Он не раскаивался! Он, заново переживая тот день, все так же ее ненавидел. — Она что? — поторопил его Соколов. Наблюдать ненависть Лугового было ему отвратительно. — Она не приняла меня заново. Она начала меня выгонять, кричать, бросать в меня какие-то предметы. И я… Я озверел. Это было состояние аффекта. Да, — с убежденностью покивал Луговой. — Она вынудила меня. Довела до такого состояния. Начала рассказывать, как ей хорошо с ее участковым и… Я просто осатанел! Мы как раз были на кухне. Я выхватил нож из подставки и порезал ее. В первый раз. А потом… — Потом вам это так понравилось, что вы продолжили ее мучить и допрашивать. Что вас интересовало в тот момент? Проделывала ли она это раньше с товаром? Имела ли где-то спрятанным то, что вас интересовало? Или деньги? Вас интересовали деньги? Вы пытали ее, Луговой! Не просто же из-за садистского наслаждения. Вы пытали ее, чтобы что-то узнать. Вы думали, что дома она прячет целый клад, да? Он остолбенел, сделавшись бледным до синевы. И прохрипел: — Все, я устал. Хочу в камеру. И теперь мне совершенно точно нужен адвокат. — Хорошо. — Соколов сделал вид, что сворачивает допрос, но вдруг встрепенулся, словно что-то вспомнил. — А нож? Зачем вы унесли нож с собой? Куда проще было вымыть и вернуть на место в подставку на кухне. На нем нашли бы следы крови, но не нашли бы ваших отпечатков. А так пришлось с ним ехать куда-то. Потом искать место, чтобы спрятать его так, чтобы никто не нашел. Зачем вы пошли с ним на стройку? Почему не выбросить в мусорный контейнер? Молчите? Отвечу за вас. Вы боялись, что кто-то может обнаружить его в мусоре. Бомжи, например. И вдруг каким-то образом установят, где был куплен этот нож. Кем куплен. Таковы были ваши мотивации? Вы были в панике. Луговой молча кивнул. Глаза прикрыл веками. Поза расслабленная. Даже ступни его в легких кроссовках разъехались по полу в разные стороны. Отвечать он точно не собирался. — Я расскажу вам, как все было, Луговой. — Капитан поставил локти на стол и сложил пальцы домиком. — Вы не брали нож в ее кухне. Ее подруга и квартирная хозяйка подтвердили, что вся кухонная утварь на месте. Вы принесли нож с собой. Потому что вы все заранее продумали. Вы собирались угрожать своей бывшей любовнице. Вы собирались заставить ее к вам вернуться и выполнять все ваши требования. А если не согласится, то пытать ее. Нож был вами куплен в магазине по соседству с домом Татьяны. За час до визита к ней в первый раз. На рукоятке даже сохранился штрих-код. Мы установили. Вы уже шли к ней с намерением. Но Татьяна оказалась не одна. Вы ушли. Но вернулись. Став еще злее и решительнее оттого, что она успела сдать в полицию камни. У вас просто нет шансов оправдаться, Луговой… После того как его увели, Соколов выключил камеру, установленную на треноге, взял кружку двумя пальцами за донышко. Донес ее до урны и без сожаления выбросил. Забрал протокол допроса и вернулся в кабинет. И почти сразу, словно следила за его перемещениями с небес, ему позвонила Ирина. — Что там, товарищ капитан? Он сознался? Не отказался от своих слов? — Ирина? — устало удивился Соколов. — Рад вас слышать. Нет, все нормально. Он будет отвечать по всей строгости Закона. — Хорошо… — шмыгнула она носиком. — Вы… Вы чем занимаетесь сегодня вечером? Ну вот опять! Он раздраженно насторожился. Точно происки бывшей супруги. Она подослала ему эту красавицу, чтобы… — Мне как-то жутко после исповеди этого чудовища. Может, поужинаем где-нибудь, а? И, да, не надо меня бояться. Никакого подвоха, капитан. Просто вы мне кажетесь очень хорошим человеком. А таких сейчас в моем окружении — явный недобор. Так что? Составите компанию? — Вам правда одиноко? И это не розыгрыш? И не просьба моей бывшей жены — поглумиться надо мной? — С ума сойти! — ахнула прекрасная девушка. — Я произвожу впечатление такой мерзкой особы? — Нет, но… — Тогда сегодня мы ужинаем вместе, — оборвала она его недовольным голосом и тут же со смешком добавила: — А может, и завтракаем завтра вместе тоже. Глава 32 — А может, тебя все же подстраховать, Панина? Васюков смотрел на нее с водительского сиденья служебного автомобиля с непонятной тоской. Они уже двадцать минут как подъехали, в сопровождении автобуса со спецназом. Но он все ее не хотел отпускать. — Толя, ты всерьез считаешь, что он станет со мной биться врукопашную? — отвернула она от него. Уставилась на пыльную траву, принявшуюся жухнуть ни с того ни с сего уже как неделю. То ли лето без дождей, то ли осень поторапливает. Ночи стали холодными. По утрам ледяная роса. — Врукопашную, не врукопашную, но ножом он владеет мастерски, — донесся до нее откуда-то издалека голос Васюкова. — Я не могу тебя так подставлять. И сам не могу так подставиться. Это было честно. И Даша его за это зауважала. С честностью в последнее время вокруг нее вообще было никак. Врали все напропалую. Началось все с Коленьки, который попросил ее о помощи, а помогать-то было и незачем. Его девушка все время жила себе мирно у него под боком. От кого они скрывались, кого обманывали, главное — зачем? Оказалось, чтобы ускользнуть от лица, от контроля которого все устали. И которого всерьез начали подозревать в зачистке своих подельников. Коленька соврал и свою бывшую жену втянул в историю. В скверную, дурно пахнущую. Потом ей врал Костя Волков, прикинувшийся нерадивым сантехником. Нет, сантехником-то он был. И мастерством никаким не обладал. Но в дом к ней проник тайно и вероломно. И врал потом, пытаясь через нее выйти на убийц семьи своего брата. И наконец, врал ей тот, кому она бесконечно верила. Тот, кто стал ей старшим товарищем, братом, опекал ее всячески, жалел. Это было больнее всего. Она до конца не могла поверить. Сомневалась, спорила с Васюковым. Но он привел ей доводы, против которых у нее не нашлось возражений. — Я пошла, — решительно распахнула пассажирскую дверь Даша. Вышла на улицу, поправила черные брючки, одернула черную футболку. Почему-то ей сегодня захотелось быть в черном. Хотя она терпеть не могла одежды такого цвета. Считала их траурными. И всегда утверждала, что носить их человек может только по принуждению и по случаю. Сегодня был как раз тот самый случай. — Я пошла, — повторила она, легонько тронула крохотный микрофон, закрепленный за лямку лифчика. — Как слышно меня? — Отлично, — поморщился Васюков, едва не подпрыгнув. — Можно тише, Панина? Оглушила! — Ну… — вздернула она подбородок и сделала пару шагов от машины. — Ты пошла, мы поняли, — с раздражением перебил ее Васюков. — Иди уже!.. Даша медленно шла по вытоптанной тропе, которая, огибая три крайних дома, вела прямо на проезжую дорогу, петляющую по поселку. Тротуара не было. Вдоль заборов никто не ходил. Все шли по проезжей части. И она по ней пошла. Солнце жгло макушку с такой силой, что в глазах темнело. И дорога странно ныряла, казалось, что уходит из-под ног. Не свалиться бы в траву на обочине! И не сорвать операцию! Тогда она всех подведет: и Васюкова, и себя, и Палыча, которого следовало остановить как можно скорее. Пока он не натворил бед еще больше. Его калитка была распахнута настежь. И это ее мгновенно насторожило. Он не позволял себе такого разгильдяйства. — И куры чужие на территорию могут зайти, и козы. Уж не говорю о собаках! — ворчал он, рассказывая о своих бытовых привычках. — Всегда запираю… Сейчас нет. Почему? Увидел ее и ждет? Или не видел, но все равно ждет? А вдруг он сбежал? Сказался больным, не явившись сегодня на службу, а сам сбежал. Сборы бы вышли недолгими. Палыч привык обходиться малым. Смена белья, бритва, деньги. Деньги… Интересно, сколько их у него припрятано на черный день? Он же на него копил — на этот самый проклятый день. На что еще? Ему же ничего никогда особенного не было нужно. В отпуск никуда не ездил. Предпочитал обходиться рыбалкой и походом в лес. Утверждал, что ему так отдыхать очень нравится. Что нет ничего лучше летнего солнца, щебета птиц и ныряющего в волны поплавка. Врал? И тут врал? Она дошла, встала у распахнутой калитки, осмотрелась. Палыч сидел на пеньке под любимой вишней, едва не погубленной грозой, но выжившей, с ножом в руке. Перед ним на низкой скамейке стоял небольшой эмалированный тазик. В нем плескалась рыба. Даже не плескалась, а кишела, так ее было много. — У тебя удачный день сегодня, Палыч! — крикнула Даша от калитки, не решаясь войти. Голос ее противно и неестественно звенел. Она это почувствовала, он тоже. Поднял голову, прищурившись, осмотрел ее всю: с головы до ног. Особо удивился черным одеждам, она поняла, но ничего не сказал. Осторожно шагая, потому что земля по-прежнему ныряла у нее под ногами, как канатный мост, Даша пошла к горбатой вишне. Встала чуть поодаль, привалилась плечом к другому дереву. Уставилась на Палыча с обидой. — Зачем, Палыч? — не выдержала она его молчания. — Зачем тебе понадобилось это все?! Тебе же ничего, кроме рыбалки и грибов, не нужно! Тебе же пофиг на богатство всякое, тебе же… Она запнулась, слезы подступили так близко, что скажи она еще хоть слово, непременно заревела бы. А это услышал бы не только Палыч. Это услышали бы и Васюков, и старший группы захвата. Хлюпанье ее носа она не станет транслировать в эфир. — Палыч, ну почему?! — свистящим шепотом повторила вопрос Даша, оттолкнулась от дерева и подошла ближе, присела перед ним на корточках. — Ты же славный мужик. Я же тебя всегда в пример ставила своим мужьям. А ты… — А я вот оказался не таким, каким ты меня придумала, Панина, — перебил он ее, посмотрев пустыми холодными глазами. — Ты вот спрашиваешь: почему? Не из-за денег, точно. — Тогда что? Ноги ослабли, и Даша опустилась коленями на траву. Прямо в чешую, обильно рассеянную Палычем во все стороны. — Я не могу ответить тебе на этот вопрос, Дарья Дмитриевна. Потому что ответа у меня нет. Может, от скуки? От одиночества? От презрения к этим идиотам, которые решили, что могут творить что угодно. Не помню, кто сказал: преступность победить невозможно, ее можно только возглавить. Что я и сделал. Он швырнул в тазик очередную рыбешку, он ее только что очистил, успев вспороть живот и выпустить внутренности прямо на траву у своих ног в резиновых тапках. Она молчала, наблюдая за блеском острого лезвия, мелькающего в его ловких пальцах. — Как вот ты прямо взял и Коленьке нож в горло, — произнесла она, не отводя взгляда от его рук. — Как рыбе этой. Он же не рыба, Палыч. Он же был человек. А ты… — Какой он человек, Панина? Так, мусор генетический, — бесстрастно отреагировал он. — Тебе вечно врал, изворачивался, изменял. Все время пытался заработать неправедно. Я его и привлек к делу. Чего мотается, как дерьмо в проруби. Еще, чего доброго, тебя подставит. Так я думал. — Благое дело делал, стало быть? — покивала она, язвительно скривившись. — Какой хороший дядечка. Ты его надоумил ко мне за помощью обратиться, когда его секретарша якобы пропала? — Нет. Вот это все без меня, — с холодным смешком задрал руки вверх Палыч. — Ребята захотели больше денег. Захотели меня кинуть. Вот и принялись творить черт-те что. В одной руке он по-прежнему держал нож. В другой извивалась рыба. — У вас внезапно умер курьер. Схема поставки нарушилась. И все засбоило. Кириллова перепугалась после смерти своего любовника, решила, что это ты его убил, и поспешила залечь на дно. И Коленька не придумал ничего лучшего, как попросить меня о помощи. Зачем он пришел ко мне, Палыч? Ты послал? — Нет, — последовал короткий ответ. Он помолчал, потом все же объяснил: — Они запаниковали. Я же уже сказал тебе. Решили, что Архипов не сам умер. Что его устранили. Идиоты, что тут скажешь! И Коле твоему пришла в голову шальная мысль привлечь тебя. Счел, что тем самым будет застрахован. Что это меня сдержит. И принялся такое вытворять!