— Не кажется тебе, Вовик! — В глазах Дригорович сверкнул холодный огонек. — Можешь потрогать меня! Это я! — С удовольствием! Дай-ка! — Он облизнул ее глазами, с жадностью схватил за руку и стал поглаживать. — А то как только ты находишь нового хахаля или выходишь замуж за очередного мужа, так прикоснуться к тебе бывает невозможно. Проведя по груди Вовика ладонью, она запустила пальцы ему под рубаху, пошевелила ими, поглаживая. Потом коснулась его подбородка, чувствуя, как парень задрожал от этого. У него затрепетали ноздри, он почуял приятный запах удовольствия, всеми легкими набрал в себя воздух: — Я уже подзабыл, что ты умеешь вытворять в постели. Глаза закрою — аж сердце заходится. Сунув пальцы под пряжку широкого ремня на джинсах, Римма призывно обожгла парню живот: — Еще будет время, Вовик, много времени, а теперь нам поговорить с тобой надо. Сядь в машину. Охотно сев рядом с нею, он тронул Римму за плечо, погладил коленку, потянулся губами к ее щеке: — А ведь я жалел тебя, когда узнал, что Александр порезал, — поцеловав, сказал. — Что же ты не предупредил меня, Вовик, а говорил, что любишь! — Она прожгла парня холодным взглядом. — Я ничего не знал, Римма! — дернувшись, поморщился он. — Дарья с Александром вдвоем кашу варили. Как только вы с нею поцапались, так она словно с цепи сорвалась! После этого вся себе на уме! А я, между прочим, никогда не сомневался, что вам в одной берлоге места нет! Положив голову на подголовник, Дригорович усмехнулась, молча согласившись с умозаключением парня. Затем спросила: — Где вы теперь хатку снимаете? — Зачем тебе-то? — Он насторожился, и на лице появилась сосредоточенность. — Разборки устроить хочешь? — Он вдруг почувствовал, как его спина начала потеть. — Знаю, что хочешь! По лицу вижу. — Ты же сам сказал, что двоим не место в одной берлоге. И я хочу, чтобы ты мне помог! — Римма оторвала затылок от подголовника и отсутствующе посмотрела на него. Этот взгляд обжег Вовика, точно под рубашку ему бросили горящие угли. Он растерялся, определенно не мог отказать ей, но и боялся раскрыться: — Если Дарья узнает, она меня разорвет, — пробормотал. — Кого же ты боишься больше: ее или меня? — недовольно посмотрела Дригорович. — Или кого ты больше хочешь? Когда она узнает, будет уже поздно. А быть может, она не узнает никогда. Раздумывая, он наклонил голову. Римма смотрела на него и ждала. Она заранее знала, что парень все равно согласится. От ее предложения он отказаться не сможет. Она приготовилась к этой встрече. Она знала, что Вовик и Муха посещали это кафе, и, сбежав из больницы, подкупила официантку, чтобы та сообщила, когда кто-то из них появится. Было все равно, кто появится первым. Она приготовилась к встрече с каждым из них. Хорошо знала обоих, знала разные аппетиты. Был бы сейчас на месте Вовика Муха — Римма говорила бы совершенно другим языком и оговаривала бы другие условия. Муха любил деньги, за большие деньги он с потрохами продаст Дарью, и Дригорович знала, какие деньги ему предложить. Иным был Вовик, хотя он тоже никогда не отказывался от денег. Но на женщин он мог без оглядки выбросить всю свою наличность. И он знал, что в постели Римма выгонит из него сто потов. Дарьей он был недоволен — она не разрешала ему забираться в ее постель. Стоило ему проявить активность в этом плане, как она гипнозом вгоняла его в ступор, а потом еще подсмеивалась над ним. Дригорович была чуть старше и опытнее. Принимала его охотно, и это нравилась парню. — Хатка у нас теперь другая, — произнес он. — Мы сменили, как только ты с Дарьей поцапалась. Александр надыбал. Теперь его больше нет. Ты слышала об этом? Дарья сбилась с ног, концов найти не может, кто отправил его на тот свет! — Слышала, — безразлично отозвалась Римма. — Тебе его жалко? — Чего мне его жалеть? — дернулся Вовик, словно его обожгло кипятком. — Это Дарья его жалеет, она его сестра. — Ну вот и забудь! — Римма слегка наклонила голову. — Давай адрес и расскажи, чем сейчас промышляете, потом обговорим остальные детали. У нас есть о чем поговорить. Повернувшись к Дригорович всем телом, он этим движением ясно выразил готовность подчиниться Римме в обмен на постель с нею. После достигнутых договоренностей зашел в магазин и набрал пакет продуктов. А когда вернулся домой, Дарья острым чутьем тут же учуяла запах пива и пропесочила парня, устроив трепку, что мама не горюй. Он прятал глаза и виновато помалкивал. Боялся смотреть на Дарью, опасаясь ее гипноза. Иногда она прибегала к этому, если чуяла грешок за подельниками. Вовик давно избрал для себя тактику молчания. Когда больше молчишь, тогда меньше вызываешь подозрение, и Дарья уже настолько привыкла к подобному поведению парня, что воспринимала это как его покорность. Сейчас, если бы у Дарьи было другое настроение, она, быть может, обратила бы внимание на некую странность в поведении Вовика. Впрочем, что-то заметила, но отнесла это к воздействию алкоголя. Его привязанность к пиву была известна, он никогда не упускал случая вылакать лишнюю бутылку. С этим приходилось мириться как с неизбежностью. Посему Дарья никогда не поручала ему серьезных самостоятельных дел. Он везде был подручным или охранником. Проверив содержимое пакета, удовлетворенно качнула головой — хоть здесь сообразил, что взять. На скорую руку собрала на стол и позвала Муху. Вовику сунула тарелку с бутербродом и стакан чая, чтобы отнес Ольге, заметив при этом: — Не стоило бы ее сейчас кормить, да черт с ней! Пока не получили выкуп, придется, чтоб не сдохла с голоду раньше срока! В одних трусиках, поджав под себя ноги, Ольга сидела на диване. На появление парня прореагировала равнодушно. За дни, проведенные в этой квартире, он стал для нее как бы частью мебели. Облизнув глазами ее красивое тело, он хмуро протянул бутерброд с чаем. Если бы он животным страхом не боялся Дарьи, давно бы набросился на Ольгу и подмял под себя. Приторный, бегающий по ее телу взгляд Вовика был неприятен Ольге. Словно к ней прикасалось что-то липкое и противное, отчего на коже оставались грязные следы. Она отвернула голову: — Не хочу есть! — Не возьмешь — сам запихну тебе в рот! — пригрозил он и поставил на стул. Ей представилось, как его грязные потные руки схватят ее тело, пальцы вцепятся в скулы, разжимая их. От такой перспективы дрожь пробежала по ребрам. Потянулась за бутербродом. Вовик буркнул что-то себе под нос и вышел из комнаты. Вздохнув, Ольга взяла бутерброд. Давила духота. Она с тоской посмотрела на окно, где форточка была закрыта наглухо. С удовольствием бы залезла в ванну, но выходить из комнаты ей не разрешали, только в туалет, и то с сопровождением. Даже умыться удавалось не всегда. Это угнетало сильнее, чем то, что она осталась без одежды. Откусив бутерброд и отхлебнув горячего чая, Ольга соскочила с дивана. Сейчас с удовольствием попила бы холодного кваску и поела окрошки. Вспомнила, как в жару любит окрошку Глеб, как всегда восторгается ее готовкой. Подумалось: скорее бы все это заканчивалось. Вот вернется домой, приготовит Глебу такую окрошку, что пальчики оближешь! И у Ольги потекли слюнки. Выйдя в прихожую, Вовик глянул на часы на руке и на входную дверь. Вернувшись с улицы, он предусмотрительно по уговору с Риммой не закрыл дверь на замок. Ступив в кухню, где Дарья и Муха уже уплетали за обе щеки пищу, сказал: — Жует кукла свой бутерброд! Кивнув, Велинская показала ему на стул, приглашая, но парень отступил назад: — Сейчас. Сначала схожу в туалет. — И скрылся в нем. Расправившись с едой, Дарья и Муха уже намеревались вылезти из-за стола, когда входная дверь в квартиру тихо отворилась и неслышно вошла Римма. Спокойно достала из сумочки пистолет с глушителем. Аккуратно положила сумочку на тумбочку. Для Велинской и Мухи ее появление в дверях кухни было полной неожиданностью. Дарья раскрыла рот от удивления. Муха сидел спиной к двери, но, увидав выражение лица Велинской, мгновенно обернулся и наткнулся на ствол в руке Дригорович. Пошевелился, повел рукой за спину, где за поясом находился его пистолет, но голос Риммы холодно предупредил: — Руки на стол, Муха, ты знаешь, что я не промахнусь! Подумав, как глупо и нелепо он вляпался, непростительно для него, расслабился, не проверил дверь после возвращения Вовика, Муха заскрипел зубами, положил руки на стол, улавливая осуждение в глазах Дарьи. Он избороздил весь город в поисках Риммы, но она все равно опередила. Вспомнив о Вовике в туалете, Муха уповал, что тот станет выходом из создавшегося положения. Велинская тоже вспомнила о парне, но в другом ключе: не он ли заложил их всех? И пока мысли лихорадочно искали выход, Дарья