– Мне кажется, это хорошо? – И мне так кажется, – согласилась она, опуская мне на тарелку еще один масляный блинчик. – Все, последний. А то потолстею и не влезу в платья. Анна совсем мучное ведь не ест? – Она вообще одной ерундой вроде сырых овощей питается, – повариха покачала головой. – К счастью, вы с ней совсем не похожи. И не думай, когда ты попала в аварию, она была сама не своя. Вообще перестала есть. – Правда? – я удивилась. Не представляю, чтобы Анна из-за меня переживала. – Она тебя любит. Всегда любила, хотя, – кухарка бросила на меня быстрый взгляд, – ты этого далеко не всегда заслуживала. – А какой я была в те дни, когда вы меня знали раньше? Она вздохнула, выключила плиту и села за стол. – Ты была очень капризной девчонкой. Постоянно устраивала скандалы. Ничего есть не хотела, говорила, что я тебя отравить хочу, а сама то выльешь мне в сумку майонез, то муху в кастрюлю запустишь… Никакого слада. Баловали тебя родители. – И Анна? – И Анна. Но ты же хорошенькая была, просто как ангелочек. И не скажешь, что характер – дьявольский. Однажды я тебя с соседской кошкой застала. Ты ей лапы связала и усы подстригла. Еле у тебя бедное животное забрать удалось, – она бросила на меня быстрый взгляд и махнула рукой. – Ой, да ладно, о чем это я? Так давно это было, что уже никто и не вспомнит. – Скажи, – я задавала вопрос с робостью, но все же не могла промолчать: – А когда у меня волосы потемнели? – Потемнели? – кухарка воззарилась на меня недоумевающе. – Ты всегда была блондинкой, как в одиннадцать лет уезжала, волосы совсем светлыми были. Ну, сейчас, конечно, немного потемнее. Да и не в кого тебе быть брюнеткой. Не в кого, но корни отрастали темные. Пока еще совсем незаметно, но… – Доброе утро, – в кухню заглянул отец. – А, Мика, уже встала? Ну собирайся, скоро за тобой Сергей заедет. – Сергей? – я удивилась. – Ты же говорил, что Владимир? – Форс-мажор, – пожал плечами отец. – У Владимира вчера в гараже неприятность произошла – руку прихлопнул. Теперь нескоро за руль сядет. Я бы тебя лучше с ним отправил, но быстро он не оклемается, так что поедешь с Сергеем. Довезет, куда нужно, а я потом своих ребят пришлю… Ну, – он, словно раздосадованный собственной разговорчивостью, посмотрел на меня сурово: – Иди уже собираться, времени мало осталось. И он повернулся к кухарке, которая тут же засуетилась, готовя кофе. Вернувшись к себе, я достала небольшой чемодан, с которого до сих пор не сняли бирки, оставшиеся от прошлого перелета. Гигиенические принадлежности, расческа, мягкая пижама, несколько смен белья, джинсы, пара футболок… История повторяется? Багажная уж точно. Что еще взять в то надежное место? Я с тоской посмотрела на ряд красивых платьев, некоторые мне даже и надеть-то не удалось. Почему-то подумалось, что больше никогда не вернусь в эту комнату. Она и не успела стать по-настоящему моей. Словно я побыла здесь незваной гостьей и уйду так же незаметно, как появилась. А вся моя жизнь умещается вот в этом чемодане, на котором красуется наклейка лондонского аэропорта. Поменяв в телефоне симку, я посмотрела, нет ли известий от Ветрова. Увы, ничего. Где он пропадает, как раз, когда нужен? Может быть, забил на мое дело, погнавшись за какой-нибудь новой сенсацией, а мне разбираться самой… – Мика, ждем тебя через десять минут! – крикнул отец, не заходя. Я спрятала симку и плеснула в лицо холодной воды. Ну, вот я и готова. Джинсы, мягкий кашемировый джемпер, удобные ботинки и кожаная коричневая куртка. Просто и практично, как раз для дороги. «Соберись, тряпочка! – велела я себе. Нечего раскисать. Можно подумать, ты была здесь счастлива». С этим аргументом и не поспоришь, так что и я вправду собралась, подхватила чемодан и вышла из комнаты. Отец и Анна ждали меня в холле. Незнакомый мужчина лет тридцати с лишним подхватил чемодан и понес его к выходу. А я остановилась. – Ну, давай, Мика! – отец обнял меня и тут же отстранился. – Удачи, – Анна смотрела на меня не поддающимся расшифровке взглядом и не сделала попытки хотя бы приобнять меня на прощание. Вот поэтому я, должно быть, и не возвращалась сюда. Какая разница – здесь или в Лондоне, – если у меня нет собственного дома. На улице, словно в тон моему настроению, оказалось промозгло и сыро. Дул северный ветер, предвестник перемен. Они и ожидали меня, так или иначе. Вот только к добру ли? Мотор уже был заведен. Я села в машину, и шофер, захлопнув мою дверцу, вернулся за руль. Заработали дворники, размазывая по стеклу дождевые слезы. Мои слезы еще держались внутри, я не могла позволить себе выпустить их наружу, пусть даже от этого стало бы легче. Мы миновали ворота, проехали знакомой дорогой и вырулили на шоссе. Пейзаж за стеклом казался смазанным, точно неудачная фотография. Не зная, чем себя занять, я зачем-то снова вставила в телефон симку, и тут же получила сообщение от Ветрова. Вернее не сообщение – только фотографию. На ней была симпатичная блондинка с безразличным, каким-то очень кукольным, лицом. И никакого объяснения, никакой подписи. «Кто