— Если мы рассматриваем версию о любовнике-гангстере, то… Казалось, весь Стонибаттер вопит мне прямо в лицо: «МЫ НЕ БУДЕМ ПЛАТИТЬ». Фразой, написанной баллончиком на покореженной двери гаража. Какая-то женщина истерически смеялась над рекламой масла, наклеенной на автобусе, старичок-сосед с моей улицы помахал мне рукой, я помахала в ответ и прибавила шагу, пока он не вздумал заговорить со мной. — Ты помнишь, что у нас нет никаких доказательств его существования? Это ты его придумал. — Да. Но если… Представь на мгновение, что это так. Я тебе фунт буду должен. Я не рассмеялась. — Предположим. — Скажем, Ашлин считала, что какая-то банда приложила руку к исчезновению ее отца. И скажем, она не получила никаких ответов из отдела Пропавших без вести. Стив был убийственно тактичен, но он имел в виду, что одна сука послала ее куда подальше. — А с чего бы ей так думать? Она и словом не обмолвилась про банды. Она только и расписывала, каким Папочка был чудесным. Да она в обморок бы грохнулась, предположив, что за ним числится пара неоплаченных штрафов за парковку. И зачем бандитам похищать законопослушных граждан? — Может, ей такое в голову не пришло, мы ведь знаем, что она была наивна. Может, она думала, что гангстеры — это как разбойники в сказках, ходят и высматривают, а кого бы им похитить, просто потому что они такие злодеи. А может, выяснила, что родитель не был таким уж святым, как она считала. На свете хватает законопослушных с виду граждан, которые на самом деле по уши в уголовщине. — Он вроде водил такси, — проворчала я. Банды имеют обыкновение держать своего таксиста, поскольку их собственные машины, как правило, известны полиции. Таксист может перевозить наркотики, оружие, деньги, людей, минуя наши радары. — Вот теперь до тебя дошло. — Стив выглядел как довольный щенок, получивший угощение. — Мужик спутался с плохими парнями, что-то сделал не так и закончил где-то в горах с парой дырок в затылке. Отдел пропавших без вести в курсе дела, но не может ничего доказать. Детектив намекнул Ашлин, она запомнила и, повзрослев, решила провести собственное расследование. Бедная глупышка не понимала, во что лезет. — Ее книжные полки, — сказала я. Мне бы помолчать и подождать, пока вся эта чертовщина сама собой пройдет, но я решила, что Стив заслужил еще одну конфетку. — Книга о пропавших без вести рядом с книгой об ирландской оргпреступности. Обе буквально испещрены пометками. Стив даже остановился. — Видишь?! Понимаешь, что я имею в виду? Она вела расследование. — Пошел ты на хер, — сказала я, доставая телефон. Если мне до сих пор кажется, что я вовсе не чудовище, которое только и может, что выкручивать мужикам яйца, и с которым ни один вменяемый человек не захочет работать — в чем меня пытаются убедить все эти крысеныши из Убийств, — то лишь потому, что я прекрасно уживалась в Пропавших. Задушевных друзей я там не завела, но я смеялась шуткам, ходила с ребятами выпить по пинте после работы, на мой счет отпускали средней отвратности шуточки, в которых фигурировал один из парней и писклявый резиновый хомячок. Так что я могла запросто позвонить прежним коллегам и расспросить. — Я отправила ее к Гэри О’Рурку, вот и спрошу у него. Я дозвонилась до автоответчика и надиктовала: «Привет, Гэри, это Антуанетта. Можешь сделать мне одолжение? Пинта за мной не заржавеет. Меня интересует одно старое дело. Человек пропал без вести в девяносто седьмом или восьмом. Дело давнее, и в базе данных его, наверное, нет. Так что с меня две пинты. Парня звали Десмонд Мюррей, проживал где-то в Грейстоунсе, водитель такси, возраст от тридцати до пятидесяти. О его исчезновении, вероятно, заявила жена. Ты можешь помнить его дочь, Ашлин. Пару лет назад она приходила в отдел, просила показать ей дело. Мне нужно все, что ты сумеешь найти, и как можно скорее. Курьеру скажи, чтобы материалы отдал только мне или моему напарнику Стивену Морану, ладно? Спасибо». Я дала отбой. Еще десять минут назад