– Слушай, а зачем нужно было этого Гюнтера похищать? – Сам поражаюсь. Дело в том, что организатор всей этой экспедиции – такой коварный тип, что от него хорошего ждать не приходиться. У меня вся надежда на то, что настоящий заказчик, человек более разумный. Другое дело, что он хочет конкретно от Гюнтера. Вдруг, чего-то такого, от выполнения чего Гюнтер может отказаться? Тогда уже все, кранты. Ладно, давай думать, как искать твою мнимую хромоножку Катю, но сначала посмотрим, что наша матрешка столько лет хранила в тайне. Миша заглянул, наконец-то, внутрь матрешки. Нижняя часть ее почти на треть была заполнена мелким, похожим на муку, песком. Из него торчал лишь острый кусок глиняного осколка. Порецкий аккуратно, чуть дыша, потянул за кусок и извлек на свет божий глиняный черепок. Первой мыслью у него было – а не рассыплется ли это глиняное сокровище прямо в руках? Если столько лет матрешку никто не открывал, да и, судя по всему, до того как кусок поместили в матрешку, кусок глины тоже не одну сотню лет где-то пролежал, не распадется ли он на кусочки и крошечки? Он стоял и держал кусочек аккуратно, двумя пальцами, боясь сделать лишнее движение. Да что там движение? Он и заговорить-то боялся. Павел быстрее пришел в чувство. Он осторожно взял из рук юриста бесценный обломок и поднес его к глазам, пытаясь разглядеть изображение. Михаил не выдержал, спросил: – А штука не рассыплется? – Нет, не должна, – уверенно парировал Павел, – я таких штуковин много повидал у бабули. – Неужели тебе совсем не передался интерес от профессора Немытевского? Даже странно, что ты не стал историком. – Я в маму пошел. Она всю жизнь боролась со всем, что так или иначе связано с археологией, историей. Ей хотелось жить настоящей жизнью – чтобы все вокруг бурлило, кипело. Я такой же. А бабуля обожала подобные черепушки, любила работать в тишине. Телевизор не включала, музыку не слушала. Только изредка в филармонию ходила на хорошие концерты. – Ну и что тут нарисовано? Дай, теперь я посмотрю. Но ни Павлу, ни Михаилу ничего толком разглядеть не удалось. Какие-то разноцветные линии с зазубринами по краям, причем, одни, бледно-голубого цвета, потолще, а зеленоватые были совсем тонкими. Сам кусок был небольшого размера – с детскую ладошку, а линий на нем Михаил насчитал двенадцать. Они с Павлом долго вертели фрагмент перед глазами, и так поворачивали, и сяк, но ни одной более или менее стоящей мысли им в голову не пришло. А время между тем шло к ночи. Убедившись в том, что самостоятельно разобраться с фрагментом фрески им не удастся, Порецкий решил на следующий день показать его Мазурову, а сейчас нужно было поторапливаться и быстрее ехать в город. Ему не терпелось пообщаться с хирургом из травмопункта, в который Павел сопроводил свою мнимую хромоножку. Конечно, шансов на то, что именно этот доктор окажется на приеме и вспомнит девушку, потянувшую ногу полгода назад, было немного, Михаил до последнего верил в то, что ему повезет. Он же обещал Наталье, от его обещания найти Гюнтера многое зависит. Всю обратную дорогу из Тарховки в Питер ехали молча. Каждый думал о своем: Михаил – как лучше и изощреннее солгать Марине о том, что скоро Гюнтер найдется, Павел размышлял о женском коварстве. Зачем «хромоножке», если все-таки это была она, понадобилось так унижать его, оставив постель неубранной? Неужели, чтобы побольнее ранить его, продемонстрировав, что у нее есть другой. Но ведь Павел так хорошо к ней относился. Она сама прекратила отношения, поменяв номер своего мобильного телефона. А другой возможности с ней связаться у Павла не было. Он долго не мог понять причину ее исчезновения из его жизни. Так все хорошо начиналось, и разом закончилось. Получается, что Порецкий прав – она вошла в его жизнь только для того, чтобы заполучить бумаги профессора Немытевского из старого чемодана. А ведь Павел почти влюбился… От тягостных раздумий Павла спасло резкое торможение. Порецкий и сам призадумался и спохватился уже тогда, когда они выскочили на Каменноостровский проспект. – А где травмапункт находится? – Поворачивай на улицу профессора Попова, я адреса не знаю. Только визуально помню, где он расположен. Покружив немного по узким улочкам Петроградки, Павел наконец-то узнал нужный им дом. На их счастье доктор, который осматривал «хромоножку», оказался на месте. Он очень удивился, когда к нему в кабинет зашли два здоровенных парня без малейших признаков увечья и учинили форменный допрос. Рыжеволосый, тот что помоложе, хирургу Сопову показался знакомым. Парень напомнил доктору, что в ноябре прошлого года сопровождал одну очаровательную девушку, подвернувшую ногу. Рассказал, что когда она вышла из кабинета хирурга, нога ее была загипсована. Хирург Сопов, обладавший прекрасной памятью на лица, немедленно вспомнил красотку, которая сунула ему в руку две новые стодолларовые купюры и слезно просила приладить ей гипс на совершенно здоровую ногу, чтобы любимый на руках донес ее до постели. Вспомнил, как и сам готов был донести ее не то что до постели, хотя бы до кушетки в своем кабинете и предложить ей за это не две, а целых четыре таких же бумажки, настолько красотка была аппетитной. Но признаваться в этом доктор пока не спешил. Он морщил лоб, почесывал затылок, изображая активную мыслительную деятельность в попытке вспомнить и, тем самым помочь таким замечательным юношам, но решил, что лучше промолчать. Однако Порецкий не был бы Порецким, если не вытряс из этого эскулапа всю нужную ему информацию. Он вежливо попросил Павла подождать его в коридоре, а сам перешел к допросу «с пристрастием», выдержать который не всякому доктору было под силу. Миша быстро выяснил, что девушка была совершенно здорова (в чем, надо признать, он ни на минуту не сомневался), что она для соблюдения всех формальностей вынуждена была заполнить карточку, где указывался адрес проживания, и предъявить паспорт, в котором значился адрес по прописке. Все это у хирурга Сопова было в наличии. В течение нескольких минут он вспомнил и девушку, и дату и карточку пациентки нашел, за что осчастливленный его замечательной памятью Порецкий, пообещал ему никогда больше не появляться в данном травмпункте. Это обещание, надо сказать, очень порадовало субтильного доктора, большого любителя красивых девушек и ярого противника их мускулистых бойфрендов. Выйдя на улицу, где курил отвергнутый красоткой Павел, Порецкий протянул ему листок с адресами. – Итак, я приятно удивлен, – воскликнул Михаил, – наша красотка прописана в студгородке, в общежитии моего университета, где я в студенчестве довольно часто э-э-э… гостил. Знал всех вахтеров в лицо. Думаю, найти нашу беглянку не будет проблемой. – Думаешь, она живет в общаге? – Нет, конечно, но если она студентка, о ней кто-нибудь что-нибудь знает. Вот только есть одна проблемка. Как нам ее описать, чтоб наверняка понять, кого мы разыскиваем? – А вот это совсем не проблемка. У меня есть ее фото. – Супер! Что же ты молчал? – Михаил удивленно посмотрел на нервно курившего сигарету Павла. – Так ты и не спрашивал про фото? – Конечно, не спрашивал. Наша девушка просто Мата Хари, откуда я мог предположить, что она позволит тебе себя сфотографировать? – А она и не позволяла. Я ее сонную снял. – Надеюсь, она прилично на твоем фото выглядит? – с сомнением в голосе спросил Миша. – Я фотограф, а не порнограф, – буркнул Павел в ответ, – выглядит она там потрясающе. Не фото, шедевр. – Ну и чего же мы стоим, поехали за фоткой. – Я тут рядом живу, на Кронверкском проспекте, в один миг домчимся. В огромной квартире Павла они были уже минут через десять. Первое, о чем подумал Порецкий, переступив порог квартиры, что он попал в филиал музея. Просто Эрмитаж, да и только. В гостиной кроме дивана и круглого стола, стоящего посередине огромной гостиной, практически не было никакой мебели. Только стеллажи и книжные полки, от пола до самого потолка. Все заставлено книгами и предметами, которые Миша окрестил экспонатами – осколки, черепки, фрагменты каких-то предметов, явно извлеченных из земли… – Паша, а это все имеет какую-то историческую ценность? – осторожно спросил Михаил, в котором тут же заговорил юрист. – Наверное, думаю, не малую, – Павел понял, что имел в виду Порецкий, – да только все законно. Это принадлежало моему прадеду, потом бабуле, я этим владею на законных правах. – Как же ты живешь со всем этим… На дворе двадцать первый век, а у тебя тут даже не Средневековье, а еще раньше. Как же этот период назывался, – Михаил задумался, но так и не вспомнил, – …да уж, старость наступает на пятки. Склероз, однако. – Не отвлекайся, ценитель старины, – проворчал Павел, – загляни в мою комнату, там у меня полный хай-тек. А вообще-то, приготовься. Смотри. Павел открыл дверь в свою комнату и Михаил замер, пораженный увиденным. На стене висел огромный портрет спящей девушки. Ничего более совершенного Порецкий в жизни не видел. Черты лица спящей были прекрасны, золотистые кудри, разметавшиеся по подушке, казалось, создавали нимб, украсивший ее ангельское личико. На вид девушке было лет семнадцать, не больше. – Ангел! – не сдержал восхищения Порецкий. – Но совсем юный. Просто девочка, почти ребенок, – тут он удивленно посмотрел на погрустневшего в один миг хозяина квартиры, – а она точно совершеннолетняя? – Да иди ты, – Павел обреченно махнул рукой на него, – пойду фотку маленькую найду, чтобы удобно было показывать. – Угу, – отозвался не отрывающий взгляда от стены с портретом гость. Ему трудно было отвести глаза от этой красоты. Портрет был замечательный. Вглядываясь в лицо прелестницы, Миша про себя подумал, как, наверное, здорово они смотрелись вместе с Павлом. И как жаль, что девушка оказалась банальной воровкой… За один только сегодняшний день (и вечер, разумеется!) Михаил узнал столько нового, что, казалось, он всю свою жизнь только и делал, что решал кроссворды, приготовленные жизнью для Павла Фролова и Марины Рябининой. О том, что ему завтра с утра начнет названивать Артур Артурович и требовать отчета по Малеевке, он окончательно забыл. Наплетет что-нибудь, не в первый раз, а вот встречу с красавицей с ангельским лицом откладывать никак нельзя. В общежитии, в котором когда-то Михаил подолгу «гостил» у знакомых девчонок, теперь все оказалось по-другому. Чтобы найти хоть кого-нибудь, кто смог бы опознать красотку, пришлось немало потрудиться. Посторонних, мало похожих на студентов, оказалось гораздо больше, чем самих студентов. В начале «опроса» Порецкий еще как-то приглядывался к молодым ребятам, которым можно было бы показать фото, но потом уже стесняться перестал. Никто не признавал в сонной нимфе знакомую. Когда Павел уже собрался уходить несолоно хлебавши, одна девушка, глядя на снимок, сказала: – Так это же Олеська-Сапожок! Да точно, это она! – Замечательно, а как нам ее найти? – поинтересовался Михаил. – Без понятия. Она с дневного отделения ушла еще после зимней сессии. – А по какой причине? – не отступал Михаил, гипнотизируя девушку взглядом своих синих глаз. – Понятно по какой, из-за брата-инвалида. Он у нее совсем больной, а лечить не на что. Вот она на заочное отделение и перевелась, а сама работать пошла. Жалко, она ведь такая умница. – А куда пошла трудиться, не подскажите? – А вам зачем? – вдруг проявила интерес болтливая девушка. – Вдруг вы ее обидеть захотите? Михаил, элегантно взяв студентку под локоток, отвел ее подальше от скучающего Павла: – Видите ли, милая девушка, – Порецкий тут же придал своему лицу страдальческое выражение, – мой друг сон и аппетит потерял от любви. Увидел Олесю и все, покоя лишился. Посмотрите, какой грустный. Я взялся помочь найти ее. Очень хочу, чтобы у них все состоялось. Разве могу я сделать плохо такому ангелу, как Олеся? Девушка поколебалась немного, не больше минуты, и сказала: – Вы бы другу своему не говорили. В ночном клубе она работает, стриптизершей. А что делать? Там за ночь много платят, а днем в конторе какой-то сидит на ресепшене. Клуб называется «Бедлам», на Лиговке. Михаил послал девушке воздушный поцелуй, и помчался к Павлу. Но потом вернулся и спросил: – А почему ее Сапожком прозвали? – Ну, вы, мужчина, даете, – удивленно посмотрела на него девушка. – Ног, что ли ее не видели? Они у нее от коренных зубов растут, в универе таких ног ни у кого больше нет. Она поэтому сапоги все время носит, и заметьте – без каблуков, чтобы не пялились лишний раз. Ей от парней и так проходу нет. Михаил на мгновенье сник. Попал, похоже, Пашка. Ох, попал! Если у обладательницы такого личика еще и ноги, как у Иванки Трамп, тогда его лучше на разговор с милой дамочкой не брать. Не устоит. Придется отдуваться самому. Время было детское – десятый час вечера, в клуб раньше полуночи не было смысла ехать, поэтому Порецкий повез Павла в одно миленькое кафе поужинать. А то на голодный желудок у него мозги отказывались быстро работать, для встречи с Олесей-Сапожком надо быть подготовленным на все сто.