— Откуда ты его знаешь? — Вы и сами знаете. — Мы хотим услышать это от тебя. — Он пропал. Много лет назад. Я работал над этим делом. — А это кто? — Я переместила палец на Эвелин Мюррей. — Его жена Эвелин. — А это? Мой палец лег на Ашлин. Стив придвинулся ко мне, теперь мы оба сидели лицом к лицу с Маккэнном, наблюдая за каждым его движением. После долгого молчания он произнес: — Их дочь. — Как ее зовут? Вздох: — Ашлин. После того как имя было произнесено, повисла тишина. — Ты действительно не помнил ее? — наконец с недоверием в голосе спросил Стив. — Я понимаю, что она выросла, но разве ее лицо не казалось тебе знакомым? Имя? Ничего? Маккэнн после паузы медленно повел головой из стороны в сторону. — А она тебя помнила, — сказала я. Он все мотал головой. — Вот поэтому-то она и сняла тебя в «Хоргансе». Не потому что западала на полицейских, не потому что ты детектив. А потому что хотела узнать, что случилось с ее отцом. — Я думал, что это какая-то шутка, розыгрыш, — сказал Стив, — или извращенное желание вот таким способом стать поближе к отцу. (У Маккэнна дернулся уголок рта.) А когда она тебя узнала поближе, влюбилась. Я презрительно фыркнула. — Эй, случаются вещи и постраннее. Ты сама наверняка тоже так считала? Маккэнн вскинул голову, и яростная надежда в его глазах ужасала. Я взяла телефон и принялась копаться в нем, чувствуя, как Маккэнн изо всех сил старается не смотреть. А вот и листок со сказкой Ашлин. — Вот, почитай, — я протянула телефон Маккэнну. Во время чтения он несколько раз закрывал глаза. Закончив, очень медленно, неуверенно, будто пьяный, положил телефон на стол. На нас он не смотрел. — Узнал почерк? Кивок. — Чей? Спустя секунду: — Ашлин. — Да. А злодей в сказке? Разрушивший ее жизнь и жизнь которого она хотела разрушить? Ты знаешь, кто это, правда? Маккэнн не ответил. Я слышала его дыхание, тяжелые всхрипы в густом перегретом воздухе. Когда стало ясно, что он не собирается говорить, я сказала: — Это ты, Маккэнн. Ты, понимаешь? Ни звука. Ладонь накрывала телефон с фото на экране. Я придвинулась, пристукнула по столу. — Сосредоточься. Я хочу, чтобы ты досконально понял, почему все произошло. Его веки дернулись. Он уже догадывался, но ему этого было недостаточно. Он отчаянно хотел услышать все, до конца. — Помнишь, как вы беседовали с Ашлин о деле ее отца? — Я никогда не называл имен. Я рассмеялась. Из всего, что его волновало, он упомянул именно это. Чтобы мы, Иисусе ты наш, не подумали, будто он способен вести себя непрофессионально. — Да тебе и не надо было. Она же отлично знала, о ком идет речь. Она ведь направляла беседу. Так ты помнишь, что ей говорил? — Как мы отследили его в Англии… Как нашли его там с этой… Ашлин и словом не обмолвилась. И бровью не повела. Просто слушала и кивала… — О, она была хороша. Ашлин была гораздо круче, чем ты мог даже представить. Ты рассказал ей про свой разговор с ее отцом? Рассказал, как он попросил передать Ашлин и ее матери, что с ним все в порядке, а ты решил не говорить ничего? Маккэнн поднял на меня глаза: — Ты не видела Эвелин Мюррей. Утонченная, скромная, милая. Будто сошла со страниц старого романа. Она и умерла в конце концов от чахотки или чего-то такого, потому что этот мир был ей не по силам. Она была из стекла. — По моему лицу расползлась улыбка, и он заорал: — Да пошла ты! Я с ней не спал. Я и пальцем до нее не дотронулся. — Ладно. Но если ты так о ней заботился, почему не сказал ей правду? — Потому что если бы она узнала, что ее муж сбежал с молоденькой, то не пережила бы. Рассыпалась в пыль. Я не хотел стать тому причиной. — Но это не помешало тебе забрать весь остаток ее жизни. Все, что происходило с ней после того, как ты появился у нее дома, каждое ее действие, каждая ее мысль — все замарано твоими отпечатками. И ты знал, что так и будет. Я наклонилась над допросным столом, намеренно узким, чтобы можно было подобраться поближе к допрашиваемому, я хотела рассмотреть каждый волосок в щетине этого ублюдка, ощутить чайный душок в его дыхании, запашок несвежей одежды, едкую вонь страха и ярости. Я была близка настолько, что могла выпить из него всю кровь. — Не обманывай себя, Маккэнн. Ты ведь из-за этого промолчал, да? Эвелин заполучить не