— Нет. — Открыл глаза. — Мне хорошо. Очень хорошо. — Да? — Покачала головой. — Сомневаюсь. Видели бы вы свой затылок. — В самом деле. Мне в самом деле лучше. Наверное, трава подействовала. — Ларри и Дэйв объяснили, что ваша фамилия Шутов и что вы новый начальник полиции. Вместо мистера Келли. Да? — Да. А… про мое имя они что-нибудь вам говорили? — Нет, не говорили. Вас зовут?… — Миша. Михаил. — Очень приятно. — Улыбнулась. — И вот что, Миша… — Что? — Давайте больше не будем разговаривать. — Встала. — Пожалуйста. — Не будем? Почему? — Потому что иначе я рассержусь на вас. Честное слово. Вам ведь сейчас нужно только одно — покой. Постарайтесь заснуть. Пожалуйста. — С этими словами она вышла. Некоторое время он смотрел на закрывшуюся за ней дверь. Потом попытался вспомнить все, что ему сказал Гусь. И сам не заметил, как заснул. Когда он проснулся, первым, что он увидел, было лицо Лоусона. Полицейский сидел на стуле рядом с его кроватью, полуприкрыв глаза. В комнате стало заметно светлей. Оглядев стены, понял, в чем дело: одно из одеял, которыми в первый раз был завешен верх окна, сейчас было наполовину отогнуто. Попытался поднять руку, чтобы посмотреть на часы, — и не смог. Он все еще был слаб. Тем не менее по сравнению с первым его пробуждением он чувствовал себя намного лучше. Главное, не болела голова. Правда, в висках все еще стоял непрерывный шум, предметы изредка расплывались, но боли, той страшной боли, от которой вчера он готов был кричать, уже не было. Лоусон посмотрел на него. Вздрогнув, выпрямился на стуле. Покачал головой: — О, сэр… О, мой Бог… Господи, не могу себе простить, что случилось… Как вы себя чувствуете? — Терпимо. Что, вы вернулись? Или вы и не уезжали? — Сэр… Куда я мог уехать? Со вчерашнего дня, после того как мы с Коулменом нашли вас на его веранде… А потом принесли сюда… Я места себе не нахожу. Кто вас ударил? — Ударил? — Накануне, перед тем как заснуть, он уже знал, что будет говорить. Сейчас же, глядя в абсолютно честные глаза Лоусона, он еще больше утвердился в своем решении. — Вы считаете, меня ударили? — Конечно. Что еще это могло быть? — Это? Что именно «это»? — Господи… Сэр, когда я впервые посмотрел на вас… Там, на веранде Коулмена… У вас был не затылок, а сплошное месиво. Вы лежали в луже крови. Простите, но я подумал: вам конец. Сам не понимаю, как мы вас сюда донесли. — Значит, это было вчера? — Да, вчера. — А сейчас который час? — Десять утра. — Лоусон, скажите: хозяйка этого дома… Кстати, как ее зовут? — Наташа. Наташа Уланова. — Так вот, я ведь вчера с ней говорил? С Наташей Улановой? — Говорили. Она мне рассказала, вы ненадолго очнулись. Потом снова заснули. Это было около одиннадцати вечера. Около одиннадцати вечера. Если сейчас десять, получается — он проспал одиннадцать часов. Наверное, в самом деле на него подействовал травяной настой. — Когда Наташа сказала, что вы очнулись, я просто не знал, что делать от радости, — сказал Лоусон. — Я ведь был вынужден сразу же позвонить в Фэрбенкс. Мистеру Макнэлли. — Вы звонили Макнэлли? — Да. От Коулмена. — И что вы ему сказали? — Все. Все, что произошло. — А что произошло? — Что? Господи… После того, как вы поднялись наверх… К дому Коулмена… Вы помните это? — Помню. — Так вот, после этого прошло, наверное, минут пятнадцать. Смотрю, вас нет. Ладно, думаю, была не была, оставлю катер, поднимусь. Посмотрю, что с вами. В это время как раз с реки подошел Коулмен. Мы с ним поднялись вместе к его дому. Вошли на веранду, ну и сразу увидели вас. Говорю вам, сэр: счастье, что вы выжили. Это был страшный удар. — Вы уверены, что меня ударили? Может, кто-то кинул камень? — Камень? — Лоусон помолчал. — Нет, сэр. Мы с Коулменом тоже думали об этом. Поскольку такой человек, как вы, вряд ли подпустил бы к себе кого-то. И все же уверен: это не камень. Кинуть издали камень так точно и с такой силой… Не знаю, кто на это способен. Сами-то вы, сэр, вы хоть что-то помните? — Помню. Помню, как поднялся к дому Коулмена. Помню, как прошел на веранду. Помню записку на двери. Записка была подписана инициалами «Д.