я кайфовала от расследования, а теперь внутренний голос плаксиво предупреждал, что дело это наверняка обернется огромной кучей дерьма. — Безмозглая сука, — сказала я. Глаза у Стива расширились. — Чего? — Вот знаешь что! Если я распутаю этот чертов клубок, то подамся в психотерапевты. Открою специализированный кабинет для таких, как Ашлин. Буду брать сотню фунтов в час, раздавать подзатыльники и кричать людям в ухо, что пора бы взять себя в руки. — Потому что путаться с бандитами опасно? — Да мне плевать, с кем она путалась. И кстати, это еще надо доказать. — Я быстро перешла дорогу, Стиву пришлось почти бежать, чтобы не отстать от меня. Машины пролетали буквально в двух сантиметрах от наших задниц. — Ей же исполнилось двадцать шесть, а она все ждала, что явится Папочка и наладит ее жизнь, эта дура не понимала, что всех воротит от одного ее вида. — Да ладно тебе. Она же не избалованная девчонка, которая звонит папочке и просит поменять ей пробитое колесо. Исчезновение отца определило жизнь Ашлин, мы не знаем, через что ей пришлось пройти, и не можем… — Я очень даже знаю. Мой папаша вильнул хвостом еще до моего рождения. Я что, выгляжу так, будто умираю от желания разыскать его и броситься ему в объятия? Стив молчал. Я тоже заткнулась, мне не верилось, что произнесла такое. Чуть погодя Стив сказал: — Я не знал. Ты никогда не рассказывала. — Не рассказывала, потому что это неважно. В том-то и суть. Он ушел. И значит, ко мне это не имеет отношения. Вот и вся история. — Ты хочешь сказать, что никогда о нем не вспоминаешь? Серьезно? — Почему же. Вспоминаю. Я часто о нем думаю. Часто — это такая степень преуменьшения, для которой даже слова еще не выдумали. Маленькой я думала о нем непрерывно. Каждую неделю писала ему письма, рассказывала, что у меня все хорошо, что домашку по математике я сделала правильно и заняла первое место в классе по бегу. Я хотела, чтобы когда я найду его адрес и отправлю все эти письма, он понял, что ради меня стоит вернуться. Каждый день, выходя из школы, я искала глазами белый лимузин — он приехал забрать меня и умчать из этого голого бетонного двора, от этих детей с глазами, полными ненависти, половину из которых уже поджидают реабилитационные центры или тюрьма для малолеток. Он заберет меня туда, где сияет зелень, мерцает синева, где меня ждут блистающие вершины другой, красивой жизни. Каждую ночь, лежа в постели, я представляла эту иную жизнь. Я в белом халате, со стетоскопом, перекинутым через шею, в больнице, сияющей белизной и хромом, точно космический корабль. Я спускаюсь по широкой мраморной лестнице прямо в объятия вальса, в платье, сплошь кружево и пена. Я скачу на лошади по морскому берегу, завтракаю экзотическими фруктами в уютном патио или отдаю распоряжения, сидя в кожаном кресле, а передо мной расстилается вид с сорокового этажа. — Я думаю, Ашлин представляла то же, что и я: вот он вернется — и у нее начнется настоящая жизнь. Стив, помоги ему бог, пытался найти подходящий уровень сочувствия. Я оглядела его. — Господи, ну и лицо у тебя. Не надо так таращить глаза, большие и печальные, полный ты козлина. Мне тогда было восемь. Потом я выросла, пришла в себя и поняла, что это и есть моя настоящая жизнь и лучше бы мне самой начать шевелиться, вместо того чтобы ждать, что придет кто-то и все за меня сделает. Именно так поступают взрослые люди. — А теперь? Теперь ты о нем больше не думаешь? — Да я годами о нем не вспоминаю, почти забыла о его существовании. Именно это и следовало сделать Ашлин, имейся у нее мозги величиной хотя бы с горошину. Точно так же надо было поступить и ее мамаше. Стив неопределенно покачал головой: — Это не одно и то же. Ты никогда не знала своего отца. Ашлин своего любила. В его словах, конечно, имелась доля правды, но мне было наплевать. — Он ушел. Ашлин и ее мать могли жить дальше, могли разобраться с ответами позже, если бы они появились. Вместо этого они всю свою жизнь угробили ради