Алек оставался при своём мнении: если убийства продолжатся, все обвинения с Андрея автоматически будут сняты. И тогда тень из разряда фантастических теорий перейдёт в аргументированный факт. Но нельзя спокойно допустить убийство, сидеть и ждать — значит, играть по его правилам. — Остаётся найти следующую жертву, — обречённо произнёс Олег. Все как-то сразу приняли, что новые убийства будут. Как странно выходит: значит, Алек уже оправдал Андрея. — Надо искать связь, — выпалил Сеня и в восторге от своих неозвученных мыслей бросился к ноутбуку. Алек рванул за ним и остановился за его спиной, через плечо глядя на экран. Сеня искал что-то в базах, в соцсетях, отмечал, выписывал, иногда спрашивал. Скоро к этой странной работе присоединились остальные. Списки росли. Списки людей, связанных с кем-нибудь из отдела или с лицами, замешанными в прошлых убийствах. Выбирать среди них грешных людей было особенно сложно. Грязные тайны найдутся у каждого. Все прекрасно понимали, как бесполезны эти таблички предположений. Но создавать видимость работы, хотя бы пытаться что-то сделать лучше, чем покорно ждать. Когда стучать по клавиатуре надоело окончательно, а списки начали казаться бредом, решено было разделиться и поехать по адресам предупреждать и узнавать о тенях и новых знакомствах. Разделиться решили по парам. Оставлять одного Сеню было нельзя ни в коем случае. Андрея и Макса решили разделить, на всякий случай. Так что Алек, проводив взглядом машины Камиллы и Олега, выехал вслед за ними. Алек нарочно не думал о деле. Он вспоминал, как посмотрели друг на друга и тут же отвели взгляд Камилла и Макс, когда Олег предложил им ехать вместе. Он бессовестно разглядывал сосредоточенное лицо Сени. На светофоре Алек рассматривал соседние автомобили. Один из них, ярко-красная маленькая Lada, всё мелькал впереди. Алек почувствовал, как по спине пробежал холодок. Новый светофор. Машина встала. Lada горела впереди, среди белого, серого и чёрного. Она сжалась вдруг. Вокруг потемнело. И откуда-то издалека раздался детский голос. Алек сидел на водительском сидении огненно-красного старенького Москвича. Он уже почти сполз под кресло, пытаясь дотянуться до педалей. Ника со всей силы дёрнула соседнюю дверь и неуклюже залезла в машину. Рванул ветер. Или это завёлся мотор. — Алек, едем уже, — крикнул Сеня. Красная Lada умчалась. Вместе с ней улетели воспоминания. Под гудки недовольных Алек переехал пешеходный переход и свернул в проулок. Где-то здесь был первый адрес из списка. Алек оставил машину во дворе. Сеня выпрыгнул первым. Алек сейчас только заметил, что он сжимает в руке плоский рюкзак: прихватил с собой оборудование. Первой, к кому они зашли, была женщина, уже немолодая, но ещё не старая, по фотографиям совсем уж ничем не примечательная. Она встретила незваных гостей на пороге квартиры в домашнем выцветшем платье в огромный горох. С заколотыми волосами и без макияжа она выглядела ещё старше. Алек действовал точно по плану, говорил готовыми фразами, не выдавал ничего лишнего. Сеня переминался с ноги на ногу у порога. Женщина выслушала, поставила подпись, согласилась не выходить из дома и соблюдать осторожность. Алек уже закончил, когда совершенно случайно взгляд его упал на магнитик, прикреплённый к двери. Простой с первого взгляда, незаметный: сердце, витиеватые буквы в середине. Но что-то щёлкнуло, завертелось. Исчезли трещины, багровый посветлел до малинового. Как живые, расползлись тонкими змейками буквы и свернулись в новые. Дверь почему-то была белой и гладкой. В ней отражалась кухня: разложенный стол, накрытый яркой скатертью, заставленный тарелками и стаканами, деревянные спинки стульев, узорчатая светлая плитка. И он сам — вихрастый мальчишка в заляпанной футболке, только-только примчавшийся с улицы. Мама суетилась у столов. Сегодня праздник. Алек давно должен быть дома. Скоро придут гости. Но Алек разглядывал магнит. Он прекрасно помнил его целым. И когда трещина успела разделить пополам гипсовое сердце? Алек отвернулся. Картинка подёрнулась рябью. Уже тот же магнит валяется под ногами, вдребезги разбитый, разбросанный осколками по кухне. И на плитке виднеются царапины. Она не выдержала удара. Алек смотрел на то, что осталось от сердца и букв с тайным страхом. Мама не поругает. Мама в больнице. Но почему, почему этот старый магнит упал именно сегодня? И как он упал, если Алек к холодильнику не прикасался? — Да, всё поняла, спасибо. Алек вынырнул из воспоминаний. Лёгкие обожгло, будто он и в самом деле нырял под воду. Сколько прошло? Минута, пять? Судя по тому, как удивлённо смотрела эта обычная женщина, точно не минута. Алек сдавленно попрощался и вышел, захлопнув дверь. Спёртый воздух подъезда был пропитан запахом свежей краски. Алек и не заметил, когда поднимался. — Что-то случилось? — Сеня сжал пальцы в замок, облизал губы. Он боялся. Значит, времени прошло достаточно. — Случилось, — не задумываясь, признался Алек. — шестнадцать лет назад. И он поспешно сбежал вниз по лестнице. Следующим в списке был молодой человек с приятными манерами, какой-то дальний родственник Олега. Вроде Олег и не знал о его существовании. И всё прошло по той же схеме. Только магнита на двери не оказалось, и Алек спокойно вышел из квартиры. Они шли по пыльной пустой дороге. Машину оставили, быстрее пешком. Ветер стих совсем. В застывшем воздухе висел запах и даже привкус лаванды. Для Алека это был запах детства и свободы. Он удивлялся, как не возвращались проклятье воспоминания. И какая-то его часть даже хотела их возвращения. Что-то было магическое в этой сладкой грусти. Вспоминать счастье всегда грустно. Впереди ковром стелилась пожелтевшая от духоты трава на газонах. Она пожухла от серости, чтобы слиться с окружающими её домами. Пыль кружилась, вилась в наэлектризованном воздухе. И когда свет пробивался сквозь кроны, пылинки мерцали. Их полёт превращался в танец. И сами они казались снегом, который забыл, когда ему следует падать. Снежинки падали. Медленно. Колючие. Холодные. Красивые, но почему такие острые? Они забивались под ворот куртки. Алек нашёл капюшон, и целый ворох снежинок осыпал лицо. Теперь щёки горели не только от слёз. Алек смотрел, как покрывается пятнами серый асфальт. Снежинки садились на него, и таяли, и пропадали, становились такой же холодной и колючей водой, слезами серого, крепкого асфальта. Снежинки кружились, кристально-чистые, белые, одинокие. Они не были похожи на снег. Они падали редко, по одной и застывали в воздухе. Снег звенит. Они уныло шелестели. Снег обнимает. Они впивались иглами. Рой погибших мотыльков. Они потеряли крылья и падали, чтобы раствориться, исчезнуть в серости асфальта или на горячей коже Алека. Не снег. Пепел. Такой же мёртвый, пустой. Прошлый. Алек шагал по асфальту. Он давил снежинки, и тёмные влажные следы оставались от его ботинок. Алек шёл, сопровождаемый струйками обуглившегося пепла. Пепел тоже надо сжигать. Он читал что-то такое. Мысли запутались. Алек не помнил, не понимал, не видел ничего, кроме снежинок. А за спиной протяжно прогудел, зашумел и замолк поезд. Алек вздрогнул, коснулся щеки и одёрнул руку. Влажная. Воспоминания не могут быть настоящими! Он моргнул, быстро, чтобы согнать слезы. Снежинки исчезли. Их снова заменила пыль. Только Алек никак не мог отделаться от мысли, что и пыль эта похожа на пепел. Они снова шли. И дорога не заканчивалась. А часы упрямо показывали, что прошло пять минут. — И зачем мы это делаем? — Сеня ускорился, чтобы поспевать за Алеком. Он уже почти бежал. Руденко сбавил темп. Вопрос Сени застал его врасплох. Просто это был тот самый вопрос, который крутился в голове последние несколько минут. Все прекрасно понимали, что найти нужного человека в городе, не зная ни одной приметы, невозможно. И всё равно упорно искали — Чтобы не ждать. — Алек пожал плечами. Он представил пустой отдел, по которому, переворачивая документы и папки, гуляет озорник-ветер. Нет, оставаться там было бы невыносимо. — Алек… — Сеня осёкся, опустил глаза и несколько шагов прошёл молча. Алек не настаивал, ждал, пока он сам продолжит. — Так, просто вспомнил, что Милана говорила… Люди всё делают, чтобы не сидеть на месте. Точно. Алек чуть не споткнулся. Нога угодила прямо в одну из многих ям на дорожке. Вот он, настоящий ответ. Люди идут на любое безумие, чтобы делать хоть что-нибудь. От отчаяния в безвыходных ситуациях принимаются самые нелепые и рискованные решения. Люди говорят, много и бессмысленно, чтобы заглушить тишину и неловкость. Люди смеются, шутят, гуляют до ночи, когда им плохо. Алек знал. Знал на собственном опыте, какой громкой может быть тишина, каким острым может быть ничего. — Она не виновата, — прошептал Сеня. — Она хотела вырваться… Люди рвут и крушат все рамки, когда их вдруг лишают свободы. Но когда свобода эта перед носом, никто её не замечает. Люди всё делают, чтобы чувствовать себя свободными. Не одна Милана виновата в том, что лицо её превратилось в маску. Она бросала вызов тем, кто её ограничивал. Сеня рвался в полицию, подключился добровольцем к расследованию, взламывал системы в сети, и всё потому что его ограничивали. Влад, вырвавшись из строгих рамок семьи, пытался доказать себе и всем кругом, что он живёт, что он может жить, как сам захочет. Алек, он ведь сам повторял те же ошибки, в детском доме ради свободы строил свою систему, ломал себя, переступал через детские принципы. Разве не был он тогда безумцем? А потом свобода хлынула на него. Он вдохнул незнакомый запах новой взрослой жизни, и этот запах опьянил его. И снова он куда-то бежал, жаждал чего-то, верил и совершал ошибку за ошибкой, потому что не мог остановиться. Люди всё делают ради движения. Алек ещё шёл. И ещё мелькали где-то далеко одинаковые серые дома. Но он не замечал, как ноги касались земли. Он шёл и чувствовал чужие, невесомые шаги за спиной. Вместе с пульсом они били по голове, звучали и внутри, и снаружи. Это тень читала спутанные мысли. — А я понял, почему люди боятся теней, — неожиданно выпалил Сеня. Алек остановился. На лице Сени триумф смешался со строгой грустью. Что-то детское ещё плескалось на дне его глаз. — Тени неподвижны. Подъезд. Лифт. Дверь. Алек постучал. Ему открыли быстро, не спрашивая, кто там. Алек показал удостоверение и вошёл в уютную квартирку. Над головой тихо звякнул колокольчик… Алек говорил с молоденькой девушкой-студенткой и не слышал её ответов. Слишком громкими стали собственные мысли. И память повторяла тихий звон колокольчиков снова и снова. Колокольчиков над дверью ювелирного магазина, в котором всегда был слишком большой для маленького городка поток покупателей. Алек разглядывал украшения на прилавках за стеклом. Он остановился тогда на золотом