Зато Шаттон такую манеру не одобряла: – Чем он занят, делится своими воспоминаниями? Надо бы наоборот. Мила понимала, что спецагент пытается навести мосты. Но, кинув взгляд на часы, взмолилась про себя: хоть бы коллега знал, что делает, ведь прошло уже целых пять минут. – Красиво рассказываете, – похвалил Иванович. – Но в конце концов вы это сделали или нет? – Ты имеешь в виду, сбежал ли я из дома? Заключенный кивнул. – Да, сбежал. – Теперь Бериш говорил серьезно. – И знаешь, что из этого вышло? Побег мой продлился явно меньше недели. Всего несколько часов. Когда я решил, что с меня хватит, и вернулся домой, мне не устроили встречу. Никто вообще ничего не заметил. Спецагент дал заключенному время подумать над сказанным. – Но с тобой все получилось по-другому, правда, Майкл? В шесть лет ты был слишком мал, чтобы убегать из дома. Иванович ничего не сказал. Вглядываясь в монитор, Мила заметила: что-то меняется в лице Майкла. Эту перемену явно спровоцировал спецагент. Он встал, принялся расхаживать по комнате. – Ребенка похищают с качелей. Никто ничего не заметил, никто ничего не видел. Даже его мать, которая была там, ведь садик напротив места, где она работает. Она всегда приводит сюда сына, поиграть с другими детьми. Но в тот день маленький Майкл остается один, его мать отвлеклась: она говорит по телефону. За двадцать лет никто так и не узнал, что случилось с малышом. И в конце концов за такой долгий срок люди о нем забыли. Только два человека знают правду. Первый – сам маленький Майкл. Второй – тот, кто забрал его в тот день. – Бериш остановился, заглянул ему в глаза. – Я не спрашиваю, кто это был: ты наверняка не скажешь. Но может, ты хотел бы все объяснить матери? Разве, Майкл, тебе не хочется снова повидать женщину, которая тебя родила? Мать подарила тебе жизнь: ты не думаешь, что она имеет право знать? Майкл Иванович молчал. – Я знаю, что ее сюда вызвали. Она сейчас здесь, у нас: если хочешь, я могу привести ее, время еще есть. – Бериш соврал, но парень вроде бы поверил или прикинулся, будто верит. – С чего это ей захотелось увидеться со мной? Бериш, похоже, пробил брешь: впервые в словах Майкла прозвучало что-то, касающееся его лично. Спецагент ухватился за эту слабую опору: – Она страдала все эти годы, разве не настал момент освободить ее от чувства вины? – Она мне не мать. Мила отметила, что в тоне Ивановича появилось легкое раздражение: очко в пользу Бериша. – Ясно, – поддакнул Бериш. – Ну тогда ладно, оставим это. Почему Бериш так резко обрубил концы? Ведь ему удалось наладить контакт. Мила не понимала. – Ничего, если я закурю? – Не дожидаясь ответа, спецагент вытащил из кармана пиджака пачку «Мальборо» и зажигалку. Мила видела, как чуть раньше Бериш попросил ее взаймы у какого-то полицейского. Прикуривать он не стал. Просто выложил на стол то и другое. Пироман перевел взгляд на зажигалку. – Об этом мы не договаривались, – вскипела Джоанна Шаттон. – Он не вправе так рисковать, я прерываю допрос. – Погоди, дай ему еще минуту, – взмолился Борис. – Он знает, что делает, я ни разу еще не видел, чтобы он прокололся. На мониторе Бериш, заложив руки в карманы, расхаживал вокруг Майкла. Заключенный изо всех сил старался сохранять безразличный вид, но глаза его то и дело обращались к зажигалке, лежавшей на столе, – как лоза в руках лозоходца следует за током подземных вод, так Майкл устремлялся на зов огня. – Любишь футбол, Майкл? Я обожаю смотреть матчи, – брякнул вдруг Бериш ни с того ни с сего. – Почему вы меня об этом спрашиваете? – Просто раздумывал, чем ты мог заниматься все эти двадцать лет. У тебя, наверное, есть хобби. Обычно люди, чтобы занять время, чем-то интересуются, увлекаются. – Я не такой, как все. – А, это я знаю. Ты… особенный. Последние слова Бериш произнес с нажимом, с преувеличенным пафосом. – Вы будете курить эту сигарету, агент? – Немного погодя, – небрежно отмахнулся Бериш, делая вид, что это его совсем не заботит, а на самом деле пристально следя за тем, какой эффект вызывают его действия. И все же Мила начала беспокоиться. Ивановичу не терпелось увидеть огонь, а Бериш использовал зажигалку как орудие давления, желая что-то от него выведать. Что бы ни задумал спецагент, это, похоже, не срабатывало. И, словно чтобы подкрепить опасения Милы, Иванович взял со стола карандаш и принялся что-то рассеянно черкать в блокноте. – Дома у инспектора Гуревича ты сказал агенту Васкес фразу, которая пробудила мое любопытство, – продолжал Бериш, перескакивая с темы на тему без какой-либо видимой логики. – Я уже не помню. – Не волнуйся, я освежу твою память… Ты спросил, знает ли она, что огонь очищает душу. – Бериш поморщился. – Не такая уж красивая фраза. Может, тебе она и показалась эффектной, а я так нахожу ее скорее банальной. – Я бы так не сказал, – обиделся Майкл. Бериш потянулся к пачке, вытащил сигарету. Сунул ее в рот, схватил зажигалку. Вертел ее так и сяк, не нажимая на поршень. Иванович следил за его движениями, как ребенок, зачарованный трюками жонглера. – Это что, сеанс гипноза? – презрительно фыркнула Судья. Миле хотелось надеяться, что Бериш еще контролирует ситуацию. Спецагент наконец чиркнул зажигалкой и, высоко подняв руку, держал огонек между собой и Майклом: – Что такого в огне, Майкл? На лице заключенного появилась злобная ухмылка. – Все, что каждый хочет увидеть. – Кто тебе это сказал – Кайрус? Глаза пиромана сверкали. Но огонь, который загорелся в зрачках, не был отражением пламени, выброшенного зажигалкой. Скорее казалось, будто огонь поднимается изнутри, из самых глубин духа. Все это время Майкл продолжал машинально черкать в блокноте. Бериш извлек из кармана пиджака вчетверо сложенный листок. Одной левой, небрежным движением кисти встряхнул его, как заправский фокусник, и развернул перед заключенным. То был фоторобот Господина доброй ночи. Бериш поднес листок к зажигалке. – Что он еще задумал? – возмутилась Шаттон. – Еще две минуты, и я прекращаю этот балаган. Тем временем на мониторе лицо пиромана сияло от восторга, как у ребенка, которому не терпится начать новую игру. – Что еще говорил тебе твой учитель? – не отставал Бериш. Майкл, казалось, совсем отрешился, рука его дрожала, выводя каракули, карандаш местами прорывал бумагу. – Что иногда нужно спуститься в глубины ада, чтобы узнать правду о самих себе. Бериш подстегнул его: – И что там, в глубинах ада, Майкл? – Вы суеверны, агент? – Я – нет. Почему ты спрашиваешь? – Иногда, если знаешь имя демона, достаточно позвать его, и он ответит. – Карандаш, который бегал по листку блокнота, был стрелкой прибора, измеряющего напряжение. Зачем Бериш потакает этому безумию? Мила не могла взять в толк. Спецагент сводил на нет все их усилия, предоставляя Майклу Ивановичу возможность лишний раз подкрепить версию о душевной болезни. А времени в их распоряжении уже почти не осталось. – Ступайте и прекратите этот цирк, – припечатала Судья. – Я уже насмотрелась. Но Бериш не дал им времени вмешаться. Он загасил огонек и вынул изо рта сигарету. Восторг на лице пиромана померк, словно кто-то потушил пламя. Бериш сунул зажигалку в карман и скомкал фоторобот: – Ладно, Майкл. Думаю, этого достаточно. Мила не знала, что и сказать. Джоанна Шаттон явно нацелилась на то, чтобы потребовать у нее отчета за то, что случилось. Клаус Борис повернулся к подруге: