– Вашей подруге никто бы не смог помочь. Упасть с такой высоты и остаться жить – нереально. Ее часы, а скорее минуты, сочтены. Смиритесь с этим, и лучше, чем обвинять других, спросите с себя – зачем вы подвергли ее смертельной опасности, устроив побег? Неужели вам было не ясно, что мне потребуются только ваши профессиональные навыки, ваши знания, а не ваши жизни. – Вы – преступник, причем, международного значения. Вы – китаец, а мы с Кларой – граждане Германии. Вы понимаете, что это – не шутки. Нас, скорее всего, уже начали искать. – Не начали. Я все предусмотрел, члены вашей экспедиции предупреждены, что вы задерживаетесь на некоторое время. Их хорошо встретили мои китайские друзья, они пока отдыхают и даже не подозревают, где вы сейчас находитесь. Да им и не до вас с Кларой, у них очень насыщенный график поездок по стране. А теперь заткнитесь и послушайте меня. И, кстати, можно я перейду на русский язык. На немецком мне сложнее объясняться. Далее Чен заговорил по-русски, удивив Гюнтера прекрасным знанием этого языка. – Мы с вами находимся на благословенной китайской земле, полной загадок и тайн. Вы – большой мастер по части их разгадок. Уж я-то знаю. – Откуда? Не слишком ли вы самоуверенны? – Нет, в меру. Откуда знаю? Об этом – чуть позже. Постарайтесь не перебивать и внимательно меня слушать, чтобы понять, что мне от вас нужно. – Я отказываюсь слушать и понимать, пока моя подруга находится в таком положении. Пусть ваши подручные отвезут ее к какому-нибудь доктору. Если вы такой всемогущий, должны же у вас быть друзья, способные ее вылечить? Чен задумался над тем, что сказал Гюнтер. Он не убийца, нет, а люди уже начали умирать по его прихоти. Антиквар, теперь вот и Клара между жизнью и смертью, а вдруг ее еще можно спасти? Чен вспомнил про уйгура на автозаправке. – Я скоро приду, подождите и мы продолжим разговор. Чен вылез из пещеры, чтобы спокойно все обдумать, пошел к машине. Посылать к уйгуру кого-нибудь из людей Штольца, этих конченых наркоманов, не имеет смысла. Нужно ехать самому и везти Клару к нему. Тем более что, прощаясь, хитрый уйгур был абсолютно уверен в том, что Чен еще вернется. Можно отвезти Клару и объяснить, что она упала с горы во время работы, и что ей пришлось всадить наркотик, чтобы она не чувствовала боли. Не рассказывать про похищение, а представить дело как обычный несчастный случай. Да, в конце концов, отчитываться перед ним нет никакого смысла, если он сможет, он за деньги вылечит женщину. Достав из багажника упакованные уйгуром коробки с едой, обернутые войлоком, он с удивлением заметил, что лепешки еще теплые. А какой аромат от них пошел… Взяв теплый кусок войлока, одну лепешку и фляжку с коньяком, он пошел к Гюнтеру, а Штольцу велел угостить оставшимися притихших и понурых людей Верзилы. Гюнтер от угощения отказываться не стал, съел все до последней крошки, не забыв поблагодарить, но от выпивки отказался. – Так что вы решили насчет Клары? – Я сам отвезу ее к одному человеку, возможно, он сумеет помочь. – Тогда я поеду с вами, я должен удостовериться, что все будет в порядке. – Я возьму вас с собой, только при условии, что вы во всем будете меня слушаться. – Конечно, мой китайский господин, – Гюнтер уже начал выходить из себя, хотя понимал, что в его положении этого никак нельзя допускать, – я на любые ваши условия согласен, только не тяните время, везите Клару к своему эскулапу. Чен вылез из пещеры и подозвал Штольца. Достал из потайного кармана ветровки карту, деньги, отсчитал приличную сумму и, когда Штольц подошел, протянул деньги ему. – Здесь довольно приличная сумма для тебя и твоих дружков. Можете уезжать. Лучше, чтобы прямо сейчас на их машине. Только не заезжайте к уйгуру, он мог тебя хорошо запомнить. В любом случае, ты теперь не Хельмут Штольц, а нового твоего бразильского имени я не знаю. Уезжай из страны, и как-нибудь измени внешность, стань блондином, что ли… В Бразилии много немцев живет, так что как-нибудь пристроишься. – А как же эти двое? Вы точно с ними справитесь? – Не думай обо мне. Вперед. Чен подтолкнул Штольца, и пошел к своей машине. Верзила с приспешниками, казалось, только того и ждали, чтобы побыстрее уехать подальше от «Дырявой горы» и забыть ее, как страшный сон. Они в считаные минуты побросали свой нехитрый скарб в машину и скрылись из виду. Штольц, бросив прощальный взгляд на Чена, наконец-то вспомнил его настоящее русское имя – Владлен. И фамилия такая… говорящая…Троеглазов. Вот уж точно, видит он гораздо больше, чем другие… Чен облегченно вздохнул. Гюнтер – разумный