Часть 28 из 81 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ну я же не могла вас подвести, – ответила Катя без улыбки. Глаза ее были тревожными, и Алекс не мог не спросить:
– Вы чем-то взволнованы, Екатерина Степановна?
– Нет, – она передернула плечами. – Не беспокойтесь, Александр Данилович.
Наблюдать за ней на приеме было одно удовольствие. В удовольствии этом себе не отказывали и окружающие мужчины: подходили, представлялись – больше половины присутствующих не принадлежали к аристократии и легко нарушали этикет, – заводили беседы. Катерина вежливо и очень изящно переключала внимание на Александра, хотя тот и так не страдал от его отсутствия. Он познакомил ее с коллегами, после фразы «Ее светлость герцогиня Симонова, мой секретарь» взирающими на Катерину как на даму с причудами, и за полчаса до начала официальной части она узнала, видимо, все слухи и новости научного и учебного мира.
Екатерина Симонова
Наконец церемониймейстер объявил о появлении ее величества Василины Рудлог. Та вышла к гостям в чудесном и очень простом платье, не умалявшем, впрочем, ее величественности. Произнесла короткую речь – без высокопарности, поблагодарив за работу в сфере образования и вручив пожилому ректору награду за пятьдесят лет безупречной работы. Перекинулась парой слов с каждым из присутствующих, подошла и к Александру с Екатериной.
– Замечательно выглядите, – мягко сказала она Катерине, – жаль, что Марина еще на работе и вы не сможете увидеться.
Катя опустила глаза – Алекс, наблюдающий за ней, отметил и эту деталь.
– Мы встретимся на неделе, ваше величество. Сегодня я сопровождаю Александра Даниловича. Я работаю у него секретарем.
– Вот как, – немного удивленно откликнулась королева. – И как это вы согласились на должность?
– Мне нужно было чем-то заняться, ваше величество, – сдержанно пояснила Катя, – не могла больше сидеть дома. А Александр Данилович был так добр, что поддержал меня в этом стремлении.
Королева улыбнулась и кивнула.
– Да, теперь я понимаю, почему вы так дружны с Мариной. Она тоже не может сидеть дома. Это похвально, могу только поддержать вас.
– Благодарю, ваше величество.
Молодая правительница обошла еще несколько пар и со всеми была одинаково любезна. И затем, мило попрощавшись и сославшись на дела, удалилась, оставив гостей слушать министра образования и других докладчиков и спасаться от скуки шампанским, закусками и сплетнями.
Женщины не были столь благодушны, как мужчины. Особенно аристократки. И первой крепость решила штурмовать высокая сухощавая дама в возрасте. Она подплыла к Алексу, пробующему шампанское, величественно склонила голову:
– Добрый вечер, ваша светлость, добрый вечер, лорд Свидерский.
– Ольга Ивановна, – без особой радости поприветствовала ее Екатерина. – Позвольте представить, Александр Данилович, Ольга Ивановна, графиня Ольжанская. Меценатка, очень заботится об образовании в Рудлоге.
– Мы с вами общались несколько дней назад по телефону, – заговорщическим тоном сказала графиня Свидерскому, – рада видеть вас здесь. Герцогиня, – дамы обменялись изящными кивками, – откройте же секрет, зачем, ну зачем вы пошли работать?
– Я был очень настойчив, ваше сиятельство, – улыбнулся Александр. Катерина удивленно посмотрела на него, скользнула холодными пальцами по руке.
– Мой бедный муж, – Катерина понизила голос, и графиня, умирающая от любопытства, склонилась к ней, – очень гордился своим участием в жизни университета. Я решила продолжать его дело. Узнать побольше о жизни заведения, о его нуждах изнутри. Александр Данилович предложил мне эксперимент, – Алекс едва заметно хмыкнул, – я согласилась. Ведь, кроме всего прочего, я подаю прекрасный пример молодым девушкам, не так ли, Ольга Ивановна? И поднимаю престиж не самой популярной работы.
– Это так решительно, Катерина Степановна, – проворковала графиня с видом примеряющейся к укусу гадюки. – Так необычно. Почти экстравагантно.
– О, уверяю вас, – с улыбкой сказала Катерина, – работа скучнейшая, но на что не пойдешь ради благотворительности. Боюсь, ваша жизнь куда ярче и полезнее моей, Ольга Ивановна.
Кажется, графиня сарказма не заметила – кивнула горделиво, отошла.
Гости общались, договаривались о встречах и совместных проектах, и гул разговоров заглушал легкую музыку, играющую в светлом зале. Наконец столы с закусками опустели, удалился министр образования с помощниками, стали расходиться и гости.
– Скука смертная. И этот страшный высший свет, – пробормотал Алекс, когда они вышли из зала.
