Лена Эрикссон сидела в своем кресле в гостиной, стряхивая пепел сигареты в пепельницу на подлокотнике. Утром она открыла новую пачку, а около часа назад — еще одну. Это была третья сигарета из второй пачки. Следовательно, двадцать третья за день. Слишком много. Особенно учитывая то, что Лена весь день почти ничего не ела. У нее немного кружилась голова, когда она откашлялась и посмотрела на полицейских, сидевших на диване по другую сторону четырехугольного журнального столика. Новые. Оба. Все трое, если считать женщину, находившуюся в комнате Рогера. Ту, с которой Лена встречалась в морге, они с собой не взяли. Равно как и тех, что уже приходили к ней с расспросами. Эти полицейские были в штатском и представляли нечто, называвшееся Госкомиссией. Их интересовало, откуда Рогер брал деньги. — Он получал пособие на учебу. Лена снова затянулась. Движение стало столь привычным, столь обыденным, почти рефлекторным. Что же она еще сегодня делала помимо того, что сидела в кресле и курила? Ничего. Она не могла собраться с силами. Утром она проснулась, проспав какой-нибудь час, и собиралась пойти немного пройтись. Подышать воздухом. Купить еды. Может быть, чуть-чуть прибрать в квартире. Сделать первый шажок к возвращению к некоей форме обыденной жизни. Без Рогера. Ей надо было по крайней мере пойти купить газету «Афтонбладет». В конечном итоге они заплатили больше всех. За двухчасовую беседу с молодой женщиной Лена получила 15 тысяч крон. Наличными. Первые полчаса присутствовал еще фотограф, но потом он ушел. Молодая женщина, имя которой Лена забыла, поставила на стол магнитофон и принялась расспрашивать о Рогере: каким он был, как проходило его детство, чем ему нравилось заниматься, каково ей приходится без него. Во время интервью Лена, к своему удивлению, не плакала. Она думала, что не сможет сдержаться, ведь с момента исчезновения Рогера она впервые разговаривала о нем с кем-то, кроме полиции. То есть действительно разговаривала. Правда, звонила Маарит — коллега по работе, сбивчиво и неловко выражала соболезнования, но постаралась закончить разговор как можно скорее. Звонил Ленин начальник, но в основном для того, чтобы сказать, что поймет, если Лена не выйдет на работу по графику, и попытается выйти из положения, разделив ее смену между остальными сотрудниками, но просил где-нибудь за день дать ему знать, когда она надумает вернуться. Приходивших полицейских интересовало только исчезновение Рогера: убегал ли он из дома раньше, имелись ли у него проблемы, угрожали ли ему. Их не интересовало, каким он был человеком. Сыном. Как много он значил. А журналистку интересовало. Они смотрели альбомы, и она позволила Лене просто рассказывать и только иногда вставляла вопросы или просила что-нибудь уточнить. Когда Лена выплеснула все, что могла и хотела рассказать о сыне, женщина начала задавать прямые вопросы. Обращались ли друзья к Рогеру за помощью? Участвовал ли он в какой-нибудь общественной деятельности? Тренировал ли какую-нибудь молодежную команду, шефствовал ли над каким-нибудь ребенком? Что-нибудь в этом роде? Лена на все вопросы правдиво ответила нет. Из друзей к ним домой заходил только Юхан Странд, мальчик из новой школы. Однажды еще Свен. Лене показалось, что на лице журналистки появилось разочарование. Не могла бы Лена тогда побольше рассказать о травле? Что она почувствовала, узнав, что прежний мучитель сына арестован за убийство? Хоть эти новости и были уже старыми, журналистка, которую звали Катарина, решила, что их можно прокрутить еще раз. С фотографией кровати Рогера с лежащими на ней двумя мягкими игрушками это, пожалуй, пойдет. И Лена рассказала. О травле. О побоях. О смене школы. Но в основном о том, насколько она уверена в том, что ее сына убил Лео Лундин и она его никогда не простит. Катарина выключила магнитофон, спросила, может ли она взять с собой несколько снимков из семейного альбома, расплатилась и ушла. Это было вчера. Лена сунула деньги в карман. Так много денег. Она обдумывала, не пойти ли ей куда-нибудь поесть. Ей действительно необходимо выйти из квартиры. Необходимо поесть. Но она осталась. В кресле. С сигаретами и деньгами в кармане. Она чувствовала их ногой всякий раз, когда меняла позу. Каждый раз при