В довершение ко всему пантограф локомотива и провода над ним были плотно облеплены похожими на мотки сахарной ваты объёмными коконами «жгучего пуха». Обойдя стороной рассадник аномалий, мы взобрались на каменистую насыпь. Перешагнули через ржавые нитки рельсов, с треском ломая растущий между шпал бурьян, и спустились по заросшему седым чапыжником склону. Сразу от насыпи начиналась широкая полоса поникшей волнами бурой травы, плавно переходящая в кочковатое поле. К тому времени как мы его пересекли, обходя сухие кусты репейника, шелестящие сморщенными листочками чахлые берёзки и похожие на скелеты чудовищ коряги, туман и вовсе рассеялся. Мутный блин солнца равнодушно смотрел нам в спины сквозь вуаль из облаков. Под ногами зачавкало. Началась заболоченная низменность с бочагами ржавой воды, зарослями тростника, рогоза и камыша. В однообразном звуковом фоне появились новые нотки. Теперь унылый свист ветра, шорох травы и хлюпанье воды под ногами временами разбавляли далёкий вой слепых псов и равнодушное карканье ворон. (С десяток птиц кружили в низком небе с тех пор, как мы перевалили за насыпь.) Обычно от «железки» до отцовского дома я добирался часа за два, а то и за три – в зависимости от активности мутантов и количества попадающихся на пути аномалий. Сегодня же этот путь мы проделали менее чем за час. Мутанты как будто нас игнорировали. Нам довелось увидеть их всего один раз, да и то как зрителям жестокой схватки между двумя сушильщиками и тремя кабанами. Твари дрались не на жизнь, а на смерть. Жирная грязь из-под лап и копыт летела в стороны, трещал, ломаясь, тростник, воздух то и дело сотрясался от оглушительного рёва кровопийц и визгливого хорканья секачей. С аномалиями тоже всё обстояло самым лучшим образом. Нам их, можно сказать, вообще не встретилось на пути. Три заполненных «студнем» лагуны и большая лужа шипучей «газировки» загодя предупредили о своём местонахождении зеленоватыми облаками испарений, так что мы благополучно миновали их и в скором времени вышли к заросшей тощими осинками косе. Изогнутая длинной саблей возвышенность являлась частью большого острова посреди болота. За полупрозрачным осинником начинались отцовские владения – финальный этап нашего пути. – Всё, почти пришли. – Я показал на шелестящий листочками мордохлёст: – Нам туда. Спутники потопали за мной к перелеску. Из-за деревьев долетели невнятные голоса и приглушённое рычание, временами переходящее в жалобный вой. Байкер сразу напрягся, снял автомат с предохранителя. Настя тоже приготовилась к неприятностям. – Спокойно, свои. – Я отвёл упругую ветку в сторону и первым шагнул на покрытую слоем палой листвы землю. Вскоре голоса зазвучали более отчётливо. Мы вышли из перелеска, и я не удержался от улыбки, заметив, как вытянулись лица попутчиков. Удивляться и впрямь было чему. С десяток босоногих чернокожих зомби в плетённых из камыша шляпах, полотняных рубахах с длинным рукавом и холщовых штанах с нагрудником на лямках, ползали на коленях. Они собирали клюкву в берёзовые туеса, напевая невпопад: «Унга зунга рунге унгазун унге. А зомби гарунге зунга рун унге». В стороне от сборщиков ягод, на вершине пологого холма, сидел лохматый волкопёс дымчатой окраски и временами подвывал певцам. Заметив нас, он оскалился, вскочил и побежал в нашу сторону. Байкер вскинул автомат, но я перехватил его руку и крикнул Насте, которая успела взять пса на мушку: – Не стреляй! Заметив направленный на него ствол, зверь остановился, оголил острые жёлтые клыки, в рычании приподняв верхнюю губу. Он медленно двинулся вперёд, не сводя настороженного взгляда с девушки. Я шагнул вперёд, держа перед собой руки с распрямлёнными ладонями. – Спокойно, Гром, спокойно. Тут все свои. – Присел рядом со зверем, запустил пальцы в густую шерсть загривка, успокаивающе потрепал и повернулся к Насте: – Опусти ствол, ты пугаешь его. – А если он… – Опусти. Ничего не будет, вот увидишь. Бери пример с Байкера. Настя покосилась на бородача. Тот уже понял, что опасность ему не грозит, и стоял с расслабленным видом. Девушка