У преступлений Кайруса нет названия. Даже если бы его поймали, ему нечего было бы предъявить. Но люди, пропавшие без вести, все равно определяются как жертвы. – Как звали того свидетеля? – Сильвия. 36 Свидетель – женщина. Мила подметила, что Бериш произнес это имя с запинкой, как бы через силу. – Эта Сильвия вам уже описала лицо Кайруса, зачем же он заставил ее исчезнуть? – Чтобы показать, на что он способен. И на что способен решиться. – И он преуспел, – с горечью заключила Мила. – Ведь очевидно, что, когда фоторобот никуда вас не привел, вы решили сдать дело в архив, чтобы не признавать поражения. Вы всерьез, по-настоящему застопорили расследование: в папке, которую я нашла в архиве Лимба, все документы подчищены. В свое оправдание вы начали утверждать, будто Господин доброй ночи – выдумка, легенда, блеф. – Мила была вне себя от ярости. – А он был реален, еще как реален. Доказательство – то, что мы встретили его сегодня ночью. Спецагент все еще не мог оправиться от того, что случилось в доме из красного кирпича. – Ты работал под началом Стефа в программе защиты свидетелей, и это тебе было дано задание защищать эту Сильвию, верно? – На лице Милы отразилось разочарование. – В деле были замешаны ты и капитан Стефанопулос, кто еще? Бериш выложил все начистоту, он уже ничего не скрывал: – Джоанна Шаттон и Гуревич. Мила осеклась. Судья? Вот почему начальница предложила ей помощь. – С согласия капитана Стефа вы заключили между собой пакт, чтобы не испортить себе карьеру. Больше никто не искал пропавших. Всем было наплевать. – Это ты мне говоришь о карьере? – Бериш изобразил иронический смешок. – И Стефанопулос попросил о переводе в Лимб, потому что не хотел отступаться. – Но ты позволил тем, другим, похоронить дело во имя личных интересов. Ты стал их сообщником. Бериш знал, что заслуживает упрека, но все-таки возразил: – Если бы можно было вернуться назад, я поступил бы так же, потому что Шаттон и Гуревич – отличные полицейские. Я оказал услугу не им, а Управлению. Интересно, подумала Мила, почему спецагент защищает коллег, которые наверняка его презирают. Вспомнила историю, рассказанную Судьей: Бериша подозревали в том, что он – продажный полицейский. На миг она даже засомневалась: вдруг это правда. Агент Васкес, однако, начинала также понимать, в чем причина молчания, которым окутаны убийства, совершенные в последние дни, начиная с бойни, которую учинил Роджер Валин. – А Клаус Борис был в курсе? – Ты и твой друг – всего лишь пешки в этой игре. Услышав слова Бериша, Мила испытала некоторое облегчение. Нет уверенности, что они соответствуют правде, но спасибо и на том. – Тогда почему Судья вручила мне этот конверт? – Она показала на стол. – Сам не знаю почему, – был вынужден признаться Бериш. – По-настоящему она должна была бы отстранить тебя от дела. Но от Джоанны никогда не знаешь, чего ожидать, она классно манипулирует людьми. – Если ты прочтешь, что там написано, сам поймешь, что она практически дала мне зацепку, которая поможет пролить новый свет на решение, принятое вами двадцать лет назад, и докопаться до истины. Губы Бериша искривились в горькой улыбке. – И ты доверяешь ей? Она это сделала потому, что поняла: вся история так или иначе выйдет наружу. Поверь мне, она просто готовится к худшему. Возможно, спецагент прав. Поэтому Мила постановила: ладно, пускай, придется связаться с полицейским, который в прошлом, вероятно, был подкуплен раскаявшимся преступником. – Почему бы тебе не заглянуть внутрь? Тогда, может, решишься мне помочь… Бериш тяжело вздохнул. Посмотрел на Милу, потом на коричневый конверт. Наконец протянул руку, вытащил единственный листок, содержавшийся там, и стал читать. Мила наблюдала, как его глаза скользят по строчкам. Дочитав, Бериш положил бумагу на стол: – Если то, что написано здесь, правда, это меняет все. 37 В этот последний вторник сентября погода стояла как летом. Жара обнимала их ласковыми руками, которые невозможно с себя сбросить. Хич высунул голову из окошка «хендая», ловя искусственный ветерок, поднимавшийся от движения машины. Мила глядела на дорогу, а Бериш на пассажирском сиденье рядом с ней уже в который раз перечитывал листок, содержавшийся в коричневом конверте. На манжете у спецагента виднелось пятно от кофе, которое он упорно пытался спрятать, то и дело дергая рукав пиджака. Он это делал практически машинально. Краем глаза Мила уловила этот жест, такой подкупающий. Бериш следил за своим внешним видом, не столько ради приличия, сколько из чувства собственного достоинства. Ей припомнилось, с каким тщанием отец, когда был еще жив, начищал каждое утро свои ботинки. Он говорил, что очень важно хорошо выглядеть, из уважения к окружающим. Хотя Бериш явно был моложе ее отца, но манеры имел старомодные. Это внушало доверие. – Как давно ты не спал? – спросила она рассеянно. – Я себя чувствую хорошо. Последние двадцать четыре часа события следовали одно за другим с бешеной скоростью. А послеполуденная жара успокаивала, снимала нервное напряжение. Пригород, по которому они ехали, был тихим. В коттеджах на одну семью, не похожих один на другой, жили в основном рабочие. Люди трудились, растили детей и не желали ничего, кроме мира и покоя. Общество здесь, должно быть, сплоченное, и, конечно, все друг друга знают. Они проехали мимо баптистской церкви, стоявшей в глубине квартала: белое строение посреди обширной лужайки, шпиль колокольни. Из храма доносились ликующие гимны, хотя у стены был припаркован микроавтобус похоронного агентства. Мила свернула здесь и остановилась перед третьим по улице домом, над которым возвышался раскидистый вяз. Когда они вышли из машины, порыв жгучего ветра налетел и помчался прочь. В садике перед скромным одноэтажным жилищем резвились трое детишек – два мальчика и девчушка. Заметив посторонних, они бросили игру. Лица всех троих были усеяны мелкими красными пятнышками. – Ваша мама дома? – спросил Бериш, выпуская Хича из машины. Троица не отвечала, тут же уставившись на ховаварта. В этот момент в дверях дома показалась женщина с двухлетним ребенком на руках: тот подозрительно оглядел чужих. Но потом тоже улыбнулся псу. – Добрый день, – проговорила женщина. – День добрый, – ответил Бериш с такой же сердечностью. – Госпожа Робертсон? – Да, это я. Тут агенты зашагали по дорожке, стараясь не наступить на разбросанные повсюду игрушки и не опрокинуть трехколесный велосипед, потом по ступенькам взошли на террасу. – Мы из Управления федеральной полиции. – Подойдя к двери, спецагент вынул из коричневого конверта единственный содержавшийся там листок и, держа его двумя пальцами, показал женщине. – Узнаете это заявление? – Да, – отвечала госпожа Робертсон, немного растерянная. – Но я больше не имела никаких вестей. Бериш обменялся с Милой быстрым взглядом, потом снова повернулся к хозяйке дома: – Мы можем войти? Чуть позже Хич резвился в садике со старшими детьми госпожи Робертсон, а агенты сидели в гостиной. Ковер у них под ногами был усеян деталями конструкторов и пазлов. На обеденном столе стояла полная корзина неглаженого белья. Грязная тарелка примостилась на подлокотнике кресла. – Извините за беспорядок, – сказала хозяйка дома, усаживая в манежик ребенка, которого держала на руках. – Невозможно за всем уследить, когда пятеро детишек подрастают. Она уже объяснила, что старшие не пошли в школу, потому что заразились краснухой. Предпоследний сегодня тоже остался с ней, потому что и в яслях опасаются инфекции. А самый маленький, трехмесячный, спит в колыбельке на крыльце. – Ничего страшного, – сказала Мила. – Это мы свалились как снег на голову, без предупреждения. Камилле Робертсон было слегка за тридцать, она была маленькая, но крепкая – сильные руки плотно обтягивала желтая блузка, на груди тонкая цепочка с серебряным крестиком. Коротко стриженные каштановые волосы, светлая кожа, ясные глаза, голубизну которых подчеркивал яркий румянец на щеках. В общем, она производила впечатление мамочки, погруженной в заботы, но счастливой. – Мой муж – пастор Робертсон, он служит в баптистском храме здесь, на углу, – сочла нужным пояснить женщина и присела в кресло, предварительно убрав грязную тарелку. – Отправляет панихиду по нашему собрату, которого мы лишились вчера; я, вообще-то, должна была бы сейчас быть вместе с мужем. – Примите наши соболезнования по поводу кончины вашего друга, – вмешался Бериш.