– Это еще цветочки, – улыбнулась Катя. – Так, покусывание. Вот когда эти хищницы собираются втроем-впятером, тут только успевай отбиваться.
– Вы из-за этого так нервничали сегодня? – спросил он, открывая Зеркало.
– Нет, – сказала она. Помедлила, достала из сумочки телефон, взглянула на него – губы горько дрогнули. – Впрочем, вы правы, послевкусие мерзкое. Пока время нерабочее, отведите девушку в хороший ресторан, Александр Данилович. Нужно спасать вечер.
– С удовольствием, – сказал он мягко, почти мурлыкающе. И подал ей руку, прежде чем ступить в перенастроенное Зеркало.
Весь вечер он наблюдал за ней. Отмечал, как периодически она поглядывает на экран телефона. Как устало и тревожно опускает глаза, когда никто на нее не смотрит. Как улыбается подходящим так блестяще, что ни у кого не может возникнуть сомнения в искренности этой улыбки. Как оценивающе смотрит на него – и тогда у славящегося своим чутьем на опасность Алекса холодок пробегает по спине.
Ресторан он выбрал старый, почти камерный. Тихий, со стенами из потемневшего от времени дерева, украшенными выцветшими гравюрами – при всей своей блеклости стоимость каждой из них исчислялась сотнями тысяч руди. С округлыми сводами без ламп и люстр – построен он был еще в то время, когда мир не знал электричества, и в зале свято блюли традицию: горели только свечи на столах и в высоких подсвечниках, стоящих на полу. За тридцать лет, пока он не был здесь, ничего не изменилось: всё те же кружевные скатерти ручной работы, все то же серебро, бережно хранимое семьей, владеющей рестораном. Разве что скрипач, стоящий на балкончике сверху и периодически заводящий тонкие, пронзительные и тягучие мелодии, был другим. Но похож, да. Сын, наверное.
Катерина сняла накидку, и сияние от свечей, стоящих на столе между ними, просвечивало тонкую ткань платья, очерчивая прекрасную грудь, кидало желтоватые отблески на ее лицо и руки. Она говорила мало, но беседу поддерживала непринужденно, хотя и было ощущение, что губы шевелятся – а она сама где-то далеко.
– Я и забыл, что вы курите, – проговорил Александр, когда спутница после ужина достала из сумочки мундштук и тонкую сигарету.
– При начальстве – нет, – сумрачно выдохнула Симонова и подожгла сигарету. Курила, и чувствовались от нее какой-то нерв, какая-то решительность – собственно, Алексу уже понятно было, к чему идет дело, и только очень интересовала причина столь резкой перемены. Сейчас она очень отличалась от Катерины, к которой он привык в своей приемной. От нее исходила угроза, а темная аура завораживала, манила прикоснуться, как бархатная тьма, чуть покалывала, словно заигрывая. Раньше он этого не замечал, хотя часто бывал рядом. Активизировалась только сегодня. И Катерина теперь уже смотрела на него в упор, разглядывая руки, губы, глаза, – взгляд скользил по его чертам так, будто она пыталась привыкнуть к нему за короткое время.
– Я вам нравлюсь? – спросил он с иронией.
Катерина удивленно взглянула ему в глаза.
– Вы похожи на моего мужа как две капли воды, Александр Данилович, – пояснила она, и Алекс мысленно выругался: сомнительное удовольствие быть похожим на мужа-садиста, – так что нет. Вы мне определенно не нравитесь. У нас с ним были не самые теплые отношения. Но, – задумчиво продолжила она, – для моего желания это не имеет никакого значения. И, раз уж у нас пошел такой разговор, – а я вам, Александр Данилович?
– Я-то восхищен, – признался он вполне искренне. – Вы похожи на фарфоровую куклу. На резную игрушку.
– Я очень дорогая игрушка, – Катя выпустила дым, затушила сигарету. – Очень требовательная, Александр Данилович.
«И опасная», – подумал он. Его раздражала и цепляла эта игра, нужно было признать. И он откликнулся легко:
– Для меня это не проблема, Екатерина Степановна. Я умею ценить дорогие вещи.
– И не на один раз, – предупредила она и потянулась к бокалу с вином, стала пить, внимательно глядя на него. Слишком внимательно и тревожно.
– Боюсь, одного раза мне будет недостаточно, – усмехнулся он.
– И баловать меня готовы, Александр Данилович? Например, если я захочу, чтобы вы вывезли меня куда-нибудь? Или сорвались ночью по моей просьбе?
– Вы разве склонны к капризам? – удивился он.
– Всегда хотела попробовать, каково это, – горько проговорила герцогиня и допила вино. – Налейте мне еще, Александр Данилович. Пусть бокал сегодня не пустеет. Не бойтесь… я останусь во вменяемом состоянии.
Вино заканчивалось, вечер уходил в ночь, а она сидела и курила, задумавшись о чем-то, и он наблюдал за ней в третьем магическом – аура ее колыхалась, то сжимаясь, как перед броском, то растекаясь расслабленно. Алекс свою спутницу не тревожил – кивнул официанту, подошедшему сменить свечи, попросил счет.
– Екатерина Степановна. Вы ведь не бывали еще у меня дома? – спросил он, когда герцогиня все же подняла на него затуманенные глаза. Между бровей у нее пролегла крошечная морщинка, и губы горестно опустились вниз. Она недоуменно посмотрела на него, нахмурилась и через секунду понимающе кивнула, улыбнулась через силу.
– Катерина, Александр Данилович. Вне работы можете называть меня по имени и на «ты». Вы хотите показать мне, как живете?
– Хочу, – подтвердил он, глядя на ее полные красные губы. – Тогда и я – Александр.
Дом его был тих и темен – не зажигая света, он провел ее в спальню, принял накидку. Катя скинула туфли, став сразу меньше ростом, стянула с шеи тяжелое колье и бросила его куда-то на пол.
– Как удавка, – прозвучал в темноте ее раздраженный голос. И она пошла к окну, встала там, обхватив себя за плечи. Александр раздевался – скинул пиджак, глядя на ее силуэт, подсвеченный уличным снежным сиянием, снял рубашку, брюки, подошел к ней сзади, стянул с плеч лямки платья.
– С чего такая благосклонность ко мне, Катерина? – спросил он тихо и поцеловал ее в шею. От нее пахло вином и немного – солью и духами. Герцогиня промолчала, не двигаясь. Ее темная аура остренько пощипывала его кожу, но не пыталась присосаться, нет. Не время еще? Пытается усыпить его бдительность?
– Не надо разговоров, Саш, – ответила она наконец. – Прошу.
Он принял и эту странную игру. Спустил по ее рукам платье, снял тончайшее белье – она осталась в чулках, послушно выгнулась, уперлась руками в подоконник, уткнулась лбом в стекло и даже не вскрикнула, когда он вошел. Только спина напряглась да плечи под его руками. Не поворачивалась, не откликалась на размашистые прикосновения его бедер – лишь пальцы сжимались на подоконнике и дыхание туманило стекло. Ни вздоха, ни писка, словно отрабатывала наказание – и это, к недоумению Алекса, вдруг завело его так, что в глазах потемнело, и застонал он первым, – а она разве что привставала на цыпочки, когда он ускорялся до бешенства, и вздрагивала, когда жестко сжимал ее грудь, гладил по спине, по острым, выступающим лопаткам, как хорошую, послушную лошадь. И шептал: «Вот так… да… какая ты, Кать, вот ты какая…» А в конце и вовсе обхватил ее ладонью за шею, потянул на себя, заставив выгнуться дугой – волны волос спускались по тонким плечам вниз, касались его груди и колыхались туда-сюда, и он застонал в эти волосы, переживая острейшее, мучительнейшее наслаждение.
Темная аура, окутавшая его на секунду, словно огладила шершавой колючей перчаткой, поцеловала нежно и крепко, ошпарив холодом, – и отпрянула.
Катерина так и стояла, запрокинув голову, и Алекса кольнуло стыдом: он перехватил ее за грудь и талию, прижал влажное тело к себе. Она не сопротивлялась. Шея ее была чуть склонена, как у поникшей и безвольной куклы.
– Ты самая странная женщина из всех, что у меня были, – сказал он ей на ухо. – Что же у тебя в голове?
Катерина отклонилась, укоризненно взглянула на него и прижала пальцы к его губам. И он не стал продолжать – взял ее на руки, понес к постели. В конце концов, Александр Свидерский умел не только брать, но и давать. И добился-таки того, что под его руками и губами она сначала расслабилась, размякла, как тронутый солнцем горький шоколад, затем снова напряглась, задышала часто – и был потом и первый стон, и крик, и слезы после длительного наслаждения, и тот самый, будоражащий женский отклик, и вновь опасный, обостряющий все чувства и рефлексы поцелуй темной ауры.
– Останься, – сказал Алекс сонно, когда задремавшая было Катя встала, натянула платье, закурила в окно. Включил ночник, приподнялся на локте.
– Не нужно, – откликнулась она, обернувшись. Красная помада размазалась по лицу, и рот ее казался испачканным свежей кровью. – Открой мне Зеркало, Саш.
Он открыл переход. Но перед тем как отпустить Катерину, перехватил ее за руку, повернул к себе, поднял пальцем подбородок.
– Что тебя тревожит?
– Дети, – сказала она глухо, и он не увидел лжи. Стремится домой, к ним? Кивнул с сомнением, успокаиваясь на время, и отпустил ее.