Я застыл на месте. Остальные вскоре показались в поле моего зрения, и я хотел тихонько скрыться за деревом, чтобы не попасться им на глаза. Этого ничуть нельзя было стыдиться, ведь даже согласно Бусидо, которого я уже не признавал, разумные поступки поощряются. Отсутствие страха перед смертью далеко не значило то, что нужно напрасно рисковать жизнью, и с голыми руками атаковать группу мечников. Они, заметив меня, остолбенели, но быстро пришли в себя. Я предпринял попытку скрыться, но был быстро окружён, и зажат в кольцо. Они держали клинки наготове, напуганные силой Ису, и видимо у них было предположение, что от меня тоже можно чего-то ждать. Я был загнан в угол, и страх завладел моим сердцем, заставляя его стучать с огромной силой. Отпор надо было дать. Раз сбежать не получилось, значит, надо продать душу подороже. Мне известно, на какой базе стоит любая школа фехтования, и мне известны все стили, шестью из которых я владею в совершенстве. Так что, даже с кулаками я чего-то стоил. Одного-двух успею зацепить с собой. Вдруг я вновь испытал страх, пережитый после гибели Хели, и я ощутил, как в семи точках моего тела возникло сильное жжение. Внешне, видимо, это тоже проявилось, и заставило мечников шагнуть назад. — Семь чакр! — испуганно произнёс лидер. — Осторожнее! В атаку! Они одновременно послали на меня пять вееров, и в ответ я действовал совершенно автоматически, будто бы зная, куда и как направить энергетические потоки, чтобы защититься. Одним из главных принципов работы с чакрами было то, что надо доверять своим инстинктам. Сознательно с ними работать тяжело, потому что их действие невозможно просчитать привычным для мозга логическим путем. Расправив ладони, и направив их одну к земле, а другую в небо, я будто бы уплотнил структуру воздуха, заставив волны разбиться о него, как о невидимый барьер. Свет я заблокировал другим путём, создав абсолютно черную стену перед собой. Она остановила световую волну, поглотив всё до последней частички, и не выпустив из себя ничего. Следом мечники хотели послать другие веера, и уже замахивались, но кулаки, как не крути, были быстрее. После защиты я моментально среагировал контратакой, нанеся два удара руками по воздуху. Кулаки были полны неизвестной мне энергии, и соприкоснувшись пространством, они сгустили его, исказив, и отправили в полет на встречу целям. Посланная мной сила моментально преодолела расстояние между мной и врагами, вздымая в воздух куски черного пепла. Сгустки, коснувшись мечников, швырнули их назад с такой силой, что те, врезавшись в деревья, чуть не переломились надвое. Отчётливо слышался хруст сломавшихся позвоночников. Меня охватил приступ злости. Вспомнилось то, что эти мечники обсуждали, пока нас не видели. Вспомнилась звериная жестокость, с которой психопат расправился с тенью. У меня не получилось сдержать эмоций, я закричал, скрючил пальцы, и вытянул руки в сторону мечников. Те застыли, словно восковые фигуры, и стали медленно подниматься в воздух. Они даже говорить не могли, но я видел испуг в их глазах. Звуки битвы со стороны тропинки уже давно стихли, но Ису не вмешивался, желая понаблюдать. Я стал приближать кончики пальцев друг к другу, сжимая захваченных в плотное пространство жертв. Если бы не паралич, захвативший каждый атом их тела, сейчас они бы скорчили гримасы боли. Кости захрустели, выходя осколками сквозь тонкую кожу и оттопыривая броню. Сжав мечников до размера теннисного мячика, я ослабил волевое усилие. Как только я снизил плотность пространства, из сжатых точек в разные стороны хлынула кровавая каша, освобождаясь от пленившего её давления. Она забрызгала всё вокруг, и попала на меня. Я тяжело дышал, оценивая результаты своего поступка, и мог с уверенностью сказать, что враг повержен. Скоро я успокоился, отойдя в сторону, и прислонившись к дереву. Сползая по нему, я сел на землю. Мне удалось отомстить за тех, кого убили и чья честь была по настоящему запятнана. Пришёл Ису, и огляделся, сказав: — Об этом состоянии души я и говорил, — пояснил Ису. — Никак иначе, к сожалению, темной энергией не воспользоваться. Встретившись с ним взглядом, я никак не отреагировал на его слова. Тяжело будет каждый раз провоцировать в себе злость, способную пробудить тёмную энергию. Захотелось спросить: — Что я с ними сделал? Как это? — Можешь называть это телекинезом, если тебе удобно. Темная энергия дает возможность управлять любым видом энергии в любых её формах. Ты уплотнил пространство