того, кого и рядом-то не было. И как бы хорош этот чувак ни был, это какая-то глупая патетика. — Может, и так. — Херовая патетика, — отрезала я. — Конец истории. Стив не ответил. Впереди показалась наша машина, стояла там, где мы ее оставили, очень мило с ее стороны. Я хотела, чтобы Стив продолжил говорить, я научилась чувствовать перемены в нем — по тому, на каком расстоянии от меня он держится, как наклоняет голову, по его тону. Причина, по которой я помалкиваю об отце, — помимо того, что это никого не касается, — заключается в том, что, услышав эту историю, меня тут же заносят или в Бедных Котяток, или в Шваль. Стив рос примерно в таких же условиях, что и я. Может, чуточку получше, в муниципальном доме, а не в муниципальной квартире, у него имелся папа, у папы имелась работа, мама украшала диваны этими штуковинами с кружавчиками. Но он наверняка ходил в школу, где у кучи ребят не было отцов. Я вовсе не переживала, что он начнет относиться ко мне снисходительно, но Стив — романтик, он любит трогательные истории с драматическими поворотами и со счастливым концом, когда все находят друг дружку и счастливы до усрачки. С него станется вообразить меня бедной брошенной крошкой, что, борясь со своими демонами, прокладывает себе дорогу в светлую жизнь, и тогда я его измордую так, что мало не покажется. Хорошо еще, не кидает на меня скорбные взгляды и не шагает вплотную, дабы поддержать. Краем глаза я наблюдала за ним, он напряженно размышлял. Спустя некоторое время произнес: — А что, если она его нашла? — Ты о чем? От облегчения мой голос прозвучал жалко. — Тайный хахаль, о котором Ашлин не рассказывала Люси. Тип из паба. Стив подошел к машине с пассажирской стороны и, пока я шарила в сумке в поисках ключей, облокотился о крышу. — Что, если это вовсе не любовник? Что, если это ее отец? Она выследила его, и они попытались восстановить отношения… — Боже ж ты мой! С меня хватит! — Мне захотелось на всех парах рвануть к Рори Феллону, схватить его за шкирку и законопатить в камеру, пока не выяснилось, что Ашлин тайком бегала на трогательные свидания с Папочкой, и на меня не излился весь этот концентрированный сироп. — Ты мне уже четыре фунта должен. Не так, скажешь? (Стив только ухмыльнулся.) Да я с катушек слечу, если ты будешь продолжать громоздить свои «если». Не желаю даже думать о папаше Ашлин, пока Гэри не позвонит и мы не узнаем, что там происходило в действительности. И ты не сядешь в машину, пока не выдашь мне мои четыре фунта. Я играла ключами и глядела на него до тех пор, пока он не полез в карман, не достал пятифунтовую купюру и не протянул ее мне через крышу. — Сдачу гони! — потребовал он, когда я засунула пятерку в кошелек и открыла машину. — До того как мы доедем до конторы, ты снова мне задолжаешь. Залезай уже. — Ладно уж. — Стив сел в машину. — Раз так, то растранжирю свой фунт прямо сейчас. А если папочка вознамерился искупить свою вину за годы, проведенные вдали от семьи, и защищал Ашлин от Рори, который ему не по душе… — Вот же херня, — сказала я, заводя «кадетт» и выслушивая его недовольство по поводу того, что он должен куда-то ехать. — А что, если я стану платить тебе за то, чтобы ты не занимался этой хренью? Может, тогда заткнешься? — Думаю, тебе стоит попытаться. Я принимаю чеки. — А «сникерсами» не возьмешь? Пока ты жуешь, твоя пасть обычно помалкивает. — Прекрасно, — охотно согласился Стив. — Ничего не имею против. Я выкопала «сникерс» у себя в сумке, бросила Стиву на колени, и он немедля принялся расправляться с батончиком. Было не похоже, что он размышляет, какое трагическое у меня было детство. Мне хорошо известно, что Стив — вовсе не веснушчатый симпатяга-простак, каким он желает казаться, и все же он выглядел так, словно просто наслаждался шоколадкой. — Чего? — прочавкал он с набитым ртом. — Ничего, — ответила я. — Молчание тебе очень идет. Вот и все. И поймала себя на том, что улыбаюсь, поворачивая руль, чтобы влиться в поток машин.