звонко легким голосом проговорила, как будто ничего не произошло: — Сама пришла? А я искала тебя. — Знаю! Я тоже тебя искала! — жестко отозвалась Римма, и во взгляде у нее промелькнул недобрый блеск. Пытаясь сбить накал, разумея, что сейчас она диктовать не может, что должна глубоко запрятать свою ярость и отвлечь внимание Дригорович, Дарья располагающим, тихим, дружелюбным и даже учтивым голосом спокойно сказала: — Меня искать не надо, я не пряталась. И о склоках между нами давно забыла. Не пора ли перековать мечи на орала? Между тем Римма хорошо знала Дарью, и все старания Велинской для Дригорович ровным счетом ничего не значили. Она пришла сюда с определенными намерениями и отступать или уступать не собиралась: — Но квартирку все-таки сменила, — холодно заметила Римма. — Думаю, она больше тебе не понадобится. Напряженно улыбаясь, что давалось ей с великим трудом, потому что внутри все бушевало, Дарья не сомневалась, что Римма пойдет до конца: — Эта квартира просторнее прежней, теснота надоела. — Велинская ощутила, как к горлу приближается тяжелый ком. — Быть может, обсудим все без пистолетов? — А зачем? Уже все давно ясно! Ощущать у себя за поясом пистолет Мухе было невыносимо. Этот ствол должен был сейчас находиться у него в руке. И тогда разговор приобрел бы совершенно другие формы и интонации. Уже не Римма диктовала бы им. Он снова пошевелил рукой, медленно оттягивая ее назад, надеясь, что Дригорович, отвлекаемая Дарьей, не заметит его стараний. Но та коснулась стволом его затылка: — Еще шелохнешься, Муха, — получишь дырку в этом месте! Пришлось ему затихнуть. Велинская, видя, что помощи от него ждать не приходится, вздохнула и как бы непринужденно почтительно, стараясь не прекословить, продолжила разговор с Риммой: — Я разыскивала тебя, чтобы пойти на мировую. Мы так хорошо сосуществовали, когда нашей компашкой руководил Бурый. Он обладал мощным гипнозом! Куда нам до него? Он собрал нас воедино, потому что знал цену такой смычке. Неужели ты забыла об этом? Забыла, как мы мотались по всей стране? Для каждого из нас была определена своя роль. Мне Бурый поручал, чтобы я несла деньги в общую шкатулку отовсюду с помощью гипноза. А у тебя, хоть ты также владеешь гипнозом, была иная роль. Ты подбирала ключики под богатеньких мужиков. У тебя всегда это очень хорошо получалось, гораздо лучше, чем у меня. Конкурировать с тобой я не могла. Твоя внешность пожирала эту братию. Я даже завидовала тебе, что они как оголтелые спускали на тебя все свои деньги, а некоторые даже брали тебя в жены. Потом мы отправляли их к праотцам, а у тебя от них оставались приличные капиталы, которые оказывались в нашем ларце и доставались нам всем. Мы никогда не возражали, что Бурому доставалось пятьдесят процентов, а между нами всеми делилось остальное. Это было законом, никто даже не сомневался в том, что так и должно быть. Бурый умел примирять нас, и мы с тобой никогда не ревновали его друг к другу, хоть он спал с каждой из нас. Разлад пошел после гибели Бурого. Мы с тобой взбеленились, каждой захотелось занять его место. Это так глупо. Очень глупо. — Взбеленилась ты! — резко оборвала Велинскую Римма. — Потому что место Бурого — это мое законное место! Ты никогда не приносила в общий котел столько, сколько приносила я! — Будь справедлива, Римма! — старательно пряча свое тщеславие, не согласилась с нею Дарья. — Да, ты много приносила, но это было лишь тогда, когда мы убирали твоего очередного ухажера или мужа в очередном городе. А я приносила каждый день по зернышку. Но если собрать эти зернышки вместе, то неизвестно, что перевесит! Будь справедлива. — Я всегда справедлива, разве ты этого не заметила? — сухо насупилась Дригорович. — Похоже, ты меня плохо знаешь. Беда в том, что каждая из нас по-своему понимает справедливость. И твоя справедливость далека от истины. А в моей — сама истина! В душе Дарья согласилась с тем, что у каждого своя справедливость, но чтобы справедливость Риммы была превыше ее, это было уже невыносимо. Однако вслух произнесла другие слова, сделав любезным лицо: — Я все переосмыслила. Я поняла тебя. И хотела, чтобы прекратился наш разлад. Чтобы все продолжилось, как раньше. Вместе мы многое можем. Раздор никому не пошел на пользу! Давай все забудем и начнем заново! В ответ у Риммы потемнело