вокруг цели, и мог управлять им движением руки. Я вот так не могу, и у меня пока получается только вихрь из темной материи. Идем. Пересилив желание остаться на месте, я встал, и мы вышли на окропленную кровью тропинку. Видимо, Ису убил мечников из тех же соображений, что и я. Кругом валялись трупы, но среди них кто-то шевелился, болезненно постанывая. Все погибшие мечники имели при себе сумки. Ису оставил кого-то в живых. Он подошёл к уцелевшему, и присел на корточки. — Скажи, о каком заражении речь, и я подарю тебе быструю смерть, — произнес он хладнокровно. Раненый мечник злобно взглянул на Ису. Он стиснул зубы, желая сказать «нет», но затем сморщился от боли, взявшись за живот. — Уверен? — уточнил Ису. — Я бы на твоём месте хорошо подумал, прежде чем отказываться. Ты, думаю, сам понимаешь, что от такой раны умирать можно несколько дней, причем мучительно. К тому же, разве эта информация секретна? Не знаю, что тогда происходило в голове мечника, но колебался он весьма недолго. Он понимал, что исцелить его уже невозможно, а умирать от боли и кровопотери несколько дней ему явно не хотелось. Переступая через боль, мечник заговорил: — Снаружи ходит энергетический вирус, — мечник прокашлялся кровью. — Ты точно меня убьёшь? Ису кивнул. — Вирус. Люди, носители вируса, подчиняются ему, и плодят теней с помощью черной магии. Эта информация сокрыта от всего Купола, потому что граждане не смогут выдержать такой новости. Им захочется наружу, поговорить с зараженными, потому что с виду они самые обычные люди, но этого допускать нельзя. Иначе — Купол падёт. — Ясно, — сказал Ису. — Что-нибудь ещё? — Это всё, что я знаю. Сделай, что обещал, пожалуйста, — мечник вновь наморщился, простонав. Ису встал, молча достал меч, и прервал предсмертную агонию мечника. Из его сумки, висевшей на поясе, торчал край листа бумаги, который Ису вытянул, с любопытством разглядывая. Закончив чтение, Ису аккуратно сложил его, и поместил в карман. — Ты веришь ему? — Нет, — сказал я. — Он сам не понимал, что ему навешали лапши на уши. Всесильные предоставили этим бедолагам одну ложь вместо другой. Что ты прочёл? Мы выдвинулись к деревне. Ису крайне негодовал по поводу того, что теней убили. Во-первых, ему было жаль их, а во-вторых, он теперь не мог провести свой эксперимент. Когда мы отошли немного дальше от места схватки, он решил рассказать о том, что прочитал на листе. — Там повестка о ежегодном собрании по обсуждению проблем распространения инфекции. Написано, что нужно иметь отчеты об уничтоженных очагах заражения и убитых зараженных. Собрание это пройдёт через несколько дней. Надо подумать, как это использовать. Моя теория, прежде всего, остается теорией. Ответы могут быть у Всесильных. Они наверняка знают правду, или держат её где-то у себя в форме документов. — Ты же разнес Северный район. Неужели там ничего нет? — В Северном нет. Но мне кажется, в других они могут что-то держать. Может, самые важные данные содержаться в Центральном. — А что будет на собрании? — решил я уточнить, желая присоединиться к делу. Не смотря на обильное количество разных версий о том, кто такие тени, и откуда они берутся, одной, правильной версии у меня на руках так и не появилось. Но заполучить мне её очень хотелось. — На собрании соберутся все Всесильные, даймё, и самые близкие к даймё люди, чтобы обсудить проблемы заражения. Значит, крепости Всесильных останутся без владельцев. Можно будет проникнуть туда, найти настоящие данные, и обнародовать их. — Почему ты просто не перебьёшь всесильных? У тебя ведь явно без труда выйдет. Тебе никто и нипочём. — У меня тоже были такие мысли, — согласился Ису. — Но тут надо подумать чуть подальше гибели Всесильных. Понимаешь, каким я буду в глазах людей, если силой свергну власть? Народ же мне в жизни не поверит. — А после убийства нескольких сотен человек поверят? — Во-первых, они не знают, что конкретно я их убил, и тем более не знают, что сделал это защищаясь. Мне не надо было говорить. У меня был план показать людям поведение теней с помощью внутренней диверсии. Я хотел, чтобы они освободились, заполонили купол, и люди поняли, что тени мирные. Лишь сейчас мне удалось понять, что план этот оказался так себе, и нужно пойти более хитрым путём. — Просто рассказать нельзя было? — усмехнулся я. — Ты бы мне поверил? — ответил Ису вопросом на вопрос. В ответ на вопрос у меня в голове появилась картинка, где Ису рассказывал мне о миролюбивости теней. С прежним