К.». Текст… Сейчас… «Буду к двум тридцати». Да, кажется так. Больше не помню ничего. Темнота. Потом очнулся здесь. Вчера. Все. Вы с Коулменом осмотрели место? — Конечно. Облазили все. Если не считать примятой травы, никаких следов. Причем Коулмен сказал, что утром ходил по участку, так что следы, скорее всего, принадлежат ему. — Собаки у Коулмена нет? — Нет. Раньше была, но сейчас нет. Конечно, с собакой было бы легче. — Вы нашли меня — и что сделали? — Перевязали голову. Перенесли в дом. Потом я позвонил в наш медпункт. В Дэмпарте. Подробно описал, что с вами. Дежурный врач сказал: пока перевозить вас в Дэмпарт не стоит, это может плохо кончиться. Лучше просто положить в кровать. Сегодня он обещал или приехать сам, или прислать медсестру. Думаю, кто-то из них обязательно приедет. — Наверное, хотите спать? — Я? — Лоусон встряхнул головой. — О, сэр… Вообще-то я спал всего часа два. Но я выносливый. Потерплю. — Не нужно терпеть. Здесь есть где лечь? — Здесь? Конечно. Здесь большой дом. — Тогда идите спать, раз большой дом. Считайте, это мой приказ. Простите, Лоусон, но у вас вид сонной мухи. — Но, сэр… Лоусона прервал раздавшийся где-то за дверью комнаты телефонный звонок. Раздались шаги, трубку сняли. Через секунду незнакомый Шутову мужской голос сказал: — Да, мэм… Да… Совершенно верно… Не знаю… У нас… Кажется… вчера на какое-то время… Да, мэм… К сожалению, не видел… Сестра… Сейчас, мэм… — Дверь открылась, в комнату заглянул парень. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: это брат Наташи. Однако на взгляд Шутова, сходство с сестрой переходило у Николая Уланова чуть ли не в полную противоположность. Высокий, с резкими чертами лица, большим прямым носом и широко расставленными светло-карими глазами, Уланов, казалось, был просто рожден для такого места, как Грин-кемп. Чего Шутов совсем бы не сказал о Наташе. Увидев Лоусона и Шутова, Николай Уланов чуть отодвинул от уха переносную телефонную трубку, которую держал в руках. — Ларри… О, мистер Шутов, простите… Ларри, мистер Шутов может говорить? — Не нужно спрашивать Ларри. Я могу говорить. — Простите, мистер Шутов. Я Ник Уланов. Секретарь мистера Макнэлли, начальника полиции Фэрбенкса, интересуется: в состоянии ли вы говорить с ним. Что сказать? — В состоянии. Спасибо, Ник. — Взял трубку: — Шутов слушает. — Мистер Шутов? — Это был голос Карин. — Как вы? — Терпимо. — Да? Нам сказали, с вами случилось что-то ужасное. Это правда? — Сейчас уже все позади. Как я понял, ваш шеф хочет со мной поговорить? — Да, мистер Шутов. Могу я его дать? — Конечно. Рад буду его услышать. Почти тут же в трубке раздался голос Макнэлли: — Майк? Вы живы? Лоусон сказал, на вас вчера было совершено нападение. Это так? — Не знаю, Крис. Знаю только, что в верховье Инны, когда я поднялся к дому бакенщика Коулмена, я вдруг вырубился. Очнулся через несколько часов в доме смотрителя Уланова. Голова разламывалась от боли, не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Лоусон сказал, что они с Коулменом нашли меня на веранде дома с разбитым затылком. Поскольку везти меня в Дэмпарт в таком состоянии они посчитали опасным, я был перевезен в дом Улановых. Вот все, что я знаю. — Майк… — В трубке наступила долгая пауза. — Майк, вчера у меня был Джеймс. И рассказал мне… обо всех обстоятельствах. Я правильно понял: вы уполномочили его это сделать? — Правильно. — Знаете, Майк… Скажу честно: сначала, когда Джеймс сообщил о вашем желании оставить Минтоукук, я был взбешен. Я могу простить людям все, кроме трусости. Я был уверен: ваше желание продиктовано именно трусостью. Вы понимаете меня? — Понимаю. Я действительно струсил.