– С людьми такое происходит и по менее серьезной причине. Тем не менее не все, кто пережил такую страшную потерю, как ваш брат, берут в руки ружье четыре года спустя и идут расстреливать ни в чем не виновных посетителей ресторана, чтобы за себя отомстить. Правда же? – Еще странно то, что мой Людо никогда не был агрессивным, даже не дрался в детстве и терпеть не мог оружие. Он всегда говорил, что «лучше быть трусом, но живым, потому что кладбища переполнены храбрецами». Совсем не был злым. – Поэтому я хочу понять, что толкнуло его на преступление. – Разве отчаяние нельзя назвать прямой дорогой к безумию? А Людовик хорошо знал, что такое отчаяние. – Свидетели, видевшие вашего брата в ресторане в тот вечер, не называют его безумцем. Они говорят, что этот человек очень хорошо понимал, что делает. Людовик действовал вовсе не под влиянием помешательства. – Так или иначе, он выбрал тот ресторан не случайно. – Как это? – Они часто ужинали там с Бьянкой. Это было их романтическое местечко. Я думаю, Людо хотел уйти, дав выход своей горечи. Наверное, он рассудил, что, если у него отняли любовь, значит, и другие люди ее не заслуживают… Так мне кажется. – Маргарита смотрела на дно пустой чашки, смотрела и в конце концов поднесла ее к губам, словно решила выпить пустоту. Лудивина поерзала на диванчике с флисовой обивкой. Ей было неуютно в этой квартирке. – Я повидаюсь с тем священником. Возможно, он сумеет рассказать что-нибудь полезное о психическом состоянии вашего брата. – Погодите, сейчас запишу вам название церкви и имя священника. – Вы помните его имя? – удивилась Лудивина. То, что Маргарита запомнила название церкви, не вызывало вопросов, но вот сохранить в памяти имя священника, с которым она никогда не встречалась, было странно. – Да. Я даже прочитала его книгу, когда Людовик рассказал, что они часто встречаются. – Он написал книгу о религии? – Скорее о том, кто такой дьявол на самом деле. Лудивина почувствовала, как по позвоночнику пробежала дрожь. – И кто же это? – Насколько я помню, автор утверждает, что у дьявола нет нужды являться в своем обличье с рогами и копытами, чтобы отравить человеческие души, – ему достаточно посеять зерна насилия и смотреть, как самые слабые разносят сомнение и хаос по всему миру. Священник пишет, что зло имеет эпидемическую природу, это болезнь, свойственная человеку, и только он является ее носителем. Если хотите мое мнение, есть в этой книге что-то экстремистское, вот что я поняла. В этом брат был со мной согласен, кстати, что не помешало ему общаться с автором. – Значит, этот священник – специалист по вопросам зла, – пробормотала Лудивина. – Он экстремист, который, может, и не в открытую говорит, но все же намекает на то, что лучший способ борьбы со злом – это уничтожить его носителей, пока они не заразили окружающих. Священник из разряда экзорцистов, категоричен, дальше некуда. Лудивина задумалась. Непременно нужно было встретиться с этим человеком. Возможно, он поможет ей лучше понять не только Людовика Мерсье, но и остальных служителей дьявола, которые уже нанесли удар?.. Когда Лудивина, сунув в карман бумажку, на которой были записаны название церкви и имя священника, уже шагнула в коридор, Маргарита схватила ее за руку. Пальцы у нее оказались неожиданно сильными для такой усталой и хрупкой на вид дамы. – Я знаю, кто вы, – сказала она, пристально глядя на позднюю гостью из-под черных бровей. – Простите?.. – Я узнала вас сразу, как открыла дверь. Это вас показывают в новостях. Вы охотница на чудовищ. Лудивина в очередной раз почувствовала себя неуютно лицом к лицу с этой женщиной, которая одной рукой крепко держала ее за предплечье, а другую спрятала в карман шерстяного жилета. – Знаете, мой брат не был одним из них. Он не был чудовищем. Лудивина сочувственно кивнула: – Я знаю, мадемуазель Мерсье. Знаю. – Она попыталась осторожно высвободить руку, но не получилось. – Его толкнуло на это отчаяние, – добавила старая дева. – Отчаяние толкает мир в пропасть. Теперь уже огонек жизни, немного разгоревшийся за время разговора, окончательно погас в ее глазах. Жизни в ней не осталось, человеческие чувства потухли, она вернулась в свои потемки. 28 Две стройные башенки венчали церковь, которая потерянно стояла на безлюдной площади, словно заблудилась. Ее окружали деревья – живые стражи во мраке. Фонари с выходивших на площадь улочек не могли дотянуться до нее светом, и церквушка дремала в ночном полумраке. Но все же зыбкий свет просачивался изнутри, сквозь ее единственный глаз – большая круглая витражная роза мерцала над сомкнутым ртом этого каменного циклопа, взирающего на мир взглядом Бога. Усталого, дрожащего, трепещущего Бога. Подходя к церкви, Лудивина задавалась вопросом, что она забыла здесь посреди ночи. Сама у себя отобрала несколько часов сна, которые были необходимы ей для восстановления сил, чтобы завтра опять взяться за расследование. Однако светящаяся витражная роза придала немного уверенности, Лудивина