– А ваш брат? – Он не числится подчиненным лорда Розенфорда, герцог. – Имеет ли он доступ к камерам наблюдения, к результатам расследований? – Не думаю. – По каким вопросам вы так часто ездите в Л-ла-нт… черт… Лаунвайт? – Это личный вопрос, герцог, связанный с князем, и, клянусь, не имеет никакой ценности для вас, – хмуро ответил Альфред. – Случалось ли вам убивать? – Да, – процедил барон и сжал кулаки. – Что вы хотели узнать от меня? Когда так пристрастно спрашивали? – даже хватило сил на иронию. – Я говорил. Мне нужна была цель вашего визита, герцог. – Вы посчитали, что я хочу навредить князю? – Да. – Почему не убрали меня сразу? – Нужно было узнать, что вы уже успели сделать. Если понадобится – остановить нанятых вами убийц. Я… заколебался. Видел, что вы поддаетесь принцу, а если бы желали убить, то ничего проще бы не было, чем выстрелить в него после проигрыша. – Но все же решили, что я виновен, – с насмешкой сказал Люк. – Да. Что вы отводите от себя подозрения. – А смысл? – медленно поинтересовался Люк. Перед глазами темнело, язык становился непослушным. – Зачем мне уб-б-бивать его? Барон пожал плечами. – Когда вы возьмете в жены Ангелину Рудлог, станете сильнее. И как минимум войдете в сотню претендентов. А то и в пятьдесят первых. – Почему вы можете это рассказать? – вмешался Леймин, с тревогой глядя на хозяина. – Нет запрета. Вы слишком быстро действовали. – Если бы была возможность… – поинтересовался Люк, пытаясь сфокусировать взгляд и остановить тошноту – стены уже вращались с угрожающей скоростью, – вы бы рассказали то, что сейчас приходится скрывать? Дьерштелохт долго смотрел перед собой. – Я сын своей страны, герцог, – сказал он наконец. – Есть вещи, о которых нужно молчать. Дармоншир кивнул, пытаясь собрать себя – не показывать же слабость. Встал, сосредоточившись на том, чтобы удержаться на ногах. – Хорошо. Завтра… еще… пообщаемся, барон. – Оустинс! – крикнул Леймин, взглянув на белого как мел герцога. Открылась дверь камеры, заглянул один из бойцов. – Проводите его светлость. Я здесь продолжу, с вашего позволения, лорд Дармоншир. – Со мной все нормально, – возразил Люк. И правда: говорить стало чуть легче, хотя двигаться получалось плохо – он уже почти ослеп. С трудом сделал несколько шагов к двери. Обернулся. – Барон, вы побудете тут некоторое время. Надеюсь, не придется отбиваться от ваших сторонников. – Не получится, – предупредил Леймин, – тут хорошая защита. И камеры слишком маленькие, чтобы открыть Зеркало. – Если вы пообещаете мне не пытаться нанести урон моим людям, с вас снимут наручники. – Слово офицера, – буркнул барон. Люк дернул краешком рта и кивнул Леймину. Но опереться на плечо охранника позволил себе, только когда вышел из камеры и из поля зрения барона. Люк не пошел в Лаунвайт, в Дармоншир-холл. Его дотащили до спальни в замке Вейн, и он потерял сознание, не дойдя до кровати какую-то пару шагов. Ожидающим виталисту и врачу предстояло много работы. А его светлости Лукасу Бенедикту Дармонширу – два дня беспробудного сна. * * * Несколькими часами ранее в спальне некоего аристократического дома в Лаунвайте открылся переход, и из него шагнул высокий, поджарый и рыжий мужчина в полумаске. Леди, что сидела у зеркала в простом шелковом неглиже, отложила расческу, обернулась. – Не слишком корректно с твоей стороны, – сказала она. – Уходи. – Молчи, Лотти, – отозвался поздний гость, снимая маску. – Сюда никто не войдет? – Как оказалось, запертые двери не всех останавливают, – с величественной иронией ответила леди Шарлотта, поднимаясь. – Хорошо, – сухо резюмировал посетитель, в несколько шагов преодолел расстояние до хозяйки дома, сжал пальцы, попытавшиеся его оттолкнуть, подхватил женщину на руки и понес к кровати. – Не хочу. – Хочешь. – Закричу, Лици. – Да, закричишь. Черт, Лотти, Лотти… Сдавленный мужской стон и скрип кровати. – Не… а-а-ах… не спеши… не жадничай, Лици…. Красный ночник, освещающий двоих – сплетенных, неистово целующихся, двигающихся. – Не могу без тебя, слышишь? Не могу, Лотти… Ведьма, ведьма… – Я уеду. Уеду… чтобы забыл… снова… – Только посмей… Еще поцелуй – до боли, до злости. До щемящей нежности от осознания того, насколько нужен другому. – Остановишь? – Арестую… запру… молчи, Лотти… нет, лучше кричи… – Луциус… Луциус!!!! – …Да… вот так… кричи, милая… кричи… Под утро король Инляндии жадно пил дорогое вино, стоя нагишом у открытого окна, прямо из горла бутылки. Он любил лаунвайтский туман, сейчас послушно вставший плотной пеленой у окна – от любопытных глаз, – любил прохладу своей столицы, любил тонкие и послушные слои воздуха, смешивающиеся в видимые лишь единицам причудливые узоры, – нигде на Туре не было такого сосредоточия родственной его величеству стихии. Леди Шарлотта, закутавшаяся в теплое покрывало, подошла к его величеству, прижалась сзади, и он обернулся, обнял ее и привлек к себе. – С тобой я живой, – сказал он и потерся щекой о ее макушку. – Как мне жаль, Лотти. Я всегда жалел. – Я знаю, – проговорила она умиротворенно. – Я люблю тебя. – Я знаю, – повторила она и вздохнула. – Прости меня. – Такое не прощается, Лици.