малый, он не станет шуметь или, тем более, сбегать, когда Клара в таком положении. Он, избавившись от головорезов и Штольца, направился в пещеру. Свернув войлок, чтобы он подольше сохранил тепло, сунул себе под мышку. Сказав Гюнтеру, что отправил его похитителей от греха подальше, предложил переложить Клару на кусок войлока и попытаться, как на носилках, донести ее до машины. Долго упрашивать не пришлось. Клара оказалась невероятно тяжелой девицей, но вдвоем они все-таки донесли ее до машины. – Не уроните спящую принцессу, – попытался неудачно пошутить Чен, так как Клара и в обычной-то жизни мало походила на принцессу, а в своем нынешнем положении и подавно. – Наверное, точно также меня тащили похитители, когда вкололи укол снотворного, – ответил ему Гюнтер, – хотя нет, не так – меня волокли волоком, как мешок картошки. Ссадины до сих пор на теле остались. Но я совершенно ничего не помнил и не понимал, и боли не чувствовал. Надеюсь, Клара тоже не чувствует. – Я сяду за руль и поеду очень быстро. Дорога дальняя, часа на четыре. Постарайтесь заснуть. Упрашивать Гюнтера долго не пришлось. Устроив Клару у себя на коленях, Гюнтер уже минут через десять спал беспокойным, но крепким сном. Чен, изредка поглядывая на уснувшего немца, бережно держащего на руках спящую подругу, только удивлялся, насколько же сильно общая профессия и интересы смогли связать узами дружбы таких разных людей, как Клара и Гюнтер. Глава шестая Добрались до Тарховки быстро, с ветерком. Стандартный домик постройки шестидесятых-семидесятых годов прошлого столетия заметно отличался от навороченных вилл, заполонивших один из популярнейших курортных поселков под Питером. Он стоял прямо у дороги, что очень порадовало Порецкого, не большого любителя разъезжать по узким деревенским улочкам на своей машине. Во время пути Михаил легко вызвал на разговор своего визави, внимательно слушая историю семьи Ремизовых-Немытевских. Вот уж кому досталось хлебнуть чашу горя сполна, так это им. «Последний из могикан» Павел, оказывается, даже близких родственников не имел в Петербурге. Изредка, раз в три-четыре года, он звонил по большим праздникам троюродному брату своей бабушки Вацлаву, который жил где-то под Варшавой. Но никогда с ним не виделся. Зато друзей у Павла было в избытке, а уж подругам так и вообще нет числа… Бабушка Павла – Ольга Петровна Ремизова, несмотря на сложный и тернистый жизненный путь, связанный с концлагерем и последующим длительным недоверием властей к людям, побывавшим в немецком плену, смогла сделать неплохую карьеру для историка. Она, как и отец, преподавала в том же университете, много публиковалась, часто выступала на телевидении. Дача в Тарховке – во многом ее заслуга. У мамы Павла была куда более скромная биография, она историей не увлекалась вовсе, напротив, любила все современное, в особенности наряды. Мечтала о лаврах славы Зайцева, но дальше заведующей пошивочного ателье не доросла. Умерла она, в отличие от Ольги Петровны, дожившей до девяностолетия, очень рано, едва Павел успел окончить третий курс университета. Но он сумел пережить уход своих любимых женщин стойко: не запил, не загулял, а успешно окончил университет (о чем очень мечтала бабушка), и крепко встал на ноги, занявшись интересной и творческой работой. Дом и дачу содержал в относительном порядке, ничего из семейных реликвий не продал и не прокутил, надеясь, что когда-нибудь все это перейдет к его сыну (или дочке), ну, это как получится. Когда исследователи чужих тайн вошли в дом, Михаил заметил большой слой пыли на мебели. Значит, в доме никого не было, по крайней мере, с полгода. – Да уж, пылища у меня тут знатная водится, – сказал Павел, заходя в залу, и смачно так чихнул, отчего над рядом стоящим комодом поднялось облачко пыли. – Я здесь последний раз был осенью, в ноябре, приезжал с одной подругой на праздник… Как же он теперь называется? – День народного единства. – Точно! Какие же вы, адвокаты, умные и памятливые… – Мы – не адвокаты, мы – юристы. А без хорошей памяти и цепкого ума хорошего юриста из меня бы никогда не получилось. Пока рыжеволосый хозяин осматривал свои владения, Михаила что-то смутило. Сначала он не мог понять, что же именно в давно необитаемом доме было не так, пока его взгляд не упал на перила лестницы, ведущей на чердак. Везде пыли много, а на перилах в нескольких местах, ее было меньше. Как будто кто-то брался за них не так давно. Он подошел к перилам, примерился, и понял, что не ошибся в своей догадке. Некто неизвестный, поднимаясь на чердак, придерживался