Теперь ответила я: — На Феллона у нас только косвенные улики. Нет ничего, что связывало бы его непосредственно с убийством. Ни ее крови на его вещах, ни его крови на волосах жертвы, ни повреждений у него на руках. Мы не можем даже доказать, что он был у нее дома. У нас нет мотива. Мы работаем над этим, и если эксперты объявят, что нашли волокна от ковра Ашлин на брюках Рори, то я тогда сверну прочие версии. Но пока все косвенно, я продолжу шарить в поисках других версий и исключать их. Я не хочу дойти с Феллоном до суда, чтобы там адвокат предъявил свидетеля, который видел, как Ашлин ссорилась с парнем, ничего общего с Феллоном не имеющим. О’Келли принялся вытаскивать из кармана пиджака мусор: скрепки, мятую салфетку, какие-то камешки. Все это он медленно перебирал, не глядя на меня. Наконец спросил: — А почему его снова не допросили сегодня? Я отвыкла, что от меня требуют объяснений моих решений, такое случалось, только если дело совсем уж летело под откос. Будь я уверена, что О’Келли намеренно треплет мне нервы, дабы появился повод дать мне пинка, я бы уже вызверилась по полной, вот только уверена я не была. Перед глазами стоял конверт с пачкой пятидесятифунтовых купюр в кармане Бреслина. В ушах звучал голос О’Келли: Бреслин сейчас заступает. Возьмите его. Казалось, что я лечу, набирая скорость, как на американских горках. Подъем вот-вот закончится, тележка сорвется вниз. Неважно, нравится мне это или нет, но нужно быть к этому готовой. — Потому что не хотели, — строптиво ответила я. — Когда получим все экспертизы, тогда и потолкуем подробно. Он нервный тип, нет никакого вреда в том, чтобы несколько дней поварился в собственном соку. Глаза О’Келли укололи, точно шило, и тут же скользнули в сторону. Он вытащил из кучки на ладони старый леденец от кашля и рассмотрел его с вялым отвращением. — Не понимаю, чему ты радуешься, Конвей. Говорю же: О’Келли гораздо умней, чем показывает. Я сменила выражение лица: — Шеф? — Неважно. — Он протянул ладонь к мусорной корзине и перевернул, мусор посыпался с сухим стуком. — Продолжайте. Увидимся завтра. Постарайтесь хоть что-то раздобыть. Обычно езда как ничто другое успокаивает меня, но сегодня это не сработало. Ветер затеял со мной подлую игру — то затихал, давая расслабиться, то с новой силой набрасывался на машину, как игрок в регби, швырялся в стекла дождем. Движение на улицах было дерганым, все сигналили, слишком рано трогались на светофорах, и пешеходы метались на переходах, точно звери. Меня тормознули еще до моста. Я проскочила на желтый и сперва решила, что у инспектора тоже выдался тяжелый день, но когда он не обратил никакого внимания на мое полицейское удостоверение, то поняла, что тут что-то не так. Он сразу проговорился: мол, был звонок, поступила жалоба на опасное вождение, вероятно, водитель пьян. Звонивший мог перепутать номер, но он дал точное описание машины — черная восьмая «ауди ТТ». Так что никакая это не ошибка. Патрульный хотел отпустить меня, чтобы не заморачиваться, но я заставила его взять у меня тест на алкоголь и все запротоколировать, пока тот же самый «кто-то» не позвонил козлу Краули и не поведал ему, что я использовала свое удостоверение, дабы увильнуть от проверки. Конечно, можно отследить номер, с которого звонили в участок, но и так ясно, что он окажется незарегистрированным. У многих полицейских есть паленые телефоны для особых нужд. Всю оставшуюся дорогу до дома я поглядывала назад, ожидая, что вот-вот снова замерцает мигалка. Никто не появился, а это означало, что следующая встреча ждет меня утром. По крайней мере, на этот раз никто не шатался в моем проулке. И то хлеб. Я отперла дверь, зажгла свет, бросила сумку, захлопнула дверь, прошла в гостиную и замерла. Запах кофе. Молчащая сигнализация. Движение, легкое колебание на темной кухне. Я вытащила пистолет. Все казалось замедленным, будто я в невесомости, хотя двигалась я быстро. Я направила пистолет в проем кухонной двери. — Полиция, бросьте оружие, держите руки на виду, выходите медленно. В дверном проеме появился сухонький недомерок в небесно-голубом спортивном костюме, руки он держал поднятыми. Мелькнула мысль, что этот обдолбыш залез пограбить в неправильную квартиру, а палец так ладно лежит на спусковом крючке, и нет ни одной причины, почему бы мне на него не нажать. Но тут недомерок сказал: — Тебе нужна сигнализация получше. — Блоха! — воскликнула я и расхохоталась. Будь я из тех, кто лезет обниматься, я бы его обняла. — Идиот. Со мной чуть сердечный приступ не случился. Почему ты просто не ответил на мое сообщение? — Так надежнее. И вообще, не видались давно. На лице Блохи блуждала улыбка размером с добрую суповую миску. Я чувствовала, что на моем тоже что-то такое нарисовано. — Надежнее? Я тебя чуть не пристрелила. — Я помахала пистолетом. От выброса адреналина кружилась голова. — Черт! — Не, я в тебе уверен. Блоха скрылся в кухне: — Кофе? — Да, очень кстати. Я прошла мимо него, отвесив легкий подзатыльник. — Никогда больше так не делай. Если уж я должна кого-то убить, не хочу, чтобы это был ты. — Ай! — Блоха потер голову. — Я не пытался тебя напугать. Собирался посидеть в гостиной, а потом подумал, а вдруг ты не одна вернешься. — Ага, вот это сцена была бы. Я все никак не могла стереть с лица улыбку. — Голодный? — Да у тебя ж нет ничего. Я уже проверил. — Наглый ты сукин сын. В морозилке есть рыбные палочки. Как насчет сэндвича с рыбными палочками? — Объеденье! — счастливо протянул Блоха и принялся нажимать кнопки на кофемашине. — Классная штука. Надо себе такую завести. — Если моя исчезнет, я приду за тобой. Я включила плиту и открыла холодильник. Блоха, водрузив локти на кухонную стойку, зачарованно наблюдал, как машина поплевывает кофейными струйками. Блоха до неправдоподобия миниатюрен. Выглядит так, будто мамочка пила недостаточно молока, вынашивая его, что наверняка так и есть, учитывая, в каких трущобах он родился. Прозвище приклеилось к нему еще в полицейском колледже — мы учились на одном потоке — из-за того, что он ни секунды не мог устоять на одном месте. Вот и сейчас, дожидаясь кофе, переминался с ноги на ногу, точно у него зуд. В колледже я не стремилась завести друзей, мне не улыбалось, чтобы мудачье за моей спиной шепталось, будто я оттрахала парня, положившего на меня глаз. Если бы не это, мы бы стали закадычными друзьями. На втором году обучения Блоха исчез. Нам выдали историю, что он вылетел из-за того, что его поймали с гашишем. Начались дежурные шуточки — мол, можно одеть гопника в полицейский мундир, но нельзя превратить гопника в полицейского, однако меня не проведешь. Блоха был слишком умен, чтобы так попасться. А несколько лет спустя, когда я уже работала в полиции, меня отправили на операцию — я должна была стать кузиной Блохи и под именем Рэйчел доставить чемодан, набитый наркоденьгами, в Марбелью, мужику, который приходился корешем шефу Блохи. Ловушка сработала как часы, несколько плохих парней посадили, а мы с Блохой тогда отлично повеселились. И прежде чем я вернулась в отдел, мы с ним завели почтовый ящик на имя Рэйчел — на случай, если понадобимся друг другу. И до сегодняшнего дня ни разу им не воспользовались. Взяв кофе и сэндвичи, мы переместились в гостиную и растянулись на противоположных концах дивана, поставив тарелки на колени. Я разожгла камин. Ветер все не утихал, но толстые стены делали его завывания даже уютными. — Ах, — сказал Блоха, устраиваясь поудобнее на подушках, — как же хорошо. Когда-нибудь я куплю себе такую же квартирку. А ты научишь меня, как ее обставить. Это замечание навело меня на мысль. — А как ты меня нашел? — Ну как. Где бы ты могла быть, если меня нет рядом? — Он лукаво улыбнулся. — Отдел убийств, а? Круто. Ну и как там? Итак, он про меня расспрашивал. — Прекрасно. Раздала штрафов больше всех. — Как с ребятами? Без терок? Я не была вполне уверена, что поняла, о чем он спрашивает. По его лицу нельзя было ничего прочесть. — Все в порядке. А ты где сейчас обретаешься? — Да сама знаешь. Немного тут, немного там. Помнишь того чувака Гогглеза? Такой маленький толстяк без шеи? — Господи, ну ты и вспомнил! — Я рассмеялась. — Знаешь, он ведь все увивался за мной. Каждый раз, когда ты оставлял меня одну, он тут как тут, начинает петь, как он любит высоких цыпочек и что у маленьких жокеев самые большие хлысты. Так заводился, что каждый раз забывал, что уже пытался и ничего из этого не вышло. Блоха ухмыльнулся: — В его духе. Нам пришлось его посадить. А мы даже не хотели, он еще мог быть полезен. Но этот больной придурок… С дружком Фонзи они сняли номер в одном отельчике в Корке. Сидели там и фасовали экстази, свежую партию, прямо тепленькую из печки. — Блоха захихикал, да так заразительно, что, еще не зная, о чем речь, я уже смеялась вместе с ним. — А Гогглез всегда пробует товар, только на этот раз увлекся. Три часа ночи, а он на лужайке перед гостиницей в одних труселях поет во весь голос. Говорят, это было «Я целовал девушку». От хохота я повалилась на диванные подушки. Давно мне не было так хорошо. — Когда хозяин вышел, чтобы посмотреть, что происходит, Гогглез обнял его, сказал, какой он классный, затем заскочил в квартиру и прямо в кровать к жене хозяина. Приехала полиция, отвела его в номер, чтобы проспался, а там Фонзи развалился в кресле и вокруг сотни упаковок экстази. — О Иисусе, — сказала я, утирая слезы. — История зашибись. Но вы же могли все сгладить и позволить парням уйти, разве нет? — Попытались. Начальник половину отдела заставил проверять, не нарушили ли патрульные протокол, незаконный обыск или что еще. Но они были чисты как снег. Бедный старина Гогглез отправился в тюрьму. Вот, — Блоха помахал сэндвичем, — можешь навестить его там, подбодрить чуток. Он резвился, но было ясно, что в этом предложении только доля шутки. — Попрошу его спеть мне из Кэти Перри, — сказала я. — Это взбодрит нас обоих. — Насколько я слышал, ему сейчас не до песен. — Слушай, если уж мы заговорили о твоих ребятках… «Курьер» опубликовал мое фото. Тебе это ничем не грозит? Из-за Блохи я стараюсь, чтобы мои фотографии не попадали в газеты. Конечно, когда я работала под прикрытием, меня готовили: прическа, крупные серьги, тонна макияжа, розовые топики с надписями типа «Бесстыжая» и «Твой парень запал на меня» во всю грудь. И все-таки… — Пока никаких проблем. Посмотрим. Полицейского, работающего под прикрытием, не так-то легко вогнать в панику. — Не думаю, что тебя может кто-то узнать. Ты же вся из себя такая изысканная теперь. — Он оглядел мой костюм. — Да и лет-то сколько прошло. — Давай-давай, критикуй, не сдерживай себя. Блоха критически осмотрел меня. — Ну нет, нормально выглядишь, но отпуск тебе не повредил бы. Или витамины.