кулоне. Только молодой влюблённый взгляд всё забегал на обручальные кольцах. Продавщица пошутила тогда: — Не медлите, молодой человек. Любовь и ускользнуть может. Алек смущённо улыбнулся и попросил кулон. Больше над его головой не прозвенел этот колокольчик. Следующим был паренёк лет семнадцати-восемнадцати, едва ли не ровесник Сени. Он оказался таким разговорчивым и любопытным, что Алек даже о тени забыл. Ребята не заметили как оказались на столом с кружками чая. Хозяин квартиры выставил на стол свои скромные запасы сладкого и, поджав ноги к груди, расположился на диванчике смежной с кухней комнатки. Он много говорил. Алек слушал и посматривал на список. После разговорчивого молодого человека чёрточки напротив имён появлялись всё быстрее, одна за другой. И в арифметической прогрессии темнело. Как только выходили из очередного дома, Алек подмечал, что ещё ниже опускалось солнце и гуще становились облака. В конце концов, когда стемнело совсем, он предложил заканчивать похождения и возвращаться в отдел. Сеня одобрил. Тем более, что с конца города, до которого они добрались, до отдела ехать надо было не меньше получаса. Алек напряжённо следил за дорогой. Когда взгляд чего-то невидимого бил в спину, он не мог заставить себя расслабиться. Алек думал о том, что марафон воспоминаний закончился. Это к лучшему. А последние погибшие мотыльки садились на панель и разлетались, словно живые, от звуков радио. Где-то далеко раздался гудок отправляющегося поезда. Алек пожалел, что выбрал более короткий путь… Тень дала ему спокойно доехать до перекрёстка. Но стоило на секунду прикрыть уставшие глаза, и дорога исчезла. Алек не ехал. Это мимо мчался состав, гремя, крича, поскрипывая так, что уши закладывало. Алек слишком рано вышел на перрон. Это отъезжал предыдущий поезд. — Десять минут, — пробормотала Ника, сняла рюкзак с плеч, поставила на чемодан и потянулась, разминая затекшую спину. — Десять минут, — эхом отозвался Алек. Билет жёг сквозь карман куртки. Алек, ещё недавно уверенный в своём решении, медленно начинал жалеть. Десять минут, и унесётся вперёд гремящий состав, заберёт его с собой, в центр, навстречу перспективам, жизни, о которой он мечтал, которой жаждал все эти годы. О которой мечтала и тараторила с восторгом Ника. Это вторая попытка уехать. И на этот раз Алек уедет. Навсегда. Она не пришла. Алек одёрнул себя. Кто пришел бы, после того, что было? Алек в лицо ей крикнул, что забудет, начнётся новая жизнь, в которой прошлому места не останется. Первый пункт он уже не выполнил. Главное не облажаться со вторым. Рядом были люди. Лица. Алек вздрогнул. Неужели он добровольно загонял себя в очередную ловушку? Ника растерянно улыбалась. Алек старался смотреть на её сияющее личико. А время утекало сквозь пальцы. Из десяти минут осталось пять. — Мы правильно делаем? — Ника подняла глаза на него. Ждала. — Конечно, — дрогнувшим голосом подтвердил Алек. — Мы ждали этого. Ника тоже вспоминала. И тоже сомневалась. Только она не бросала здесь человека, которому почти совсем начала доверять. Минута. Поезд с шумом катил свои громоздкие вагоны по рельсам. Мимо спешили люди, гремели колёса чемоданов, шуршали сумки и пакеты. Люди превратились в реку, которая никак не могла решить, куда течь, и потому текла сразу в обе стороны. Голоса тоже стали рекой и текли над людьми, сопровождая их и путаясь ещё сильнее. Алек заметил нужный номер вагона и влился в эту реку. Он перехватил у Ники чемодан и протискивался сквозь толпу к дверям. А люди суетились и толкались, путались сами, путали друг друга.