— За что вы казнили Редклифа? — Не твоего ума дело, — ответил он. — За неподчинение. Ты сам слышал. Всё было сказано на площади. — Неподчинение крайне расплывчатое понятие. В какой конкретно ситуации он проявил непослушание? Что он отказался делать, или что не сделал? — Не твоё дело, — Нагихато решил не удостаивать меня ответом, и это меня рассердило. Что-то с казнью Европы не чисто. — Ты принял окончательное решение? — Да. — Две недели ты отбудешь в общественной камере, а затем, будешь с позором изгнан. Я кивнул. Это решение значило много, и не только для меня. Так или иначе, я являлся частью, — хоть и косвенно, — рода Шинода. Вполне могло случиться так, что тень позора ляжет и на Рю с Хелей, а этого очень не хотелось. К ним тоже могут начать относиться, как к прокажённым. Может, всё таки, нужно было выбрать сэппуку? Нет. Точно нет. Я чувствовал себя отработавшим инструментом, который неудобно убирать своими руками. Ведь если самураев, пусть бывших, будут казнить, как обычных преступников, то пропадет весь ареол их избранности. Если этот ареол убрать, то и сэппуку, и путь Воина, и даже понятие «Честь самурая» перестанут иметь какое-либо значение, а это недопустимо. Вскоре меня перевели к остальным заключённым. Камера общественного заключения была довольно большой, и народа там находилось полно. Я сидел на лавочке, думая о чём-то своём, и краем уха зацепил разговор двух других пленников. — Видишь того парня? — спросил первый, с бритой головой, у второго, заросшего. Бритый указал на загадочного мужчину, который сидел на противоположной от меня лавочке в другом конце комнаты, и вдумчиво куда-то смотрел. Его вид показался мне знакомым. — Это очередной изгнанник. Клан Яркого света опустился ниже плинтуса. Никогда в их истории не было столько предателей. — А что он сделал? — спросил второй. — Ты помнишь казнь Редклифа, ну, Джонатан который. Он ещё публичное сэппуку сделал. — Ну, — кивнул засросший. — И? — Этот, — он кивнул в сторону загадочного мужчины. — Его сподвижником, говорят, был. Покрывал его. Сам едва избежал казни. Остальное слушать было не интересно, а вот к загадочному «Сподвижнику» меня стало подталкивать любопытство. Встав, и по пути огибая недовольно бурчавших заключенных, я добрался до лавки, на которой сидел мужчина. Подсев к нему, я испытал неловкость, но всё же спросил: — Как зовут? — Тебе какое дело? — не глядя на меня спросил мужчина. М-да. С другого стоило начинать. Нужно было поздороваться, хотя бы, но в нынешних условиях это показалось мне нелепым. — Ты был другом Редклифа? Этот вопрос заметно его оживил, и он даже покосился на меня, правда, с неприязнью. — И что с того? — Я не согласен с решением Всесильных, — заявил я. — За что его убили? После беседы с Нагихато во мне проснулись прежние бунтарские качества, и я, кажется, начал понимать, что Хеле не нравилось в Бусидо, что ей не нравилось в самураях, и что ей претило во Всесильных. — Зачем ты хочешь знать это? — спросил он. — Это так важно? Тебе на площади всё сказали. Он нарушил приказ. — При каких обстоятельствах? — настаивал я. — Мне надо знать. — Тебя когда выпустят? — спросил мужчина. Я вглядывался в него, и вскоре смог узнать. Не удивительно, что я забыл его, ведь этот человек был лишь в моих детских воспоминаниях. Он был с Европой, когда мы только пришли к Куполу, у входа. Лицо его почти не изменилось, кожа на вид стала более грубой. — Пару недель, — пожал плечами я. — Надеюсь, не больше. — Хорошо, — он кивнул. — Тут всё прослушивают. Я тебя сам найду. Меня порадовало его неожиданное доверие. Для меня было очень важно знать обстоятельства гибели Европы. У меня не выходила из головы бутылка «Хеннеси», которая выкатилась из серой коробочки после стычки с хулиганами. — Так как тебя зовут? — решил я переспросить. Он засомневался, прежде чем ответить. — Зови меня Дик, — пожал он плечами, видимо выбрав имя наугад. Я еле сдержал усмешку, ведь за последние несколько лет жизни в Западном районе и общения на английском языке, слово «Дик» стало восприниматься мной, как ругательство. Может, это было неправильно, но в таком уж окружении я находился. Дик неожиданно стал для меня не человеком, а тем, чем себя только что обозвал. Не иначе, как человека, которого нет смысла слушать, я не мог его воспринимать. Ведь он Дик, а Дики добра не пожелают. Но с чего так вышло? Нахмурившись, я прогнал странные мысли о Дике из головы, став воспринимать его как полноценную личность. Видимо, так на меня повлияло окружение, считавшее слово «дик» оскорбительным. Я вдруг задумался. Окружение вообще важная штука, а я ведь о ней толком и не мыслил. Окружение человека, мысли человека, его речь, всё это — формирует его реальность. Эзотерики говорили, что человек силой мысли и действием может достичь чего угодно и сделать что угодно. Это, поначалу, казалось мне не очень разумным. Но позже, по мере изучения психологии, я убедился в том, что эзотерики говорили правду, только в своеобразной форме. В нашем обществе есть ярлыки, да и не только, наверное, в нашем. В любом другом обществе есть ярлыки, вроде таких: «охотник-жертва», «добрый-злой», «мужчина-женщина», «нищета-процветание», «богатый-бедный», «счастливчик-неудачик». Долго мне даже и в голову не приходило то, что реальность человека вокруг какого-либо объекта, и даже его самого, формируется согласно какому-либо ярлыку. В какой-то книжке по социальной психологии я прочитал, что человек склонен экономить мыслительные ресурсы, от чего ему можно легко навязать стереотип, которым он будет думать, лишь бы не мыслить о чём-то целенаправленно. Зная это, я пришел к выводу, что, во-первых если исключить ярлыки из своей жизни, то мир станет совершенно другим, а во-вторых, ярлыки можно использовать в собственных интересах. Если ярлыки обычно вешают на других людей, это не значит, что его нельзя навесить на себя. К примеру, я думал, поначалу, что буду слабаком и неудачником в школе фехтования Шести Клинков, умышленно повесив на себя этот ярлык. Мой мозг решил не вступать со мной в спор (он никогда этого не делал, и не будет делать), и просто стал подсказывать мне действия такого рода, которые делали из меня неудачника. Я и был неудачником первое время. Другими словами — моя реальность формировалась согласно ярлыку, который я на себя повесил. Позже я стал думать о себе как о победителе. И со временем, согласно ярлыку победителя, мой мозг стал формировать реальность, подсказывая мне решения, способные привести к тому, чтобы я стал победителем. Благодаря этому ярлыку я пришел к решению, что буду больше тренироваться, чем остальные. В итоге, это сделало меня лучшим учеником в школе Шести Клинков, и мне удалось стать победителем. То же самое относится не только к победе и неудаче. Если, например, человек повесит на себя ярлык бедняка и решит, что несчастлив, то он будет думать как несчастный бедняк, а если он будет думать как несчастный бедняк, то, соответственно к чему его приведёт такой образ мышления? Верно. К бедности и несчастью. Мозг, не вступая с несчастным бедняком в споры, будет своими подсказками делать так, чтобы человек оставался несчастным бедняком. Абсолютно та же схема идентична для богатого человека и счастливого. Грубо говоря — мозг делает реальность на заказ, согласовывая работу с ярлыками и мыслями, которые человек использует. Окружение очень сильно влияет на ход наших мыслей, которые соответственно снабжают нас ярлыками, и затем, работая вместе, формируют реальность. Помню, Рю рассказывал мне, что если хочешь кем-то стать, то это получится с более высокой долей вероятности, если ты будешь находиться в окружении людей, которые хотят того же. Вначале это заявление вызвало у меня сомнения. Разве нельзя, полагаясь лишь на собственные мысли, к чему-то прийти и чего-то достичь? «Разумеется, можно» — успокоил он. «А зачем же тогда иметь соответствующее окружение?» — не унимался я. «Речь идет не о достижении конкретного результата, а о вероятности