укладом ума я бы в жизни не поверил ему, счёл бы за сумасшедшего, и отправил бы в психушку. — Сейчас да, — ответил я, понимая, о чём он говорит. — Но тогда. Нет. Не поверил бы. — Вот и я про то, — заключил Ису. — Но если мы найдем правду, то сможем убедить людей в том, что Всесильных пора менять. Когда на руках появятся подлинные данные, народ поверит мне. Ну, по крайней мере, есть вероятность этого. А пока она есть, я буду идти до конца. Этот его план показался мне на порядок лучше, чем предыдущие. Жалко, что он пересмотрел их, разнеся уже половину Купола. Но теперь полный снос Купола стал вопросом времени, ибо мне тоже не хотелось, чтобы он пленил людей. Хотя ещё стоило узнать, захотят ли люди отказываться от системы, построенной под Куполом? А почему нет? Под Куполом, кроме мечников, мало у кого высокое качество жизни. В детстве мне приходилось быть помощником маляра, работавшего не покладая рук, и точно так же жили представители остальных рабочих профессий. Какова была вероятность того, что люди станут хвататься за такую жизнь? Мне она казалась нулевой. Точно так же думал Ису, и потому, я постепенно принимал его сторону. Подготовившись к операции как следует, мы стали думать, каким образом можно проникнуть в нужные нам места. *** Ичинару мчался по улице, что есть сил, с нескрываемым испугом на лице. Он стремился убежать как можно дальше от места завязавшейся битвы. Ичинару помнил, что подобная сила могла сделать с теми, кто случайно оказался рядом, от чего старался бежать ещё быстрее. Сзади грохнули здания, и Ичинару невольно вжал голову в плечи, решив остановиться и взглянуть. Ничего не видно. Частые вспышки молний иногда выхватывали из темноты повисший в воздухе человеческий силуэт. Рэн махал мечом, посылая смертоносные веера, и каждый взмах оставлял после себя ужасающие разрушения. После очередного взмаха, здания вдали, подскочили, сложившись затем. От этого зрелища по спине Ичинару побежали мурашки, и ему стало очень страшно. Мысли о Хеле не давали покоя. Она вполне могла оказаться в радиусе поражения любого из этих ударов. Но это был лишь страх. Ичинару знал, что Рэн не навредит Хеле. Сделав ещё пару шагов, Ичинару остановился. Онкорил себя за трусость, сердито хмуря брови. «А что мне ещё оставалось делать? — пытался он себя оправдать. — Рэн точно не даст Хеле пострадать в гуще битвы». Ичинару уже было собрался продолжить бегство, но остановился, используя волевое усилие для того, чтобы не подчиниться инстинкту самосохранения. Ичинару всё думал, что так было нельзя, и что они с Рэном пришли за Хелей вместе. Получалось так, что Ичинару привёл Рэна, свалил всё на него, а сам трусливо сбежал, поджав хвост. Так поступать было точно нехорошо, а потому, стоило постараться хоть чем-то помочь. Но чем? Хеля была мертва, а в битве против Рю Ичинару мало чего стоил, хотя и вмешиваться в чью-то схватку ему не позволяла честь самурая. Ситуация была тупиковой. Но Ичинару очень хотел что-то предпринять, чтобы хоть как-то помочь другу. Собрав всю волю, которая у него только была, и воспользовавшись ею, Ичинару побежал обратно. Когда вспыхивала молния, вспышка ярко отражалась в мрачных окнах зданий. Улица перед ним тянулась бесконечно, не скрывая следов паники, царившей тут ранее. Всюду был мусор, валялись разбросанные, оставленные в спешке вещи, и стояли искореженные после аварий автомобили. Война страшная вещь. Ничем, кроме войны, эти события назвать было нельзя. Все соответствующие войне атрибуты есть — паникующие люди, человеческие жертвы, разруха, гибель воинов, убийство одними людьми других людей, порой ведомых искаженными мотивами, полученными ими от правителей. Всё это было тут в изобилии. «Но ради чего ведутся войны?» — задумался Ичинару. Ради процветания народа? А что есть процветание народа? Большее количество материальных благ, чем есть? Возможно, так, но для кого это будет процветанием? Во время войны, в первую очередь, страдает именно народ, а процветает тот, кто добывает с помощью войны материальные блага. Сильно будет процветать семья, отправившая в бой сына, и потерявшая его там? Сильно будет процветать тот, кого мобилизовали, против воли отправив на войну, до этого манипуляциями навязав войсковые ценности? Нет, он процветать не будет. Но матери, и жене, и сыну, которые будут разрываться от горя после его гибели, скажут, что он погиб с честью, отстаивая интересы страны, и был настоящим патриотом. Но успокоит ли их это понимание? Ичинару