этом просыпался тот голосок. Эти деньги, во всяком случае, его не убивали. В конце концов Лена встала и положила пачку купюр в ящик комода. На улицу она не пошла. Не поела. Сидела в кресле и курила. В точности как и весь сегодняшний день. А теперь пришли двое новых полицейских и хотят говорить о деньгах. — Пока он не перешел в эту проклятую снобистскую школу, детского пособия и пособия на учебу ему хватало. А там ему все время требовалось что-то новое. Ванья вздрогнула от изумления. Она предполагала, что Лена будет говорить только хорошее о Пальмлёвской гимназии, которая вырвала ее сына у его мучителей и предложила ему бесплатное место в школе, казавшейся Ванье, невзирая на ее мнение о тамошнем руководстве, несомненно хорошей и привлекательной. — Вы были недовольны тем, что он поменял школу? Лена не посмотрела ей в глаза. Она устремила взгляд в сторону большого окна. На его подоконнике стояла лампа с синим абажуром и два цветочных горшка с диффенбахией пятнистой. Растения увяли. Когда же она их в последний раз поливала? Давно. Спатифиллумы выглядели получше, но тоже поникли. В тускнеющем свете солнца Лена видела, что квартиру можно смело назвать задымленной. — Она отобрала его у меня, — сказала Лена, загасив сигарету, вставая с кресла и направляясь к балконной двери. — Кто отобрал его у вас? — Беатрис. Вся эта школа для богачей. — В каком смысле они отобрали у вас Рогера? Лена ответила не сразу. Она закрыла глаза и вдохнула богатого кислородом воздуха. Себастиан с Ваньей почувствовали, как от открытой балконной двери по ногам приятно потянуло свежим прохладным воздухом. В тишине стало слышно, как Урсула обследует комнату мальчика. Урсула настояла на том, чтобы ехать с ними. С одной стороны, потому что не хотела оставаться вдвоем с ноющим Торкелем, на которого она к тому же по-прежнему злилась, а с другой — потому что комнату пока обыскивали только местные полицейские. Открыто Урсула никогда бы в этом не призналась, но она мало доверяла местным полицейским. Господи, они в течение двух суток не обращали внимания на заявление об исчезновении мальчика. Если ей хотелось быть уверенной в том, что все сделано как следует, требовалось осмотреть комнату самой. Чем она сейчас и занималась. Не отрывая невидящего взгляда от дерева на парковке, Лена слушала, как открываются дверцы шкафа, выдвигаются ящики, снимаются со стен картины и плакаты. Никакой другой зелени из окна видно не было. В ее поле зрения находился еще только фасад соседнего дома со множеством окон. В каком смысле они отобрали у нее Рогера? Как же ей попытаться это объяснить? — На рождественских каникулах ему требовалось ехать на Мальдивы, на спортивных каникулах — в Альпы, а летом — на Ривьеру. Он не хотел оставаться дома. Квартира его больше не устраивала. Ничего из того, что мы делали или имели, уже не подходило. У меня не было никаких шансов. — Но Рогеру ведь больше нравилось в новой школе? Да, конечно. Его больше не травили. Не били. Однако в мрачные минуты Лене думалось, что раньше, пожалуй, было все-таки лучше. Тогда он находился дома. Если не тренировался или не сидел у Юхана, то был дома. У нее. Он нуждался в ней так же сильно, как и она в нем. Теперь же суровая правда заключалась в том, что в ней не нуждался никто. В последний год она была не просто одна. Она чувствовала себя брошенной. Это хуже. Лена осознала, что в комнате тишина. Они ждут ответа. — Думаю, да. — Лена кивнула сама себе. — Думаю, что ему нравилось больше. — А вы работаете? — спросила Ванья, поняв, что не дождется более исчерпывающего ответа о новой школе Рогера. — Сдельно. В магазине Lidl. А что? — Я подумала, не воровал ли он деньги. Потихоньку от вас. — Может, и воровал бы, будь у нас что воровать. — Он когда-нибудь говорил об этом? О том, что ему нужны деньги? Казался очень расстроенным? Не мог ли он взять деньги в долг? Лена прикрыла балконную дверь, но не до конца. Вернулась к креслу. Поборола желание закурить еще одну сигарету. Она чувствовала себя смертельно усталой. Голова кружилась. Неужели они не могут оставить ее в покое? — Не знаю. Почему вам так важно знать, откуда он брал деньги? — Если он одалживал или воровал их у человека сомнительного, это может являться мотивом. Лена пожала