это?» – написала я Ветрову. Ответ пришел сразу. Мне пришлось перечитать его пять раз, но смысл так и не доходил до меня. «Мика. Людмила Вячеславовна Санева», – писал Алексей. «Не понимаю. Мика – это я», – ответила я, взбешенная неуместной шуткой. Пришло новое сообщение, и сердце болезненно сжалось. Я не хотела видеть ответ. Что-то во мне усиленно сопротивлялось этому. Может, просто не читать? Взять и выбросить мобильник в окно? Но не прочитать я тоже не могла. Руки ходили ходуном, но я все же открыла сообщение и прочитала: «Мика – это она. И есть вопрос: кто тогда ты?» Кто же тогда я? Вопрос обжег меня с головы до ног, ударив ярко-алой взрывной волной в незащищенную грудь, а потом что-то ударило в лобовое стекло. Один раз, другой… И шофер, вздрогнув, рухнул на руль, а машину повело юзом. Вот и завершение петли. Неважно, кто я. Похоже, я та, кто умирает в автокатастрофах. Поезд Красноярск-Петербург, сентябрь, 1913 год Лиза не знала, что и думать. Все вокруг нее совершалось слишком быстро. Смерть отца, этот странный случай с Дмитрием Рагозиным, затем и вовсе, как у господина Дюма – отравление, неожиданное появление спасителя и изобличение Наташи и дяди… Дяди – самого близкого человека, который у нее оставался. Как он мог так поступить? Зачем? Эти мысли тревожили ее, не давая покоя. А еще она думала о том, как умер отец и что теперь будет дальше. Нужно пойти в полицию и изобличить дядюшку, но кто ей поверит? Пожалуй, Афанасий Михайлович, близкий помощник отца, но он ведь там, в Красноярске. Улаживает ее дела и, возможно, тоже подвергается опасности. Что, если решат убить и его?.. Хуже всего, что и возвращаться приходилось не домой, в Москву, а ехать в Петербург, к старшей маминой сестре, которой с рук на руки было решено передать сиротку. «Расскажу ей, а если не поверит, пойду в полицию. Вот господин Вербицкий и станет свидетелем», – думала она. Именно этой мыслью и было вызвано немедленное желание поговорить с Денисом Константиновичем. «Мне просто нужно заручиться его поддержкой», – сказала себе Лиза, не замечая того, что особенно тщательно укладывает волосы, мучаясь с ними сама, без помощи горничной. «Бледная какая! Представляю, какой я была, когда он вошел!.. А потом меня… Стыд-то какой! – Лиза покраснела и поспешно отпрянула от большого зеркала, словно уличенная в чем-то постыдном. – Ничего, ему все равно нет до меня никакого дела. Главное – чтобы помог». Укрепившись этой мыслью, она вышла из купе и отправилась в салон, где в это время собирались все ехавшие первым классом, звучала музыка, лилось шампанское, слышались смех и веселые разговоры. Однако Вербицкого в салоне, к сожалению, не обнаружилось. Кто-то спросил Лизу о здоровье, она ответила, перемолвилась несколькими словами с дорожными знакомыми, а он так и не появлялся. Разочарованная, Лиза уже двинулась к выходу, когда заметила Рагозина. Он стоял, прислонившись к стене, все в том же студенческом платье и смотрел на нее пристально и как-то странно. «Пьян?» – мелькнуло у нее в голове, и Лиза ускорила шаг. Но Рагозин догнал ее уже на полдороге к купе. – Елизавета Петровна, – окликнул он. – Вы от меня убегаете? Она остановилась и, собравшись с духом, медленно оглянулась. – Нет, Дмитрий Владимирович, о чем вы? – Вы меня презираете. Я жалкий трус и неудачник, – пробормотал он, подходя к ней, и она поняла, что он и вправду пьян. И пахнет от него чем-то неприятным, вовсе не шампанским. – Вы презираете меня, и это правильно! – О чем вы, Дмитрий Владимирович? – Это не так?! – он шагнул к ней, прижав к самой стене, и вдруг схватил за руки. – Елизавета Петровна, пожалуйста, скажите, что это не так! Разве я ничуть недостоин вашего внимания? Да, я беден, а вы богаты, но разве богатство ценится больше сердца? – Успокойтесь, пожалуйста, Дмитрий Владимирович! Мы непременно поговорим с вами после. Пожалуйста, отпустите меня! – она попыталась вырваться, но он сжал ее руки так, что стало больно. – Нет уж, не считайте меня маменькиным сынком и рохлей! – он все сжимал и сжимал ее руки. – Вы и не знаете, на какие поступки я способен! – Отпустите меня! – четко сказала она, слегка повысив голос. В коридоре, кроме них, никого не было. Лиза не боялась Дмитрия, совершенно очевидно, что даже в таком состоянии он не причинит ей зла, и все же было неприятно. – Вот вы смотрите на меня и не знаете, какой я, – продолжал студент. – А я, будет вам известно, Елизавета Петровна, в опасное дело ввязался! Но вы меня спасли, а я… Знали бы вы… – он затряс головой, и в неровном свете электрических ламп Лизе показалось, что на глазах его блестят слезы. – Дмитрий Владимирович, с удовольствием выслушаю вас, но в другой раз, – прервала она пьяные откровения, боясь услышать то, что уже знала. Лучше уж оставить слова непроизнесенными. Вдруг кто-то узнает про опасный груз. – Ну уберите же руки! В этот момент, как нельзя некстати, послышалось нарочитое покашливание. – Вижу, у вас новый поклонник, Елизавета Петровна. Вас спасти или вам не мешать? – спросил насмешливый голос Вербицкого.