— Да. Мог бы. — Он вздохнул. — Скажу откровенно. Я хотел понаблюдать за тобой, прежде чем предпринимать какие-то шаги. То есть сперва требовалось оценить, достаточно ли я хороша. В том случае, если бы у меня имелся любовничек в засаленных трениках, полдюжины орущих младенцев и сигарета в зубах, он бы развернулся и свалил. История закончилась бы, еще не начавшись. Может, он даже верил, что именно поэтому все так и сделал. А я вот не верила. Я знала, что у него в голове. Если бы он провернул все как полагается — осторожно сообщил о себе, потом договорился о встрече на нейтральной территории, где мы оба чувствовали бы себя комфортно, и все такое… Но тогда бы я определяла, где, когда и нужно ли мне это вообще. Но нет, ему требовалось совсем другое — он хотел меня на своих условиях. Вот только, к несчастью для него, этот ген передался следующему поколению. — Итак, затем ты три дня ошивался тут и шпионил за мной. Его ноздри раздулись. — Мне неприятно это признавать. Но я же сказал, что отвечу на любой вопрос. — Твоему приятелю репортеру не обломится ничего. С утра ты позвонишь ему и скажешь, что женщина не та. И сделаешь это очень убедительно. Он поднял голову. Гордость была ему очень к лицу, и он это знал. — Я дал ему слово. Он хотел, чтобы я его умоляла или топнула ножкой, напомнила ему, что мне он должен больше, чем какому-то репортеру. Я коротко рассмеялась. — И что же он сделает? Подаст на тебя в суд? — Нет, конечно, но я предпочитаю выполнять обязательства. (Губы мои слегка покривились.) Вряд ли кому-то из нас нужно, чтобы он стал врагом. — Поверь мне. Тебе гораздо меньше понравится заполучить во враги меня. Думаешь, у меня нет друзей в дорожной полиции? Хочешь до конца жизни дышать в трубочку каждый раз, когда садишься за руль? Или таскаться на допрос каждый раз, когда ребенок скажет, что у плохого дяди был темный цвет кожи? Его губы, красивые и четко очерченные, совсем как мои, поджались. — Вижу, для тебя это много значит. И взял паузу, чтобы я захватила наживку. Я молчала. — Ладно. Скажу журналисту, что ошибся. — Он кивнул в сторону дивана: — Теперь я могу сесть? И даже начал двигаться к дивану. — Прекрасно, — сказала я, подняла пистолет и направила на него. — Теперь ты можешь уйти. Он замер. — А твои вопросы? Тебе не интересно узнать… — Не-а. Катись отсюда. Он не сдвинулся с места. — Ты сказала — полчаса. — Уложилась быстрее. — Полчаса. Мы же договорились. Я расхохоталась. — Тебе следовало взять расписку. Вон. И не возвращайся. У него заходили желваки. — Если ты хочешь меня обидеть… — Я хочу, чтобы ты свалил из моей квартиры. Если я захочу тебя обидеть, я воспользуюсь этим. — Я указала подбородком на пистолет. — Пошел. На секунду мне показалось, что так и придется сделать. Он не привык отступать. Тем интереснее. Я тоже не привыкла. Он понял, что я способна выстрелить, глаза его расширились, он отступил, но не ушел. — Я понимаю, что для тебя это потрясение. Поверь, я не хотел, чтобы все произошло так. Позволь мне оставить свою визитку. Когда ты передумаешь. — Его рука потянулась к внутреннему карману. — Нет, — сказала я и ткнула пистолетом его в грудь. — Мы закончили. Если ты еще раз попадешься мне на глаза, я тебя пристрелю. Потом расскажу, что была в панике из-за того, что за мной следили, мой друг Стив подтвердит, а я продам эту историю о трагическом недоразумении твоему щелкоперу за круглую сумму. Рука отодвинулась от кармана. — Ты не такая, какой я тебя представлял. — Ну что поделать. Пока. Еще секунду он стоял в моей гостиной, невидяще уставясь на диван, будто силился понять, что же дальше. Он больше не походил на мою копию. И на тень он больше не походил. Передо мной стоял немолодой уже мужчина, слишком долго — несколько дней — торчавший на холоде и чего-то себе навоображавший. Наконец он сделал шаг. Открыв дверь, обернулся, я ждала каких-то слов, но он лишь кивнул и ушел в ночь. Я стояла в дверях и следила, как он идет вверх по улице. Шляпа его валялась под уличным фонарем, подергиваемая поднимающимся ветром. Он нагнулся — скованно, словно у него болела спина, поднял шляпу, отряхнул и двинулся дальше, из круга света, за угол. Он так и не оглянулся. Я подождала пять минут. Потом еще пять, чтобы убедиться, что он ушел. Руки у меня ходили ходуном — промерзла до костей, да и мышцы свело, потому что очень старалась не направить пистолет ему в спину. Уверившись, что он не вернется, я убрала оружие в кобуру и позвонила Стиву. Ответил он сразу. — Как ты? — Изумительно. Ты где? — За углом. В пабе… как его… не помню название. Решил, что на всякий случай, да я знаю, ты и сама… Он еще у тебя? Или?… Он спрашивал, не нужно ли убрать труп из моей квартиры. — Ушел. Можешь зайти? — Конечно, — сказал торопливо Стив. Теперь этот дурачок думает, что я начну рыдать у него на плече. — Буду через пять минут. Он прискакал через три, волоча за собой размотавшийся шарф. — Иисусе! Да спокойнее ты, — сказала я, открыв дверь. — Нет никакого пожара. — Ты в порядке? — Я же сказала, в порядке. Ты что, не допил свое пиво? — Ну да. Я же думал… Рыжие волосы дыбом — олицетворение спешки. — Ты сраный истерик. Хочешь выпить, для успокоения? — Да. Спасибо. Я направилась к стойке. — Виски подойдет? — Да. Прекрасно. Стив стоял между кухней и гостиной и озирал помещение, чтобы не смотреть на меня. Сказал, обращаясь к кухонному окну: — Я его видел. Его лицо. — Ага. Я тоже. Стив явно ожидал совсем других слов. — Лед? — Да. Пожалуйста. Он смотрел, как я достаю стаканы и разливаю напитки. Мои руки были тверды как камень. — Ты с ним… В смысле, ты его еще увидишь? Я протянула стакан. — Вряд ли. Я сказала ему, что если увижу — пристрелю. Стив хихикнул, громко и испуганно. Я вдруг поняла, как это прозвучало, и тоже рассмеялась.