В упор глядя на догорающее солнце, я ощущал, как мне жжет роговицу. Прервет ли светило свой путь? Что за нелепость! Оно с отвратительной неумолимостью продолжало скользить вниз. Что делать? Смириться, как Пакен? Он с покрасневшими веками теребил рядом со мной свои ожерелья и бормотал молитвы, прося богов избавить его сестру от страданий. – Где они заперты? – закричал я. – В дворцовой тюрьме. Только не говори мне, что намерен пойти туда! Мысль о том, чтобы ждать, соглашаться и терпеть, настолько претила мне, что я предпочитал множить попытки, пусть даже они будут непродуктивны. В моих ногах, руках и мозгах кипела кровь – требовала, чтобы я бежал, дрался, действовал, иначе меня разорвет от ярости и нестерпимой боли. Я домчался до дворца, левое крыло которого, представлявшее давящее своей массой укрепление из громадных камней, было предназначено для содержания узников. Судя по всему, не один я принял такое решение: перед тюрьмой собралась плотная неспокойная толпа. У подножия крепостной стены слышались рыдания и сетования; родственники плакали, дети звали отцов, супруги – мужей, старики – своих сыновей или дочерей. Орали охваченные общей тревогой младенцы. Многочисленные солдаты перед приземистыми крепкими воротами выставляли свои щиты и копья против тех, кто выкрикивал угрозы. Меня удивила покорность египтян: если кое-кто и молил пощадить своих близких, то большинство выпрашивало лишь последнее прощальное объятие. Никакого возмущения, никакого гнева – только скорбь и безутешность. Впрочем, стражи, по правде сказать, не прибегали к устрашению; плечом к плечу, бесстрастные, они просто стояли навытяжку перед воротами. Никогда мне не удастся побудить эту толпу к бунту! Я отошел подальше, чтобы сориентироваться на местности и разработать план. Разве я не бессмертен? Вот и случай воспользоваться этим даром молнии: если меня ранят, мои раны зарубцуются, при фатальном исходе я возвращусь к жизни; мне вообще не имеет смысла осторожничать. Внимательно обдумывая имеющиеся возможности и разнообразные способы найти Мерет, я разработал множество тактик. Увы, в каждой гипотезе мой план наталкивался на реальность: один против десяти. Бой представлялся неравным. Даже если предположить, что я живым доберусь до подземелья, где заперта Мерет, бежать нам не удастся. И мой героизм только ускорит ее смерть. Я вздрогнул: солнце утратило полдневный жар и потихоньку стремилось к закату, температура понижалась. Что делать? Неферу! Что же я раньше об этом не подумал? Вот кто освободит Мерет. Я понесся к главным воротам дворца. Штат караульных утроился. В тот день Сузер запретил все визиты. Он знал, что, принося в жертву челядь, он возобновляет ставшие архаичными древние обычаи, которым следовали первые династии фараонов. В основном принято было ограничиваться помещением подле покойного ушебти – статуэток из бронзы или глазурованной глины, которые в потустороннем мире изображали челядь. Сузер, новоиспеченный фараон, опасаясь, что не добьется от приближенных добровольного согласия принести себя в жертву, предпочел арестовать прислугу, чтобы таким образом утвердить свою власть и власть отца. Некоторые часовые узнали меня, однако пропустить во дворец отказались. Я всячески пытался смягчить их, спорил, торговался, обещал, соблазнял, шутил: они оставались непоколебимы. Я бросил взгляд в небо, и кровь застыла у меня в жилах. Голубой небосвод бледнел. Что делать? Из дворца украдкой выскользнула пухленькая фигурка и двинулась вниз по наклонной улочке. Я в три прыжка нагнал ее и ухватил за плечо. Иохаведа вздрогнула. – Умоляю, беги к Неферу, скажи ей, что она должна срочно принять меня. Стражники не пропускают. Молодая женщина обернулась и издали глянула на часовых: – Они не дадут мне войти. – А ты попробуй! – Бесполезно. – Ты кормилица на службе царской семьи! – Для них я всего лишь девушка из еврейского квартала. Мне очень жаль. Она высвободила плечо из моих пальцев. Я преградил ей путь: – Мерет скоро убьют. – Мерет? – Ту, что сохранила жизнь твоему сыну. Ту, что подобрала в тростниках корзину и принесла твоего малютку принцессе. Ту, что поручила тебе кормить его. Иохаведа зарделась: – Почему ты говоришь о Моисее так, будто это мой сын? – И правда, почему? Во всяком случае, я больше никогда этого не повторю, если ты окажешь мне услугу. Докажи Мерет свою благодарность. Предупреди Неферу. Ну же, смелее. – Смелее? Я ненавижу смелость! Единственный раз, когда мне ее хватило, я оставила своего ребенка. С этими словами она развернулась и стала подниматься к дворцу. Я видел, как она спорила, солдаты отталкивали ее, она не уступала. Смиренно склонив голову под покрывалом, она упорствовала. В конце концов стражникам наверняка наскучило, и они позволили ей войти. Страх, что Мерет казнят, отравлял мне каждое мгновение. Сердце бешено колотилось. Я больше не сдерживал нетерпения и готов был завалить всякого, кто потревожил бы меня. Ожидание затягивалось. Иохаведа давно успела бы передать мое поручение. Что же она не возвращается? Далекое солнце уже спускалось к горизонту, отпала необходимость запрокидывать голову. Я смотрел на то, чему мы не можем смотреть в лицо, не зажмурив веки; я напряженно вглядывался в него, призывая его помедлить. Я вдруг поймал себя на том, что называю его Ра и обращаю к нему местные молитвы. И тут меня окликнула Птахмерефитес: – Ноам! Стоя за стеной караульных, низкорослая компаньонка посылала мне знаки. Я подбежал к ней. – Что случилось? – пронзительно крикнула она. – Спасибо за помощь, но я доверю это только Неферу. Слегка обидевшись, она велела солдатам расступиться и привела меня в покои принцессы. Неферу выплывала из крепкого сна. Угрюмая, но не такая пьяная, как утром, она страдала от двойного недомогания. Я торопливо описал ей ситуацию. Она выслушала меня, прижав пальцы к вискам, как если бы на ее голову градом сыпались стрелы моих слов. Я не умолкал, я был красноречив и убедителен, жалобно умоляя ее избавить Мерет от смертельной участи. Она подняла голову, задумалась: – Я не согласна. В потустороннем мире отец имеет право на свой оркестр. – Да брось, Неферу, он терпеть не мог музыку! – Я запрещаю тебе так говорить. – Тебе это известно так же хорошо, как мне: он зевал, когда пели, и засыпал, когда звучали инструменты. – Не важно! Нам следует уважать его положение, его величие и достоинство. Как это возможно – фараон, лишенный своей челяди и своего двора? Я желаю, чтобы в его пирамиду поместили как можно больше мумий. Кстати, мне очень жаль, что Сузер не приносит в жертву весь гарем отца. – Отсутствие Мерет в потустороннем оркестре даже не будет замечено. – Ложь! Обряд без арфы – это не обряд. Обед без арфы – это уже не обед. – Но ведь в оркестре две арфы, верно? Ненавидя себя за то, что прибег к подобному приему, что собираюсь погубить коллегу Мерет, чтобы спасти ту, которую люблю, я уже не владел собой: – Потребуй, чтобы Мерет сохранили для тебя, принцесса, для твоего личного пользования. Мне стыдно за свой эгоизм, мне бы хотелось, чтобы их всех спасли. Негодование исказило черты Неферу. – Спасти их? Ты даже не понимаешь, Ноам! Тех, кто последует за фараоном, ждут сказочные привилегии. Они удостоятся великолепного мумифицирования, какое было бы им не по средствам. Получат роскошную гробницу – пирамиду, самую прекрасную, самую большую и самую защищенную из всех. Затем, целые и невредимые, счастливые и навеки юные, они вернутся к своим обязанностям при фараоне в полях Дуата. Честно говоря, я думаю, сейчас они все ликуют. Напрасно ты жалеешь их. Я тебя не понимаю. – Я хочу продолжать жить с женщиной, которую люблю. – Подумай лучше о ее счастье. – Оно состоит в том, чтобы жить со мной. Неферу пожала плечами. Сентиментальность не проникала под панцирь ее души. Я сменил тон: – Мерет раздобыла для тебя Моисея. Она же нашла кормилицу для Моисея. Без нее ты потеряла бы лицо перед всем Египтом, ты лишилась бы радости и своего сына. Я, если ты не забыла, всегда верно служил твоим интересам. И как лекарь я буду заботиться о Моисее. Заклинаю тебя спасти Мерет. По лицу Неферу пробежали судороги – доказательство того, что она меня услышала и поняла. Принцесса принялась мять в ладонях ткань своего платья. – Вообрази, что весь Мемфис ворвется сюда и мне придется вступиться за каждого! – воскликнула она. – Я же опустошу пирамиду отца. – Никто тебя не осаждает, Неферу, сегодня никто не пришел. Одной женщиной в гробнице меньше, что это меняет? – Я, разумеется, сделаю это для тебя, для нее… но… – Что «но»? – Я ни о чем не могу просить своего брата. – Ты принадлежишь к царскому роду. – Да, я дочь Мери-Узер-Ра, однако не стремлюсь стать супругой Сузера-ен-Ра, своего порочного братца. Если я попрошу его хоть о малейшей уступке, он взамен тоже кое-что потребует. Это невозможно. Неферу поднялась со своего места. – Мне очень жаль, Ноам. Прощай. – Нет!