лицо, на нем появилась откровенная враждебность, она с раздражением уличила Велинскую во лжи: — Хорошо поёшь! Переосмыслила. Поняла. Прекратить разлад. Поэтому и отправила своего любимого братца Александра убить меня! Нет меня — нет и раздора! Не так ли? Слегка нагнув книзу голову, чтобы Дригорович не заметила, как неприязненно задрожали ее губы, Велинская сжала кулаки и, сделав еще одно усилие над собой, с трудом произнесла все тем же примирительным голосом, хотя внутри все кипело. Она пыталась выиграть время, пыталась вывернуться, найти верное единственное решение для себя: — Я признаю: это была моя ошибка. Я плохо соображала, что делала! Ты же помнишь, как мы глупо поцапались перед этим с тобой. Я разозлилась. Стань на мое место ты — возможно, повела бы себя точно так же. Мы все столько сил положили, чтобы убрать твоего последнего мужа. Это было нелегко — он был очень осторожен. Но мы при этом все сделали, чтобы на тебя не упало пятно подозрения. А ты, не спрашивая нашего согласия, сразу потребовала себе пятьдесят процентов. Потребовала, чтобы за тобой признали главенство вместо Бурого! Хорошо понимая, для чего Велинская затеяла весь этот разговор, Римма цепко следила за каждым движением Дарьи и Мухи. Однако ей самой хотелось окончательно расставить все точки над «i», хотелось, чтобы Велинская знала, что она, Дригорович, видит соперницу насквозь и что никогда Дарье не быть умнее: — Потому что вы не послушали меня, поторопились. Я не хотела, чтобы мой последний муж погиб сейчас. Из-за вашей нетерпеливости, а скорее глупости, я так и не узнала всех каналов, куда были вложены деньги мужа, но вы не посчитались с моим мнением. Зато пока я обхаживала его, ты старательно подбирала под себя остальных членов нашей бражки. Заставила их подчиняться тебе. Наметила себя на место Бурого. И тоже не спросила моего согласия. В ответ на мое предложение сама стала требовать себе пятьдесят процентов. Ты многого захотела! Именно так все было, и Дарья могла бы это подтвердить, но признаваться под дулом пистолета было нельзя ни в коем случае. Ствол в руке Риммы мог незамедлительно выплюнуть пулю. Вот если бы этот ствол был в руке у Мухи или у нее, тогда уж все начистоту. А теперь — нет. Велинская не сомневалась, что Дригорович не задумываясь нажмет спусковой крючок, и боялась этого: — Но ведь я сама поняла, что была неправа, потому и хотела помириться с тобой, признать твое главенство, — сказала, силясь быть убедительной. — Ты так сильно этого хотела, что вторично отправила своего брата, чтобы он нашел и пристрелил меня! — На холодном лице Риммы появилось злое непримиримое выражение. — Надо отдать тебе должное: ты правильно догадалась, что я скрывалась в доме, который продала Ивану Млещенко. Он даже не подозревал об этом. У меня просто сохранились вторые ключи от дома. А он почему-то не поменял замки. Больше не в состоянии себя сдерживать, Велинская затряслась, у нее не попадал зуб на зуб, выдохнула с хрипом: — Я знала, уверена была, что это ты убила Александра! — Кому же еще он мог насолить? — Дригорович досадливо усмехнулась. — Но это ты виновата в его гибели! Ты осознанно отрядила его на смерть, потому что хорошо знала, что я ему не по зубам и что я не промахнусь! Да, я убила его, вот из этого пистолета, когда он забрался через окно в дом Млещенко. Но я защищалась. Если бы я не сделала этого, он убил бы меня! Потом мне пришлось поджечь дом, который был уже не моим, чтобы скрыть свои следы. И в этом снова виновата ты! Видела бы, как Александр умолял меня не убивать его! Он стоял на коленях и плакал! — Ложь! — дико выкрикнула Дарья. — Александр не умел плакать! — Не умел, когда убивал других! — зло подтвердила Римма. — Но очень умел, еще как умел, когда просил за себя! Твой любимый братец лил обильные слезы, когда вот этот ствол упирался ему в голову! И ты напрасно хотела убить Ивана — тот совершенно ни при чем! — Я ненавижу тебя! — Загар на лице Дарьи куда-то вдруг пропал, и оно побледнело, стало как белое полотно, судорожная волна пробежала по всему телу. Обжигаясь о холодный огонь Римминых глаз, Велинская исступленно ударила кулаками по крышке стола. Дригорович крепче сдавила рукоятку пистолета и навела ствол на нее. Дарья ожесточенно глянула на притихшего напрягшегося Муху и истерично закричала: