— Это не журналистский источник, придурок, — сказала я. — Этот человек помог преступнику проникнуть в мой дом. Думаешь, на это защита распространяется? — Вполне возможно. Ты же не знаешь, что еще он мне сообщил. — Краули, ты хочешь, чтобы я разозлилась? Он пожал плечами, точно обиженный подросток: — Ладно. Бреслин. Вот сволочь. Надо было тогда врезать. — Как тебе удалось выудить это из него? — Ой, брось. Я же не на дыбе его пытал. Когда он позвонил мне насчет Ашлин Мюррей, то сказал, что ты бываешь ужасно нерешительной, — я только цитирую. — Краули поднял руки и ухмыльнулся мне в лицо. — Сказал, что ты с этим очевидным делом можешь и месяцы провозиться. Это была бы только твоя проблема, но на этот раз детектива Бреслина приставили к тебе, а он не хочет иметь ничего общего с этим идиотизмом. Он хочет, чтобы на тебя как следует надавили, чтобы ты нормально работала, — снова цитата, детективы, только цитата. Вот я и решил немного надавить. — Лучше ты и сделать не мог, приятель. — Стив снова обращался к своему телефону. — Ты на нас так надавил, что мы вообще ничего не соображали, правда, Конвей? Краули подозрительно посмотрел на него. — А когда тот человек позвонил и представился твоим отцом… — Так вот почему ты сразу поверил, что это мой отец. Я-то думала, что ты просто желал засунуть свои грязные лапки в мою личную жизнь и так возбудился, что соображать перестал. Но ты решил натравить этого говнюка на меня, чтобы подбросить дров под котел. И тогда дрессировщик тебя погладит по шерстке и выдаст сахарку. Я права? Краули скривился: — Твой тон неуместен и оскорбителен. Я не обязан… — Можешь засунуть мой тон себе знаешь куда? Ты позвонил Бреслину и заявил, что можешь так испоганить мне жизнь, что я точно башку себе расшибу. Пернуть буду бояться. И все, что тебе нужно, это мой телефон и домашний адрес. И он тут же все тебе выдал. Я что-то упустила? Он сидел совершенно прямо, на меня не смотрел, всем своим видом показывая, как неприлично я себя веду. — Если ты все уже знаешь, зачем спрашиваешь? — Затем. Всего я не знаю. Роше сливал тебе мои дела постоянно, а Бреслин сделал это только однажды. Кто еще? Он покачал головой: — Больше никто. — Краули, — сказала я с угрозой в голосе, — ты не получишь билет на выход, скинув мне только два имени. Говори — или сделка отменяется. Краули все изображал оскорбленное достоинство, но выглядело это так, будто ему отлить приспичило. — Я знаю, когда полная прозрачность крайне важна, детектив Конвей. Другие детективы действительно контактируют со мной, есть среди них и те, для кого право общественности знать не пустой звук, но ваших расследований это не касается. Внутри взметнулась ярость, и я не знала причины — от того, что он может лгать, или от того, что может говорить правду. Я встала, обошла вокруг стола и выплюнула прямо ему в лицо: — Не вздумай играть со мной. Если ты о ком-то умолчал, я выясню и вернусь. И ты проведешь остаток своей жизни, постоянно оглядываясь, и пожалеешь, что не выбрал карьеру уборщика сортиров. — Я не играю. И ничего не скрываю. Детектив Роше и один раз детектив Бреслин. И все. И я поверила — поверила страху, написанному на лице Краули. Он сварливо добавил: — Ты думаешь, что такая звезда, что весь мир плетет заговоры против тебя, однако не все с этим согласны. В голове разлилась странная пустота. Я ведь и правда всегда думала, что весь отдел жаждет моей крови, что наша общая комната — лишь ширма, за которой прячется целая армия, а я — одинокий воин, которому суждено пасть в неравном бою. Вот только каждый раз, когда я заглядывала за ширму, там был лишь один-единственный ублюдок. Ребята отпускают шуточки на мой счет. И края этих шуточек пропитаны ядом и тщательно заточены, чтобы больнее ранить. Мне и в голову не приходило, что это просто шутки, чуть более резкие, потому что я и сама резкая, а после того, как Роше попытался ухватить меня за зад, а все остальные промолчали, я стала еще жестче. Когда Блоха намекнул, что был бы рад моему возвращению в Прикрытия, я решила, что это из-за моих проблем в Убийствах, и во мне даже не шевельнулась мысль: а может, из-за того, что он по мне скучает, из-за того, что помнит, какими классными напарниками мы были. А Стив с его бесконечными «если», рассматривающий все под микроскопом. Я ведь на несколько часов поверила, что он заманивает меня на вершину утеса, чтобы столкнуть оттуда, помахав на прощанье. Хорошо, что из-за моей смуглой кожи Стив с Краули не видят, как я заливаюсь краской стыда. Со мной произошло то же, что и с Ашлин, — я потерялась в своей собственной голове, в истории, которая существовала только в моем мозгу, в тенях, что заменили реальность. И теперь реальность наваливалась со всех сторон, сдавливала, ломала кости. Ледяной холод накрыл меня, и дрожь пробежала по телу. Краули и Стив смотрели на меня, ждали, позволю ли я Краули соскочить с крючка. Телефон Стива взвизгнул, выводя меня из оцепенения. — Ладно, — сказала я. Сбежать бы отсюда немедленно, но тут еще есть дела. — Ладно. Принимается. В ту же секунду Краули стряхнул с себя страх и обратился в жадную гиену: — Ты упоминала про что-то интересное для меня. — О да. — Я уже пришла в себя. — Очень интересное. Прямо сенсация. Тебе понравится. Краули потянулся за диктофоном, но я покачала головой: — Не-а. Не для записи. Из источников, близких к расследованию. Усвоил? «Источники, близкие к расследованию» означает одно — полиция. Я не хотела, чтобы Маккэнн или Бреслин решили, что это Люси заговорила. Краули надулся, но я снова села и посмотрела на Стива, неистово перебиравшего пальцами по экрану телефона. Краули вздохнул и убрал диктофон. — Думаю, что усвоил. — Хороший мальчик, — одобрила я. — Ашлин Мюррей, годится? Краули кивнул, весь исходя слюной, надеясь, что я поведаю сейчас, как ее насиловали разными извращенными способами. — У нее был роман. С женатым мужчиной. Краули понравилось. Он тряхнул головой с видом опытного сердцееда. — Я так и знал. Она была слишком хороша. Девушки с такой внешностью, боже, да они считают, что выпутаются из чего угодно. Чуть что, упс, простите, ваше высочество, — и все сразу как надо. Но в жизни все не так. Он уже переписывал заново всю историю у себя в голове, подыскивал самый лучший эвфемизм для «разрушающей семьи нимфоманки, которая получила по заслугам». — Дальше еще лучше, — не поднимая головы, сказал Стив. — Догадайся, чем зарабатывает на жизнь ее дружок? — Хм… — Краули ущипнул себя за подбородок, задумался. — Ну что ж. Такие девушки любят деньги. Но я бы рискнул предположить, что к власти ее тянуло даже больше, чем к деньгам. Я прав? Это произвело на нас впечатление. — Почему ты не у нас работаешь? — спросил Стив. — Нам в отделе толковые ребята всегда нужны. — Ну, не каждый хочет трудиться на Большого Брата, детектив Моран. Вероятно, мы говорим о политике. Давайте подумаем… — Краули прикрыл ладонью губы. История уже просилась на бумагу. — Работа Ашлин не могла вывести ее в эти круги, то есть встретиться они должны были случайно, она молода, значит, бывала во всяких модных местах… — Даже лучше, — сказала я. И быстро оглянувшись, подалась через стол и кивнула Краули. Он придвинулся, обдав меня смрадом своего лосьона после бритья, и я едва слышно прошептала: — Он полицейский. — Даже лучше, — сказал Стив, откладывая телефон и тоже придвигаясь к нам. — Он детектив. — И даже еще лучше, — сказала я. — Он детектив из Убийств. — И это не я, — быстро добавил Стив. — Я, слава богу, не женат. Мы отодвинулись и дружно улыбнулись Краули. Он смотрел то на меня, то на Стива, а его крошечный мозг так и метался из стороны в сторону. Краули пытался сообразить, чего мы хотим и не морочим ли ему голову. — Я не могу это опубликовать. — Еще как можешь, — возразила я. — Я не могу. На меня подадут в суд. На «Курьер» подадут в суд. — Если не будешь называть имен, то — нет, — успокоил его Стив. — Нас там человек двадцать, кроме Конвей, все мужчины, и большинство женаты. Сколько это? Шестнадцать, семнадцать? Да ты как в сейфе. — Мои контакты взбесятся. Не стану я ломать свою карьеру. — В Убийствах тебя и так все ненавидят, приятель, — заметил Стив, снова берясь за телефон. — Ну разве кроме Роше и Бреслина. И чтобы упростить тебе задачу, скажу, это не они. Так что никаких мостов ты не сожжешь. — Ты станешь героем, — сказала я. — Самый отважный журналист Ирландии, осмелившийся вступить в схватку с Большим Братом за правду и гласность, не думая об опасности. Это будет великолепно.