мог, но тебе нравилось сознавать, что вся ее жизнь отныне принадлежит тебе. Что ты накрыл ее своей тенью. Просыпаясь, она спрашивала себя, заглянет ли нынче детектив, вздрагивала от каждого телефонного звонка, и каждый раз, когда ей снилось, что он мертв, она принадлежала тебе. Ты думал об этом, когда жена не давала тебе и ты лежал рядом с ней и мечтал об очаровательной малышке Эвелин? Тебя заводило, что все ее поступки, все ее мысли отныне — это твоих рук дело? Запавшие голубые глаза смотрели в упор. Никогда прежде я не видела столько ненависти, направленной на меня. Такая ненависть способна возникнуть только среди близких, в семье, между друзьями. Я ткнула пальцем точно меж ребер, туда, где больнее всего, где все скрыто от всех. Он был целиком мой. Маккэнн тихо, сквозь зубы, прямо в лицо, процедил: — Отъебись, сука. Это было для ее же пользы. Знаешь, что ее муженек о ней говорил? Чем оправдывался? Что он задыхался с ней целых десять лет. Что он с ума сходил, и еще несколько месяцев, проведенных в том доме, довели бы его до психушки. Думаешь, это я должен был ей сказать? Чтобы она страдала до конца дней? Она была не из тех, кто может отмахнуться и продолжать себе жить. Не я ее сломил. Мои действия позволили ей сохранить хоть каплю самоуважения, запомнить свою семейную жизнь так, как ей хотелось. Я дал ей шанс. — Вот только в комплекте еще шла Ашлин. Ты ни разу не дал себе труда подумать о ней, правда? Ты перешагнул и через ее жизнь. Каждый ее день — твоих рук дело, и это были очень плохие дни. А потом она выросла, начала искать ответы и когда узнала, кто скрыл от нее правду, было слишком поздно. У Маккэнна приоткрылся рот. Я буквально увидела ярчайшую вспышку в его мозгу, услышала оглушительный грохот — и вот уже мозг мечется, искрит, осыпается осколками, пытаясь найти укрытие, спрятаться, забиться в угол. — Позволь мне рассказать тебе, какое же решение приняла Ашлин в тот вечер, когда ты поведал ей эту историю. Она решила, что теперь ее очередь превратить твою жизнь в кошмар, который она для тебя выберет. Вот поэтому вы и кувыркались в постели, Маккэнн. А не потому что твой хер ей понадобился. Потому что Ашлин понимала, что тобой удобней вертеть, если ты у нее между ног. И она не промахнулась. Она почти добилась своего, правда? Когда ты собирался пойти к своей миссус и сообщить ей, что все кончено? На следующей неделе, а может, прямо сегодня? Из рта у него вырвался лишь хрип. Я придвинулась еще ближе и сказала мягко, артикулируя каждое слово: — Все это было ложью. Всякий раз, когда Ашлин целовала тебя, всякий раз, когда ложилась с тобой в постель, всякий раз, когда говорила, что любит тебя, она едва сдерживала рвотный позыв. Она заставила себя пройти через все это, чтобы воздать тебе по заслугам. Маккэнн принялся раскачиваться на стуле, голова его поникла, плечи обвисли, он напоминал истекающее кровью животное, пытающееся удержаться на ногах. — Теперь ты понимаешь, зачем ей понадобились эти фотографии? Он дышал так, будто эта миленькая комната в пастельных тонах превратилась в больничную палату. — Ты был прав. Она собиралась отнести их твоей жене, если бы не удалось заставить тебя уйти от нее по своей воле. Так или иначе, Ашлин намеревалась разрушить твой брак. А потом приняла бы тебя с распростертыми объятиями, сказала бы, что жена тебя не заслуживала и что тебе лучше с той, кто умеет тебя ценить. А позже, когда все успокоилось бы, развод остался позади, дети возненавидели тебя, а твоя миссус прокляла тебя навеки, вот тогда Ашлин собиралась вышвырнуть тебя в тот бардак, который отныне назывался бы твоей новой жизнью. Только болезненное дыхание. Вот и все. От Маккэнна не осталось ничего. Мы с Ашлин выиграли эту партию. Если он даже заговорит, то голос будет раздаваться из той кипящей бездны, в которую мы его ввергли. Стив спокойно спросил: — Ты любил ее, правда? Маккэнн поднял голову. Пустой взгляд слепца метался по нашим лицам. Он открыл рот, глотнул воздуха и долго-долго не выпускал. Потом произнес: — Без комментариев. — Расскажи, приятель. Что она тебе сказала? Чтобы ты уходил и никогда больше не возвращался? Она посмеялась над тобой, потому что ты возомнил, будто такая, как она, может влюбиться в тебя? Что?