— Представь, сколько шуму поднимется, — сказал Стив. Краули неприязненно покосился на него. — Статья должна выйти завтра же. У женатого детектива, не связанного с расследованием по делу Ашлин Мюррей, но достаточно близко знакомого с его ходом, был роман с жертвой. Если нам понадобится, чтобы ты в какой-то момент еще что-то вбросил, дадим тебе знать. У начальства не будет выхода. Им придется начать внутреннее расследование. На полновесное обвинение они накопают не больше нашего, но по крайней мере Маккэнн не вернется ни в семью, ни за свой стол в Убийствах, словно и не произошло ничего. Ашлин все-таки получит то, чего добивалась. — Тебе все ясно? Краули тряхнул головой, но не соглашаясь, а осуждая. Нашу грубость, нашу человеческую ущербность. Но мы, все трое, знали, что он сделает это. — Прекрасно, — сказала я, отодвинулась от стола, встала. Стив наконец вырубил игру. — Увидимся. И мы оставили Краули в компании САРТРА — трудиться над свежайшей сенсацией. Воздух снаружи был столь приятен, что запросто мог одурачить и заставить тебя подставить лицо в поисках тепла. Только половина пятого, но уже совсем темно, улицы заполнялись вечерней суматохой. Группки курильщиков смеялись у пабов, девушки, размахивая пакетами с логотипами магазинов, спешили домой, чтобы успеть принарядиться к вечернему выходу. — Хочу тебя кое о чем спросить. — Я повернулась к Стиву. — Ты знаешь, кто нассал в мой шкафчик? Я никогда не заговаривала о той истории, но он не стал притворяться, будто впервые слышит. Спокойно посмотрел на меня. — Ничего конкретного я не знаю. Никто не стал бы заводить такие разговоры рядом со мной. — Бреслин говорил… Бреслин говорил, что Стив, конечно, слышал все детали и, уж конечно, рассказал бы, будь он на моей стороне. Бреслин много чего говорил. И я заткнулась. Но Стив все понял. — Все знают, что я попал в отдел только потому, что ты замолвила за меня слово. Мы напарники. Никто не станет проверять, насколько мы преданы друг другу. Мозги-то у них есть. От этих слов мне стало тепло, почти жарко, почти больно. — Да, — сказала я. — Есть. — Но из того, что я зацепил, вроде как Роше. — А что насчет того фотошопа, где моя голова из манды вылазит? — Ну это точно Роше. — Ну да. Ладно. — Я смотрела на облака, окрашенные городскими огнями в чудной серо-золотистый оттенок. — А все остальное? Я не имею в виду мелочь. Настоящие пакости. — Никто мне о таком не стал бы рассказывать. Но я ни разу не слышал, чтобы кто-то еще этим занимался. — Ты мне никогда об этом не говорил. Уголок его рта дернулся в усмешке: — Да потому что ты бы не стала слушать. Стив с его драгоценной гангстерской версией. Все раздувал ее, накручивал, махал руками, чтобы привлечь мое внимание. А я подозревала, что все это ради того, чтобы я не портила ему репутацию в отделе. Он же считал, если версия сложится, то я наконец перестану твердить себе, что и все это дело, и весь этот отдел — один большой заговор с целью избавиться от меня. Господи, даже и не разберешь, кто из нас больший кретин. — Ха, — сказала я. Воздух пах свежестью и беспокойством, и вокруг все эти уютные заведения, в которых можно чудно провести вечер — все манят уютными огнями из распахнутых дверей. — Ты только посмотри. — Что? — Мне так жаль, что я все упустила. Все. Стив промолчал. — Нам надо поговорить с шефом, — сказала я. 18 Мы со Стивом снова направлялись в кабинет шефа. Дверь за нами закрылась, и нас обволокла тишина, мы будто очутились за тысячи миль от нашего отдела. Вокруг сплошь барахло и хлам. Паучник, кубки за соревнования по гольфу, фотографии в рамках, стопки никому не нужных папок и явно недавно появившийся тут снежный шар, придавивший кипу бумаг на столе, — подарок от внука, наверное. И посреди всего этого — О’Келли, снявший очки для чтения, чтобы получше рассмотреть нас. — Здесь был Бреслин. Говорит, вы зашли в тупик с делом Ашлин Мюррей. Так что притормозите и надейтесь, что в будущем, может, повезет больше. Держался он неприветливо, но от выволочки воздержался — старания Бреслина, похвалившего нас за усердие. На долю секунды я почти поверила, что все так и есть, а остальное — плод нашего воображения. Но тут же ярость обожгла меня изнутри. Шеф молча глядел на нас. — Ашлин Мюррей убил Маккэнн. Ни один мускул не дрогнул на лице О’Келли. — Садитесь, — сказал он. Мы придвинули свободные стулья к столу и сели. Сухой стук, с каким Стив поставил свой стул, сообщил, что он тоже в ярости. — Давайте послушаем. Мы рассказывали, пока мгла в окнах не налилась чернильной тьмой. Говорили сухо и четко, воздерживаясь от комментариев, выкладывали факт за фактом — в точности так, как шеф любил получать информацию. Он перебрасывал из руки в руку дурацкий снежный шар, глядя, как внутри бушует пластиковая метель, и внимательно слушал. Когда мы закончили, он спросил, не отводя взгляда от шара: — И что из этого вы можете доказать? — Доказательств недостаточно, чтобы его взять, — ответил Стив. И явно едва удержался, чтобы не добавить едко: «Не волнуйтесь. Все в порядке». — Даже для обвинительного заключения недостаточно. — Я не об этом спрашиваю. — Связь Маккэнна с делом об исчезновении Десмонда Мюррея зафиксирована в документах, — сказала я, даже не пытаясь сдержать злость в голосе. — Гэри О’Рурк может подтвердить, что Ашлин пыталась выяснить судьбу отца. Тут все четко. У нас есть заключения экспертов, показания лучшей подруги, да и сам Маккэнн это признает. И та же подруга готова подтвердить, что Ашлин обманывала Маккэнна, преследуя свою цель. Что же касается субботнего вечера, то у нас есть показания Рори Феллона, который видел Маккэнна. Только эти показания ничего не стоят. Маккэнн молчит. Бреслин утверждает, что Маккэнн нашел ее уже мертвой, но официальных показаний он не даст. О’Келли уперся в меня взглядом: — Бреслин так сказал? — Пару часов назад. С глухим, басовитым скрипом О’Келли развернулся на кресле к окну. Он мог бы увидеть внутренний двор, уклон булыжной мостовой и величественное здание напротив, чьи резкие формы наверняка знал наизусть. Но за окном была тьма. Стив сказал, будто стараясь отодвинуться от О’Келли: — Он вам звонил. В воскресенье утром. До того, как вы поручили нам это дело. Шеф не повернулся к нам, но я видела в стекле, как в глазах его что-то блеснуло. Если бы не этот проблеск, можно было решить, что он ничего не слышал. — Нас вам само провидение послало, — сказала я. — Идеальные марионетки. Моран — новичок, у Конвей плохая репутация. Легко направить их по ложному следу. Если они заявятся с чем-то, что вам не понравится, им можно выкрутить руки, заставить отступить, заткнуть рот. В худшем случае их можно так замарать, что никто не поверит ни единому их слову. За такой тон О’Келли полагалось меня в порошок стереть. Но он даже не повернулся. В свете настольной лампы поблескивала медная табличка «Суперинтендант Дж. О’Келли». Спустя долгую-долгую паузу он произнес: — Бреслин сказал, что это его приятель. Он глубоко вдохнул и осторожно выпустил воздух. Обычно так выдыхают, если очень хочется кашлять, но нельзя себе этого позволить. — В пять утра он позвонил мне. Сказал, что его друг, один из его лучших друзей, решил заскочить той ночью к своей подруге. Он нашел ее в гостиной, избитую и без сознания. Он совершенно уверен, что ее избил другой ее любовник. Я спросил: «И зачем ты вытащил меня из постели? Позвони в полицию, пусть приедут местные с парамедиками, увидимся утром». Бреслин сказал, что так и сделает, как только мы попрощаемся. Но потом добавил: «У моего друга жена и дети. Его могут впутать в это дело, шеф. Это сломает ему жизнь. Не нужно до этого доводить». — О’Келли коротко и невесело рассмеялся. — Я сказал ему: не парь мне мозги этим своим «моим другом», мы все понимаем, о ком идет речь. Но Бреслин ответил: «Нет. Это не я, шеф. Вы же меня знаете. Я от своей миссус ни на шаг. Можете с ней поговорить, она подтвердит, что я все выходные провел с ней и детьми». Я слишком хорошо знаю Бреслина и ложь такого масштаба уловил бы. Я поверил ему. Он пошевелился, кресло скрипнуло. — Я сказал: «Твой друг утверждает, что и пальцем ее не тронул, только зашел и увидел уже случившееся? Ты ему веришь?» И Бреслин ответил, что верит. На все сто. На тысячу. Он и в этом не лгал. А Бреслин совсем не идиот. У него большой опыт по распознаванию завиральных историй. И я спросил: «Ну и чего ты тогда истеришь? Если твой друг ничего не делал и ничего не видел, то зачем его имени вообще фигурировать в этом деле? Пташка очнется, скажет местным, кто ей врезал, местные приволокут парня в участок, она откажется выдвинуть обвинения, и все разойдутся по домам. А через месяц-другой все повторится. Твоему другу не о чем волноваться. Надеюсь, он достаточно напуган и впредь будет держать штаны застегнутыми».