плечами. Она не знала, откуда Рогер брал деньги. Не знала даже, что у него таковые водились. В те редкие разы, когда он бывал дома, она не обращала внимания на то, в каких он джинсах или какие кроссовки стоят в прихожей. Надо было обращать? — Он ничего не говорил об Акселе Юханссоне? — Ванья попыталась прощупать новую линию. Мама мальчика, безусловно, не отличалась особым стремлением к сотрудничеству. Черт возьми, им приходится буквально вытаскивать из нее каждый ответ. — Нет, а кто это? — Завхоз из Пальмлёвской гимназии. Бывший завхоз. Лена покачала головой. — Когда сюда приходила полиция, вы сказали, что… — Ванья пролистнула несколько страниц назад в своем блокноте и прочла: — «Рогер не чувствовал угрозы и ни с кем не ссорился». Вы это подтверждаете? Лена кивнула. — Если бы ему угрожали или он бы с кем-то поссорился, вы уверены, что знали бы об этом? Вопрос задал мужчина. До этого момента он ничего не говорил. Представился, когда они пришли, а потом сидел молча, или, пожалуй, даже не так. Женщина представила их обоих, показав удостоверение. Мужчина ничего не показывал. Лене помнилось, что его зовут Себастианом. Себастиан и Ванья. Лена посмотрела в спокойные глаза Себастиана и поняла, что он уже знает ответ. Видит ее насквозь. Он знает, что дело не только в съемной «трешке» в унылом районе, не только в том, что DVD-проигрыватель должен быть формата Blu-Ray, а мобильный телефон надо менять раз в полгода. Знает, что она недотягивала. Со своей внешностью, с излишней полнотой и плохооплачиваемой работой. Он знает, что Рогер ее стыдился. Что сын не хотел больше считать ее частью своей жизни, что он выбросил ее. Но ему неизвестно, что ей удалось найти щелочку. Путь обратно к нему, к новому обретению друг друга. Но тут он умер, — произнес голосок, — вот она, цена этого пути обратно. Прежде чем дать уже известный Себастиану ответ, Лена чуть дрожащими руками открыла пачку сигарет и закурила двадцать четвертую. — Вероятно, нет. Лена умолкла и покачала про себя головой, будто только что осознала, насколько плохие у них с сыном были отношения. Взгляд она устремила вдаль. Разговор прервала Урсула, вышедшая из комнаты Рогера со своими двумя сумками и фотоаппаратом на шее. — Я готова. Увидимся позже в отделении. — Еще раз выражаю сочувствие вашему горю, — обратилась она к Лене. Лена отсутствующе кивнула. Урсула бросила на Ванью несколько многозначительный взгляд, проигнорировала Себастиана и покинула квартиру. Ванья подождала, пока за ней закроется входная дверь. — Могли бы мы связаться с отцом Рогера? — снова попыталась Ванья. Новая линия. Желание посмотреть, удастся ли выудить из матери более трех слов подряд хоть о чем-нибудь. — Никакого отца не существует. — Ой, тысячу лет подобного не слышала. Лена спокойно посмотрела на Ванью сквозь дым. — Вы меня осуждаете? Вы бы прекрасно подошли новой школе Рогера. — Никто вас не осуждает, но ведь какой-то отец у него должен быть, — снова вступил в разговор Себастиан. Ванье это только показалось или в его голосе действительно послышались другие нотки? Заинтересованность? Участие? Лена стряхнула пепел и пожала плечами. — Мне неизвестно, где он. Мы никогда не жили вместе. Один раз пообщались, и все. Он даже не знает о существовании Рогера. Себастиан склонился вперед. Явно с большим интересом. Он открытым взглядом посмотрел Лене в глаза. — Как же вы вышли из положения? Я имею в виду, Рогер ведь наверняка когда-нибудь спрашивал об отце? — Когда был маленьким. — И что вы ему сказали? — Сказала, что он умер. Себастиан кивнул сам себе. Может, Анна Эрикссон тоже сказала сыну или дочери, что отец умер? Что же в таком случае произойдет, если отец вдруг объявится? Через тридцать лет? Разумеется, недоверие. Это, наверное, придется каким-то образом доказывать. Что он тот, за кого себя выдает. Вполне вероятно, что тот мужчина или женщина разозлится на мать или разочаруется в ней. Она солгала. Лишила ребенка отца. Возможно, появление Себастиана совсем разрушит их отношения. Принесет больше вреда, чем пользы. Как ни крути, получалось, что лучше всего, пожалуй, было бы просто жить дальше так, будто он вовсе не находил письма. Так и не узнал. — Почему вы сказали, что он умер? Знай Рогер правду, он смог бы его разыскать.