считал, что нисколько. Сына хочет видеть папу, мама хочет видеть сына, а жена хочет видеть мужа, и ей нет дела до того, что муж, принявший присягу скорее по глупости и принуждению, чем по доброй воле, считается в правительстве патриотом. Патриотизм — повод для самоуспокоения, и маска отвлекающая внимание, придуманная для сокрытия сути. Муж умер за чьи-то деньги, и от того, что его теперь считают патриотом, облегчения быть не может никакого, потому что муж мертв, а те, кто отправил его на смерть, живы здоровы, радуются защищенным национальным интересам, эквивалент которых обычно выражается в материальных благах. Разве люди должны умирать за чьи-то деньги? Разве они должны из-за этого убивать? «Смерть отдельного солдата — трагедия, смерть миллиона солдат — статистика» — вспомнил Ичинару высказывание. А ведь сколько людей на войне гибнет? И нападающая, и атакующая сторона теряет сотни тысяч мобилизованных людей, каждый из которых — личность. Ичинару не думал о тех, кто добровольно пошел в армию, стал мечником или самураем, или о тех, кто раньше шёл служить по контракту, это исключительно их выбор, который был сделан сознательно. Правда, обычно он был сопряжен с поиском наживы и халявы, а не с защитой родины. Ичинару думал о тех, кого призвали не спрашивая их мнения и не учитывая желания идти воевать. К ним врывались в дома, или присылали повестки, призывая идти на войну, а если кто-то посмеет отказать, то будет казнён собственным заботливым правительством или посажен в тюрьму. Причем правительство будет потом оправдывать гибель сотен тысяч человек в глазах народа, называть погибших героями, строившими будущее своей страны, хотя у самих теперь будущего никакого нет. Да и лишились они его по принуждению. Людям, которые верили в положительную сторону войны, её оправданность и самоотверженность погибших, которая на самом деле фарс, стоило разуть глаза. Война не оправдана, она не положительна, но массам пытаются красивыми, возвышенными словами внушить обратное. Это и расстраивало Ичинару. Он считал, что материальных благ и процветания народа, настоящего процветания, можно достигать вполне мирными способами. Занятие торговлей, развитие науки и технологий, создание новых рабочих мест и стимулирование творческой активности людей вполне может помочь их процветанию. Но почему-то акценты расставлялись на другом, а именно, на патриотизме, почитании царя-батюшки, на слепой преданности и готовности умереть за свою страну. Акценты расставлялись на подчинении, а мыслительные процессы в пользу собственных интересов всячески пресекались, считаясь уделом эгоистов и изгоев. Признавались социально верные действия, направленные на преследования интересов общества, но так не должно быть. Ичинару считал, что планету должны населять личности, заботящиеся о процветании себя и других. Если так будет, то станет невозможно управлять людьми, используя их в собственных интересах. Не получится убедить их воевать за нефть, ибо большое количество личностей будет действовать разумно, а не как стадо, которым легко управлять, и которому запросто можно привить выгодные кому-либо ценности. Оторвавшись от своих мыслей, Ичинару заметил, что подбежал уже совсем близко к месту битвы. Она продолжалась, но немного дальше, чем ранее, и теперь около Северного тоннеля было поспокойнее. Ичинару решил найти Хелю, и вынести её отсюда, чтобы она не пострадала в случае чего. Пусть она уже мертва, её нужно было сохранить. Ичинару любил Хелю с самого детства. Хеля восхищала его своим упорством, и упрямством, с которым она преследовала свои цели. Рядом с ней он видел себя самым счастливым мужчиной на планете, но увы, ему ничего не досталось. Хеля любила другого. Был в Ичинару какой-то слепой альтруизм, он это понимал, и считал, что пусть будет. Он был преданным другом, и не хотел, чтобы это менялось. Обыскав район, он обнаружил тело Хели. Подбежав, он сел перед ней на колени, касаясь промокшего асфальта. Из-за её вида в груди Ичинару неприятно заныло, и его охватила глубокая тоска по утраченной любви. Он приподнял её, став гладить по лицу, и тут случилось неожиданное. Она резко очнулась, сморщив лицо от боли, и закашлялась. Увидев это, Ичинару не мог поверить своим глазам, и считал, что уснул. Но ощущения для сна были слишком уж реалистичными, и это понимание заставило сердце Ичинару выпрыгивать из груди. Он не мог поверить своему счастью, и принял меры, чтобы вытащить Хелю из Западного района и спасти.