за перила, так как лестница довольно крутая. Возможно, что и сам хозяин… Михаил позвал его, но ответа не услышал. Он крикнул громче: – Павел, где ты? – Ничего не понимаю, – Павел с удивленным лицом вышел из спальни, – я точно помню, что за собой кровать убрал, покрывалом накрыл, когда мы уезжали. А теперь здесь все перевернуто. Порецкий заглянул в комнату и …все понял. Здесь кто-то побывал и что-то очень активно искал: одеяло было скомкано, простыня смята, а подушка распотрошена, да и одеялу досталось. – Здесь что, шмон кто-то провел без меня? – Павел недоуменно посмотрел на Порецкого и, не дожидаясь ответа, бросился на чердак. Миша побежал следом. Картина, представшая пред их очами, в комментариях не нуждалась: на чердаке все было перевернуто верх дном. Особенно досталось старому чемодану, в котором и хранились старинные записки, оставшиеся от бабушки и ее отца профессора Немытевского. Он был раскурочен полностью: «с мясом» вырваны карманы, оторвана шелковая подкладка, развинчены ручки. На полу в беспорядке были разбросаны старые тетради, карты, исписанные мелким, совершенно непонятным почерком пожелтевшие листы. – Порецкий, может быть, ты был со мной не до конца откровенен? Что все это значит? Я не понимаю, кому мог понадобиться старый хлам, полуистлевшие записи, не представляющие никакой ценности? – Я тебе все объясню позже, а теперь внимательно, еще раз повторяю – очень внимательно, посмотри и вспомни, что из находящегося в чемодане все-таки унесли? Павел стал перебирать листы, пытаясь разложить их по порядку, а Михаил спустился вниз. Он прошелся по всем комнатам, заглянул в кладовку, спустился в подвал. Везде все было прибрано. Когда он вернулся в спальню, его осенила догадка: те, кто перевернул все на чердаке, затем спустились в спальню и продолжили поиски здесь. Видимо, очень увлеклись процессом, раз так все распотрошили… Или в обратной последовательности – сначала все распотрошили в спальне, а затем уже поднялись на чердак за бумагами. Но сути дела это не меняло. На даче поработали люди, что-то активно искавшие. Поднявшись наверх, где Павел сосредоточенно разбирался с бумагами, Михаил поделился своими соображениями, но понимания не нашел: – Ну что ты хочешь мне сказать, что я стал жертвой грабежа? Но, честно говоря, странный грабеж. Ничего не взяли, только дом перевернули верх дном… – А вот и нет. Я совсем другое имел в виду. Прежде всего, вспомни, кого из своих дам ты сюда привозил в последний раз? Ну, к примеру, в ноябре? Не проявляла ли она интереса к истории твоей семьи? Не говорил ли ты ей о бабулиных записках, хранящихся на чердаке, о и том, чем занимался твой прадед профессор Немытевский? Не могла ли она сделать копию ключей, так как следов взлома на входной двери не обнаружено? Глядя на растерянное лицо хозяина, Михаил понял, что, своими вопросами похоже, попал в точку. Что-то зацепило этого рыжеволосого Казанову. – Действительно, она себя как-то странно вела, – почесывая в лоб, в надежде вспомнить как можно больше деталей, рассуждал Павел. – Я с ней познакомился совершено случайно, прямо на улице. Шел себе спокойно на съемку, хотя нет, бежал, конечно. Я ведь частенько опаздываю, есть за мной такой грех. – За мной тоже, не отвлекайся на мелочи. Сосредоточься на главном. – Бегу я, значит, по Большому проспекту от метро, и как-то совершенно случайно толкаю девушку, да так, что она падает. Я – извиняться к ней бросился, помогаю подняться, гляжу, а у нее… – Что, глаза красивые? – Ага, и глаза тоже. – И ты, конечно, поплыл? – Напротив, я вел себя очень корректно, практически и не рассматривал ее. Так, за локоток поддерживаю, а она на ногу наступить не может. Говорит, что подвернула, идти не может. Я машину торможу, в ближайшую «травму» ее везу. Сижу с ней в очереди, разговариваю. Съемку, понятное дело, пришлось отменить, от начальства дюлей получил, в общем, вел себя, как рыцарь Круглого стола. Но ее не бросил на произвол судьбы, дождался, когда врач примет. Ей съемный гипс сделали, в общем, одной идти никак нельзя. После «травмы» я вызвался ее до дому проводить, уже стемнело. Она говорит, я живу за городом, ехать на электричке нужно. Страшно, да и в гипсе одной не доехать до дому. Я, понятное дело, ее к себе пригласил. Дальше все, как в эротическом фильме… Рассказывать во всех деталях? – Нет, не стоит. Лучше скажи, к врачу в кабинет ты с ней заходил? Видел, как он выглядел? – В кабинет не заходил, в коридоре дожидался. А врача видел – он несколько раз из кабинета выходил. – Адрес травмопункта вспомнить сможешь?