достижения этого конкретного результата. Наличие соответствующего твоим интересам окружения эту вероятность повышает». В тот момент мне всё стало ясно. Я получил знание. Но видимо, до определенного момента, был недостаточно мудр, чтобы понимать изученное. Именно об этом говорили эзотерики, только без терминов «ярлык» и не с точки зрения социальной психологии. Больше я с Диком не разговаривал. Прислонившись к стене, я расслабился, и не заметил, как провалился в сон. Мне снился момент из жизни, и причем, выглядел сон так четко, будто был явью. В один солнечный денёк мне захотелось выйти на улицу, и немного почитать, чтобы отвлечься. Мыслей тогда в голове был огромный поток. Меня беспокоило то, что я в какой-то момент неправильно выполнил движение, занимаясь с мечом, и теперь это может отразиться на будущем результате. Ещё у меня возникла симпатия к Хеле, и, к сожалению, ни разу не взаимная. Я познал, каково любить человека, которому нет до тебя дела, и состояние это, признаюсь, было невыносимым. Мыслительный ураган не отпускал меня ни на минуту, и я надеялся найти убежище в выдуманных мирах. Выйдя, и осмотрев лужайку во дворе, я с удивлением заметил Рю, который лежал с закрытыми глазами, и широко улыбаясь. Никогда ещё не приходилось видеть своего учителя в таком положении, и у меня возникло любопытство. Было страшно к нему подойти, ведь мне казалось, что мастер Рю занимается чем-то очень важным. Как-то раз я отвлёк его от чтения, и чуть не получил по шее. Но, всё же, я осмелился шагнуть на лужайку. Рю открыл глаза, и я даже немного испугался, когда он покосился на меня. Он произнес: — Что-то случилось, Рэн? — его голос был добрым и спокойным. — Н-нет, — ответил я, замявшись. — Мастер Рю, а что вы делаете? — О, — оживился Рю. — Хочешь, покажу? Я кивнул. Было ощущение, что он сейчас раскроет мне какой-то секрет, и стало жутко интересно. Рю хлопнул по земле ладонью. — А? — дернулся я. — Мне лечь? — Хочешь, сядь, — пожал плечами Рю. Я решил лечь. В глаза тут же ударило солнце, и я прикрыл их. «И чего он пытался добиться, просто валяясь на траве?» — думал я удивленно. — Закрой глаза. Ляг, как тебе удобно. Я подчинился. — Теперь, дыши. Глубоко. Так глубоко, чтобы легкие расширялись во всю длину. Это очистит голову от мыслей. Сконцентрируйся на своём дыхании. Не представляй как лёгкие наполняют воздух, и не проговаривай ничего. Воспринимай процесс на слух и ощущения. Подчинившись, я с удивлением заметил, что мне стало становиться легче. Но, судя по всему, это было ещё не всё. — Теперь, — продолжил Рю. — Сосредоточься на происходящем вокруг, и перестань думать. Только воспринимай. Услышь завывания ветра, услышь, как он шевелит листья деревьев. Слушай мир. Зачем Рю от меня это требовал, я понял не сразу, но вскоре стало ясно. Вслушавшись, я действительно услышал ветер, шелестевший листьями. Мне и раньше доводилось слышать этот звук, но значения в моём понимании он не имел никакого. Стоило на нём сконцентрироваться, как я понял, насколько умиротворяющим он был. Листочки шелестели, и их шелест, будто ласковым движением руки, снимал с меня всякое напряжение. Затем мне послышалось щебетание птиц, лай собак, и стрекотание цикад. Вроде бы, это были разные вещи, которые относились к совершенно разным областям действительности, но когда я вслушался, всё поменялось. Концентрация заставляет душу наполняться этими звуками, и как только в корне ощущаешь их природу, то понимаешь, что это маленькие части одного целого и прекрасного. Приходит осознание, что и ты сам часть целого. На душе стало тепло. Все мысли, беспокоившие меня минут пять назад, исчезли, утонув в изобилии звуков окружающего мира, и я ощутил спокойствие. Такое спокойствие, которого у меня ещё никогда не было. В состоянии такого спокойствия ни прошлое, ни будущее, значения не имели, и важен был только настоящий момент, в котором щебечут птицы, лают собаки, и стрекочут цикады. Этот момент так же был полон радости, и истинного счастья.