе, Катерина Степановна? – предложил Свидерский, когда она вошла в кабинет. Катя покачала головой. – Разве это не моя обязанность, Александр Данилович? Бывшая секретарь, Неуживчивая, номер которой Катерина первую неделю набирала по двадцать раз на дню и которая учила ее премудростям работы с терпеливостью монахини, позвонила сегодня, чтобы проконтролировать дела, – и высказала свое негодование тем, что начальнику не варят кофе и не приносят обед. Катя пообещала исправиться. – Ваша, – согласился он с улыбкой. – Но я кофеман. Могу до десяти чашек в день выпивать. Осилите бегать туда-сюда? – Я осилила нормативные акты, – сказала она ровно, – теперь, думаю, невозможного для меня не существует. – И то верно, – проворчал ректор. – Ну пожалуйста, приступайте. И когда она колдовала над кофемашиной, и когда склонялась за капсулами – отчетливо чувствовала на спине его взгляд. Будь это просто мужской взгляд, Катя бы не нервничала так. Но ей постоянно казалось, что там есть что-то еще. Словно он подозревает, что она канцелярию ворует, что ли. Впрочем, она сама привыкла наблюдать за начальником исподволь. Своеобразная терапия. Поиск отличий от мужа. Двигался Свидерский скупо, в отличие от знакомого ей экспрессивного Мартина и от высокомерно-небрежного герцога Симонова. Не любил костюмы, но постоянно носил пиджаки, однако вечерами, когда заканчивалось приемное время, Катерина часто заставала его в рубашке, с закатанными рукавами. Излучал доброжелательность и уверенность. Больше любил двигаться, нежели сидеть, – письма и приказы диктовал, быстро прохаживаясь по кабинету. Симонов не был толстым, но тело у него было нетренированное, ленивое. А Свидерский, хоть и казался худым для своего роста, мог похвастаться крепкими мышцами. Во всяком случае, по дому он ее пронес не запыхавшись. Подмечал мелочи: «У вас новая помада? Приятный оттенок». «Не выспались?» «Устали?» Легко говорил комплименты – она уже успела привыкнуть к его «Чудесно выглядите, Екатерина Степановна». И постоянно наблюдал за ней – оценивающе и забавляясь, будто охотник, смотрящий в прицел на зайчиху с зайчатами. – У вас же здесь есть кухня, – сказала Катя, возвращаясь с двумя крошечными чашечками на блюдцах. – Можно варить, а не прибегать к механике. Вкус совершенно другой. – Умеете? – он сощурился, глаза блеснули. – Я много чего умею, – ответила она легко. Села на кресло, пригубила напиток и едва заметно недовольно хмыкнула: права, совсем не то. – Сами напросились, Екатерина Степановна, – ректор свою порцию выпил залпом и вздохнул, тронул языком уголок губ, где осталась темная полоса. – В следующий раз вызову вас, сва́рите. Оценю ваши таланты. Катерина кивнула. – У вас было ко мне дело, Александр Данилович. – Да, – Свидерский крутанул чашку на блюдце. – Скажите, Екатерина Степановна, как ваше окружение отнеслось к новой должности? Ведь, если откровенно, она не по статусу вам, совсем не по статусу. «Какое окружение? – подумала Симонова с раздражением. – Марина только за, дети в саду, светскую жизнь я не веду». – Мне звонила ваша мать, – пояснил он свой вопрос. – По прямой линии, минуя вас. Откуда-то взяла телефон. – Я не давала ей, – сообщила Катя. Поморщилась. Мама могла найти что угодно, если поставила себе цель. Вспомнить только, как она добивалась внимания Симонова к дочери. – Очень решительно потребовала, чтобы я не нарушал все светские устои и не потакал вашему, гм, убитому горем рассудку в совершенно неприемлемых стремлениях. Грозилась, что устроит мне обструкцию. – А вы? – спросила она спокойно. Александр усмехнулся. – Как вы уже успели заметить, я не очень люблю, когда меня шантажируют. – Катерина опустила глаза. – Но я был вежлив, честное слово. Однако уже третий день мне звонят… так понимаю, покровительницы и приятельницы вашей матери и требуют того же самого. Не скажу, что меня это расстраивает, однако это отнимает время. И хотелось бы понимать, каких проблем еще ждать. У вас есть друзья, знакомые, может, мужчина… который мог бы создать трудности? «Любовник?» – прозвучал невысказанный вопрос. Катя сделала глоток, погрузившись в свои мысли. И только через несколько минут поняла, что в кабинете тишина и ректор терпеливо и ничуть не смущаясь ждет ее ответа. – Родители, – проговорила она неохотно, – считают, что я обязана выйти замуж повторно. За человека с высоким титулом. «Они привыкли жить в блеске привилегий, которые дает родство с герцогом». – Я не поддерживаю с ними отношений по многим причинам. Поэтому они пытаются воздействовать на меня через окружение. «Я в суд подам, я заберу у тебя детей! – кричала последний раз мать в трубку. – У них должно быть воспитание, а не сумасшедшая мать-алкоголичка!» Конечно, иметь в опекаемых наследников герцогства – тут не только родную дочь сумасшедшей объявишь. – Я благодарна, что вы не поддались, Александр Данилович. Мне никакого беспокойства несоответствие титула и должности не доставляет. В конце концов, титул… мужа, а мы из мелкопоместных дворян. Вы знатнее меня, хоть ваш титул и приобретенный. Что касается звонков… простите за это. Я поговорю с родителями. – Не нужно, – сказал он твердо. – Я решу этот вопрос. – Вы слишком занятой человек, – возразила Катерина.