приподняла голову, перестав прятать подбородок в воротнике куртки, и решила обойти вокруг здания. Пресвитерия[45] представляла собой маленький серый домик сбоку от церкви, и там в окне у входа тоже горела свеча. Лудивина наудачу постучала три раза – коротко и громко. Не получив ответа, постучала еще раз. С тем же результатом. В конце концов она отступила от двери, несколько разочарованная. А ты на что рассчитывала в полночь? На эксклюзивную мессу специально для тебя? На поминальную молитву по жертвам? Мир продолжал жить в собственном ритме, своими циклами, он не подчинялся ее воле и плевать хотел на ее навязчивые идеи. Лудивина вернулась к паперти. Внутри церковь была ярко освещена, так что… Она положила ладонь на ручку внушительной главной двери и нажала – оказалось, церковь не заперта. Лудивина переступила порог и прикрыла створку за собой. По обеим сторонам нефа горели десятки свечей, и на мгновение Лудивине почудилось, что множество верующих собрались на ночную молитву – все они сидели на скамьях лицом к алтарю. А потом она поняла, что никто из них не шевелится. Замерли навечно в одной позе, с остановившимся взглядом. Мужчины, женщины и несколько детей, чьи макушки были чуть выше спинок скамей. В церкви молилась сотня статуй. Лудивина медленно ступала по центральному проходу, разглядывая эту странную паству. Скульптуры в человеческий рост, большинство раскрашенные – из гипса, из дерева, из пластика, – были рассажены и расставлены между скамьями лицом к клиросу. Они представляли собой персонажей из Библии – апостолов, римлян, волхвов; там были даже Девы Марии. И все плакали. Они плакали кровавыми слезами, которые поблескивали в пламени свечей. Лудивина подошла ближе к фигуре мужчины, одетого в лохмотья и держащего в руках деревянный кубок. Кубок был наполнен красной жидкостью. Слезы переливались, отражая свет, – они не были нарисованы, из-под век стекала настоящая подкрашенная вода. – Это что за цирк? – вслух спросила Лудивина. Она дошла до клироса – стены там были увешаны распятиями всевозможных размеров, из дерева, глины и даже фарфора… «Не меньше сотни, – прикинула Лудивина, а потом взглянула вверх – причудливое геометрическое нагромождение фигур и крестов уходило под свод церкви. – Больше. Значительно больше сотни». Это было уже не проявление благочестия, а какой-то мономанский[46] тетрис. Вдруг Лудивина почувствовала чье-то присутствие, в поле бокового зрения мелькнула тень, но когда она повернула голову, никого поблизости не оказалось. – Здесь есть кто-нибудь? Теперь она почувствовала, как на нее упало несколько капель – на куртку и на волосы. Кто-то ее обрызгал… Снова полетели капли – холодные, и на этот раз в лицо. Мгновенно вспомнив о серной кислоте, разбрызганной в торговом центре, Лудивина отскочила в сторону, вскинув одну руку, чтобы защитить голову, а другой вытаскивая пистолет. Брызги летели из-за колонны в паре метров от нее. – Кто там? На улице в тот же момент поднялся ветер, завыл, словно это и был ответ, ударил с размаху в витражи, на которых пламя свечей оживляло персонажи, расцвечивая их рубиновыми, изумрудными и лазурными огнями. В полумраке, который робко рассеивали свечи, медленно вырисовалась тень и постепенно обрела очертания невысокого человечка с венчиком седых волос, в очках с тонкой серебристой оправой и в черном костюме с белым римским воротником-колораткой. Священник стоял прямо перед ней, в ладонях у него была позолоченная чаша с прозрачной жидкостью. Лудивина сжимала рукоятку «зиг-зауэра», не решаясь взять на мушку служителя церкви, хоть и не была уверена в его добрых намерениях. – Несешь ли ты на себе знак Зверя? – вопросил он. – Кто вы такой? Лудивина сохраняла дистанцию, готовая при малейшей угрозе вскинуть оружие и направить его на этого странного человечка, который внушал смутную тревогу. Исходя из увиденного в церкви, вполне могло оказаться, что она имеет дело с каким-нибудь иллюминатом, пробравшимся сюда в отсутствие священника. – Я отец Ватек, посланник Духа Святого, уничтожитель теней. А кто ты и зачем явилась в обитель Господа? Лудивина, так и не почувствовав жжения от брызг, пришла к выводу, что это все-таки вода. Святая вода. А Ватеком звали того самого священника, с которым часто общался Людовик Мерсье. Свободной рукой она достала жандармское удостоверение и раскрыла его перед собой: – Я лейтенант Парижского отдела расследований. Занимаюсь делом об убийстве в ресторане – наверное, вы о нем уже слышали? Вы ведь были знакомы с Людовиком Мерсье? При этих словах священник явно испытал облегчение – напряженные плечи немного расслабились, он глубоко вздохнул и сказал: – Я вас ждал. – С этим? – указала Лудивина на чашу у него в руках. – И весь этот декор, – кивнула она на статуи, – тоже для меня? Священник, казалось, только тут вспомнил о чаше и, поднеся ее к губам, сделал глоток. – О, это святая вода, – подтвердил он догадку Лудивины и вытер рот рукавом. – Я хотел убедиться, что моя гостья – та, кем кажется.