– Конечно, …а ты это к чему клонишь? – Потом скажу, дальше рассказывай. – Что рассказывать? Ты же сказал, что можно без деталей. – Ладно, я спрашиваю – ты отвечаешь. Сколько дней она у тебя пробыла? – Да только одну ночь. Утром вызвал ей такси, денег дал на дорогу, и она уехала. Это было как раз дня за два до четвертого ноября, до выходного. Потом она мне позвонила, говорит, что хотела бы съездить куда-нибудь, проветриться. Я и предложил съездить на мою дачу. – Ты ее адрес знаешь? Паспорт видел? – Нет, конечно. До обмена адресов дело не дошло, все равно за город я к ней не собирался ездить. Сразу же было понятно, что наши «чувства» на длительный срок не растянутся. Так, обоюдно-приятное времяпровождение двух деловых людей, никаких иллюзий насчет совместного проживания. Паспорт в таких случаях ни к чему. – Ух, ты какой! Человек свободных взглядов… Хорошо, приехали вы на дачу. Ты ей чердак показывал, бумаги из чемодана? – Миша, ты больной? Мне что, кроме старых бумаг, ей показать нечего? Мы с ней дальше спальни никуда не ходили… Порецкий уже давно все понял и решил прервать ненадолго свой «допрос потерпевшего». Необходимо было подумать и проанализировать ситуацию. Первое, что нужно сделать, это заехать сегодня же в травмпункт, найти врача, который ее осматривал, и выяснить, нужен ли был гипс пострадавшей. Или она специально его сделала, чтобы Фролов от нее никуда бы уже не делся. Вся эта история с нечаянным падением по вине Павла напоминала Михаилу плохо поставленную пьеску для одного зрителя. Скорее всего, с ногой все было в порядке, просто девушка следила за Фроловым, благо в толпе он приметен, вышла за ним из метро, обогнала и сама подстроила столкновение. Напрашивается, резонный вопрос: зачем? Ответ – ей за это заплатили, причем, немало, так как подобную комбинацию способна провернуть только профессионалка. И не только по части постельных утех. А в том, что «хромоножка» – профи, Михаил уже не сомневался. Она никаких лишних сведений о себе не сообщила, кроме имени Катя – скорее всего, вымышленного. Надо, конечно, дослушать рассказ Павла, но он так расстроился из-за всего этого, что его надо чем-то отвлечь, прежде чем мучить расспросами дальше. Пока Павел сортировал старые бумаги, пытаясь выяснить, какие из них пропали, Миша решил внимательнее осмотреть чердак. В целом он был намного больше нижнего этажа дома, где находились спальня, кухня (она же столовая), и небольшая комната, видимо, для гостей. Здесь, помимо старых вещей, находился еще письменный стол, два старых шкафа, комод, этажерка, в которой хранились всевозможные статуэтки и прочие безделушки из разряда подарков и сувениров, которые выбросить жалко, а в приличном доме держать как-то не принято. Вот и свозился такой подарочный «мусор» на дачу. На этажерке стояли египетские кошечки и пирамидки, болгарские плетеные фигурки, украшенные кружевами, пузатые баварские бочонки и еще множество всякой заграничной ерунды времен эпохи социализма. Даже имелась одна довольно большая старинная, но очень ободранная матрешка. Михаил подумал, что она может быть запросто приравнена к антиквариату. Чем матрешка-старушка привлекла внимание Порецкого непонятно, но только взяв ее в руки, он почувствовал, насколько она тяжела. Он принялся раскручивать ее и, одна из одной, вынимать таких же старых, замусоленных матрешек со стертой краской. Последняя была очень тяжелой и совершенно не хотела открываться. Миша долго ее тряс, пока не догадался, что в ее чреве находится не такая же деревянная кукла, а совсем другой предмет, более тяжелый. Он подошел к увлекшемуся изучением бумаг хозяину, протянул матрешку и спросил: – Как ее можно открыть? – Никак. Я столько раз пытался, но так и не смог. А бабуля всегда ее у меня отнимала, ругала и говорила, что это чужая вещь. А чужое трогать нельзя. Поэтому я так и не добрался до ее содержимого. – Постой, постой… Если вещь чужая и трогать ее нельзя, значит, она кому-то принадлежит, и ее кто-то когда-то должен будет забрать? – Ну да, – Павел недоуменно посмотрел на нахмуренного юриста, – но ее никто не спрашивал. Никогда. Сколько себя помню, совсем еще ребенком был, эта матрешка всегда у нас стояла. Бабушка ее старалась убрать куда-нибудь повыше, чтобы я ее не трогал, поэтому и говорила что матрешка – чужая вещь. Чужое брать нельзя, я это с раннего детства усвоил. Потом все как-то про нее забыли… Ты думаешь, внутри что-то интересное может быть? Михаил кивнул и прикинул, чем бы подцепить верхнюю часть матрешки, чтобы можно было открутить нижнюю. Но, похоже, части матрешки были склеены. – А давай распилим аккуратненько, – предложил хозяин, – у меня тут где-то ножовочка была маленькая. Знаешь, те сволочи, что у меня тут похозяйничали, искали именно бумаги. Посмотри. Ничего вокруг не тронуто, только бумаги раскиданы и чемодан разодран. – Вот только нашли или нет то, что им было так нужно? – А у тебя хоть одно предположение есть – что же именно искали? – Предположений нет, есть только предчувствие. Мне кажется, что им нужны были недостающие звенья в цепи. Все основное у Штольца было, это факт, иначе он бы не стал эту экспедицию организовывать, тем более, что дело это непростое. Последнее, что их сдерживало, была фреска, которая хранилась у Кацебовского. Я абсолютно уверен, что убитый Штольцем антиквар – прямой наследник того самого доктора Кацебо. Когда он сбежал от твоего деда, несомненно, кое-что прихватил. Но, как оказалось, не все. Поэтому те, кто здесь похозяйничал, знали, что и где искать. Вот это меня и беспокоит более всего. Откуда они могли с такой уверенность знать, что бумаги деда хранятся на даче? Думай, Паша, анализируй. Павел стал вспоминать все, что рассказывала ему бабуля. Добрая, милая, такая же рыжая, как он. Внук был очень сильно похож именно на нее. От внешности мамы, которая была точной копией своего отца Павла Петровича Ремизова, ему ничего не перепало. Бабуля души не чаяла в своем внуке, обожала, баловала, воспитывала. На ночь она рассказывала ему не о царевне-лягушке или бременских музыкантах, а о приключениях Улисса или о подвигах Геракла, да так интересно, что он никак не хотел засыпать, не дойдя до двенадцатого подвига. О своем муже Ольга Петровна редко рассказывала внуку, как и о времени, проведенном в лагере Шробенгауз недалеко от города Мюнхена. Слишком тяжелы для нее были эти воспоминания. А вот о поисках терракотовой фрески Павел кое-что слышал. Случайно. Рассказ не предназначался для его ушей. Глава седьмая Ольга Петровна сидела, как обычно по вечерам, за своей новенькой «Ятранью», печатая доклад к заседанию кафедры. Было уже поздно, десятый час вечера, а Маруся с работы еще не пришла. Она очень переживала за дочь в последнее время. Мало того, что на работе в ателье, начались непонятные вещи – председатель профкома закройщица Клава, начитавшись разных умных статей, вдруг стала привязываться к Марусе с идеей приватизации ателье, отчего весь коллектив гудел, как улей. Так еще и на личном фронте у нее были серьезные проблемы. Ее кавалер – художник Славик, который жил вместе с ними уже второй год, надумал делить квартиру, принадлежащую Ольге Петровне. Своей «творец», по совместительству художник-декоратор в драмтеатре, не имел. Естественно, особой радости по поводу притязаний Славика, Ольга Петровна не испытывала, но и особенно не унывала, всякий раз игнорируя высказывания оного о том, что художнику нужно пространство, а в их огромной квартире, где много места, но мало комнат – всего-то три, он не может работать. Она лишь предлагала ему самостоятельно приобрести жилье или хотя бы получить мастерскую от Союза художников, членом которого он и являлся уже энное количество лет. На этот аргумент ему нечего было возразить. Но в последнее время Славик тактику нажима на Марусю изменил – он стал дарить ей цветы, подарки, например, крем «Пани Валевска» в чудной синенькой баночке, и откровенно звать замуж. Маруся растерялась – ей никто никогда не предлагал руку и сердце после того, как у нее родился Павлик. Мальчик появился на свет, когда Маруся с Александром жили в гражданском браке и не помышляли о том, чтобы расписаться. После рождения Павлика, Саша стал реже появляться дома, а потом и вовсе исчез, оставив ребенку только свою фамилию и отчество. В свидетельстве о рождении, в графе «отец» у Павлика значится жирный прочерк в виде буквы Z, перечеркнутой посередине. Но Ольга Петровна все же больше любила скромного задумчивого Александра, чем напыщенного, самовлюбленного Славика. Маруся после внезапного исчезновения Александра растерялась. Если такой порядочный, внимательный мужчина, каким был Александр, вдруг исчез – значит, с ней что-то не так. Эта мысль преследовала ее долгое время. Она стала навязчивой идеей. Чтобы как-то отвлечься, Маруся стала допоздна задерживаться в ателье, иногда забегала с девчонками в кафешку… Полюбила коньячок. Ну так, в небольших количествах, чтобы не думать о том, что она никому не нужна, что от нее мужчина сбежал. А потом ей подвернулся Славик. Талантливый, несчастный, как все непризнанные гении… Предложил пожениться. Замуж ей очень хотелось, а вот маму расстраивать – нет. А без ее согласия продать квартиру и купить две новые – для мамы с Павликом и для Марины со Славиком – было невозможно. В общем, ситуация была, как в известном афоризме Аркадия Райкина: «Одни говорят, не будь дураком – женись. Другие – не будь дураком, не женись. И как тут не быть дураком?!» В дверь постучали. Ольга Петровна вздрогнула от неожиданного стука. Звонок работал исправно, почему в дверь постучали? Подошла к двери, надеясь, что стучит Маруся, не пожелавшая звонком будить Павлика, и не спросив: «Кто?», открыла дверь. Увидев гостя, вскрикнула от удивления. На пороге стоял Александр, известий от которого не было уже лет восемь. Он тихо спросил: «Я могу войти?» Ольга Петровна колебалась – впустить, конечно, хотелось, но если придет дочка и Славик – будет скандал. А не впустить – как-то не по-людски, все-таки отец он Павлику. Заметив ее сомнения, Александр сказал: – Маруся не скоро придет. Она со своим ухажером пошла в кино. Я сам видел, как они купили билеты и зашли в кинотеатр. И сразу на такси к вам. Очень хочу на сына посмотреть. Ольга Петровна провела его в комнату Павлика. Мальчик спал, свернувшись калачиком, как маленький котенок. Отец присел перед спящим сыном, внимательно разглядывая лицо спящего мальчика. – Надо же, – удивился Александр, – как он похож на вас! Удивительное сходство. Это хорошо, говорят, рыжие – счастливые. – Если судить по мне, – заметила Ольга Петровна, – то да. Пройти все круги ада и выжить – большое счастье. Ты где пропадал столько лет? – Не нужно вам ничего обо мне знать, поверьте, так будет лучше. – Ты же знаешь, я не любопытна. Но мальчик скоро подрастет, а рассказы о том, что его отец был летчиком и разбился, хороши только в детстве. Он повзрослеет и захочет узнать правду, что ему сказать? – Что я геройски погиб, защищая родину. – Саша, не юродствуй. Ты от Маруси можешь что-то скрывать, а от меня не стоит. – Ольга Петровна, вы – чудная женщина. Я очень вас люблю и уважаю, но ничего вам сказать о себе не могу. Простите. Он достал из внутреннего кармана пиджака пухлый конверт, протянул его Ольге Петровне. – Это для Павлика. Вместо алиментов. Только очень вас прошу, не разрешайте этому «гению» обижать моего сына. Если он обидит моего парня – я этого слизняка убью. Александр обнял Ольгу Петровну и быстро ушел. И тут она заплакала. Никогда волевая, рассудительная Ольга Петровна старалась не позволять себе слез, но в данной ситуации ее чувства позволили взять верх над разумом. В конверте оказалась довольно приличная сумма, даже более чем. Ольга Петровна спрятала их в укромное место в надежде сохранить до тех времен, когда они могут понадобиться внуку, но все сложилось иначе. Маруся вернулась за полночь. Она была навеселе, и хотя улыбалась, но пребывала в некотором возбуждении. Славика с ней не было. Ольга Петровна вышла из своей комнаты, пошла на кухню, чтобы разогреть для дочери ужин. – Не надо, мама, я сыта. Лучше давай поговорим. – Давай поговорим. Можно я начну? Почему ты не предупредила меня, что вернешься так поздно? У тебя в ателье сразу все телефоны сломались? – Нет, конечно. Просто я ушла пораньше и никак не думала, что так поздно вернусь. И потом, у меня были очень важные дела, мне некогда было искать телефон-автомат. Прости, что заставила тебя поволноваться. Она наклонилась поцеловать мать, и Ольга Петровна почувствовала сильный запах алкоголя. – Скажи, дочка, по какому поводу был банкет? – Мы с Вячеславом расписались. Теперь я – Малявкина, замужняя женщина. – Поздравляю. И где же твой законный супруг? – Он решил, что сегодня я без него должна поговорить с тобой, расставить все точки над i. – И что это за точки? – Мама, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. – Маруся, эта квартира – память о моих родителях. Здесь любая вещь – экспонат истории. Мой отец – твой дед – был большим ученым, а ты хочешь все это на слом? Разговор грозил перерасти в скандал. Маруся, под действием выпитого коньяка, стала резкой и крикливой. Мать не хотела сдавать позиции, но видела, что переубедить дочь ей не удастся. Павлик проснулся от шума, но из комнаты выходить не стал, а только приоткрыл немного дверь. Картина, которую он увидел, была не очень радостной. Мама носилась по комнате, хватая все, что попадалась под руку и трясла перед лицом бабушки со словами: – Я это древнее барахло всю жизнь терпеть должна? Я хочу новую стенку, и чтобы в ней современные сервизы стояли, а не обломки кувшинов династии Тан. Бабушка пыталась что-то возражать, но мама была непреклонна. Из всей этой сцены в память маленького Павлуши врезались лишь слова бабушки: – Подумай о сыне. Придут времена, когда каждый осколочек будет цениться дороже и твоей вожделенной стенки, и всех сервизов, вместе взятых. Не спеши избавляться от наследия деда и отца. Папа всю жизнь пытался разгадать тайну терракотовой фрески, но не успел найти, умер от болезни. Здесь, в его бумагах собрано столько материала, что, возможно, когда-то они понадобятся другому исследователю. Возможно, Павлик займется этим и доведет дело, начатое дедом до конца. Но мама была непреклонна. Она убеждала бабушку часть «наследия» вывезти на дачу, что-то передать в университет, и разменять квартиру. Понимая, что с дочкой не договориться, Ольга Петровна достала конверт, переданный ей Александром, и отдала дочке со словами: «Владей, но в моей квартире чтобы духу этого проходимца Славика не было». Вскоре после этого разговора мама приобрела однокомнатную квартиру, куда со Славиком и переехала.