плавно опустила оружие, выпрямилась, убирая автомат за спину. В это время к нам подковылял Мугабе – очередной зомби-друг моего отца. Есть такая фишка у него – с зомбарями дружить. Он их изучает, проводит на них научные исследования, практикуется в пластической хирургии и так руку в этом деле набил, что многим живым сталкерам вполне приличные новые лица подарил после неудачных встреч парней с аномалиями. Мне он тоже лицо поправил после того, как меня сильно «жаровней» обожгло. Шрамы, конечно, остались, но я теперь хотя бы не урод, каким сразу после ожога был. Большинству зомбаков отец не давал имена, он просто звал их, как ему в голову взбредёт, причём часто это зависело от ситуации. Как-то отец увидел в окно возвращающихся с клюквенной плантации зомби. Вышел во двор, подождал, когда они поравняются с ним, идя на склад, чтобы сгрузить урожай в короба, и спросил у первого в колонне: «Ну что, десятник, как день прошёл? Много ягод насобирали?» Или вот ещё случай. Один из зомби притащил откуда-то с болот сухую корягу. Отец подозвал его к себе и говорит так ему, с улыбочкой: «Эй, дровосек, ты где дровишек раздобыл?» Имена он давал только своим любимчикам. Ещё до моего рождения жил у него Бенито. Отец мог о нём часами рассказывать. Куда этот Бенито подевался – не знаю. Может, умер, в смысле, окончательно разложился, а может, в аномалию попал во время очередной длительной прогулки. Всякий раз, когда я спрашивал отца о судьбе Бенито, он замыкался в себе или переводил тему разговора. Потом у него появился Мобуту. Этот любил дрова колоть и мог подолгу сидеть ночью у костра, глядя в звёздное небо. Что уж он там видел, о чём при этом думал, – одному Мобуту известно. Хотя нет, отец в курсе, какие мысли бродили у зомби в голове. После каждой такой посиделки они надолго запирались у него в кабинете, где Мобуту наверняка рассказывал «другу» о своих умозаключениях. Однажды ночное бдение у огня закончилось для зомби-звездочёта печально. Уж не знаю, с чего вдруг ему захотелось уйти, но утром мы его не нашли на привычном месте возле тлеющих головёшек. Кто знает, где он бродит сейчас. Может, и нет его уже: поди, задрал какой-нибудь мутант или в трясине утонул. Зато теперь у отца новый любимец – Мугабе. К слову сказать, отец всегда давал зомбакам имена диктаторов – видимо, таким специфическим образом проявлялась его любовь к истории. Чернокожий зомби остановился в паре шагов от нас, стянул с головы шляпу. На его лысой голове и лице прибавилось шрамов: отец, как мог, поддерживал внешность Мугабе в приличном состоянии. Бельмастые глаза смотрели мимо меня, но, что всегда поражало в общении с зомби, я чувствовал на себе его взгляд. – Добрый день, масса Купрум. Давно не были у нас. Это ваши гости? – Да, Мугабе, – кивнул я. – Знакомься. Это Настя. Это Байкер. – Очень приятно, – зомби растянул толстые губы в улыбке и неуклюже поклонился, прижимая шляпу к груди. – Меня зовут Мугабе. – Он изобразил попытку протянуть руку Байкеру, но потом в его мозгах что-то сработало, и он прижал её к обтянутому холщовой штаниной бедру. – Пойдёмте. Масса Лекарь очень обрадуется. Мугабе повернулся и неуклюже потопал к сборщикам клюквы: – Эй, пора домой. Хозяин ждёт. Он подобрал берестяной туесок, больше похожий на средних размеров ведро, подождал, когда зомби встанут с колен, и заковылял впереди них к виднеющейся вдали изгороди из жердей. За оградой начинались непосредственные владения отца: большой дом с примыкающими к нему хозпостройками и банька на отшибе. Глава 13 Арина Гром приветственно вильнул хвостом, обогнал медленно плетущихся мертвяков и потрусил сбоку от Мугабе. Время от времени волкопёс останавливался и оборачивался назад, словно желая проверить: идём мы за ним или остались на месте. Убедившись, что мы следуем за колонной, Гром в два-три мощных прыжка нагонял Мугабе и семенил рядом с ним. Потрясённые видом собирающих болотную ягоду зомбарей, да ещё и в такой необычной для Зоны одежде, Настя и Байкер шагали молча. Но ещё больший шок они испытали, когда оказались в отцовских владениях. Там семеро зомби занимались хозяйственной деятельностью. Один сидел на пне около распахнутых ворот сарая и плел шляпу из рогоза. Возле него лежал на земле пучок расщеплённых на полоски стеблей растения. Время от времени зомби наклонялся за новой полоской и медленно вплетал её в наполовину готовые поля головного убора. Сбоку стучал ткацким станком другой зомбак. Широкое полотно готовой холстины плавно сползало вниз и слоями укладывалось в выдолбленный из цельного куска дерева короб. Третий мертвяк размеренно крутил ручку, наматывая на колодезный барабан натянутую струной железную цепь. Четвёртый скованными движениями раскидывал перед квохчущими вокруг него курами корм из холщового мешка. Ещё трое зомби занимались дровами. Один брал чурки из большой кучи возле поленницы, звонко раскалывал их на огромном пне и скидывал поленья в кучку поменьше, откуда их забирали два других мертвуна, постепенно заполняя поленницу. – Это чё за херня такая, ёк-макарёк? – Байкер потёр кулаками глаза, тряхнул головой. А Настя даже приоткрыла рот от изумления, наблюдая за работающими, как обычные люди, зомбарями. Я же не понимал, что здесь такого. Подумаешь, зомби хозяйственными делами занимаются. Эка невидаль. Отец, вон, помнится, того же Мобуту в своё время нянькой ко мне приставил. Мы с ним не только в футбол на заднем дворе играли, но и в баскетбол, и в хоккей с мячом. Вот это зрелище было! А счёт какой, м-мм! До ста ноль в мою пользу доходило. Зато в шахматы я почти всегда Мобуту проигрывал, и в шашки, и в домино, да и в карты тоже. И не потому, что он был прям такой мегаумный зомби. Просто Мобуту расстраивался, как ребёнок, после проигрыша, долго дулся на меня и не хотел играть со мной во дворе. Так что у нас с ним было что-то вроде джентльменского соглашения: я побеждаю в подвижных играх, а он – в настольных. И всем от этого было хорошо. Даже Грому, потому что он носился за нами как угорелый, весело рыча, припадая на передние лапы и виляя хвостом. (Он тогда был ещё щенком.) Пока Настя и Байкер изумлённо глазели на хлопочущих зомби, сборщики клюквы организованной толпой скрылись в сарае. Вскоре оттуда вышел Мугабе. Слегка приволакивая правую ногу, он пересёк двор и исчез в доме. Спустя минуту снова скрипнула дверь. На крыльце появился отец в старых домотканых брюках, коричневых тапочках на босу ногу и в синей олимпийке с отложным воротничком и двумя белыми полосками на рукавах. Клеёнчатый фартук был испачкан кровью, как и натянутые на руки хирургические перчатки. В аккуратной бородке клинышком и в зачёсанных назад волосах прибавилось седины. И без того узкое, худое лицо ещё больше осунулось. На широком лбу и впалых щеках сильнее проступили морщины. За то время, что я не видел его, он, казалось, постарел на десять лет. Отец радостно улыбнулся. За круглыми стёклами очков в карих с жёлтыми крапинками глазах сверкнули искорки счастья. – Здравствуй, сын, давно не виделись! Я бы обнял тебя, но сам видишь, – он развёл руки в стороны, словно извиняясь, и вдруг как-то по-стариковски засуетился: – Что ж я вас на пороге-то держу? Устали, наверное, с дороги. Ничего, сейчас отдохнёте, перекусите. В баньке попаритесь. Сразу как новые станете. Вы уж извините, что я в таком виде к вам вышел. Мутохряк раненый забрёл, оперирую вот, уже немного осталось. Вы пока заходите в дом, не стесняйтесь, а я через полчасика закончу и присоединюсь к вам. Давай, Купрум, проводи дорогих гостей в столовую, чай, не в чужой дом пришёл, сам знаешь, где что находится. Отец призывно помахал нам рукой, кивнул и скрылся в сенях, откуда вскоре донёсся скрип деревянной лестницы и его зычный голос: – Арина, скорее накрывай на стол, да не скупись: праздник у нас сегодня – сын вернулся! – Слышь, а кто такая эта Арина? – спросил Байкер, переминаясь с ноги на ногу возле крыльца. (Судя по взгляду Насти, её тоже мучил этот вопрос.) – Если зомби, сразу предупреждаю: я ничего есть не буду. Без обид, но меня тошнит даже от одной мысли, что к еде притрагивался мертвяк. – Сам бы хотел знать, кто она такая, – хмуро буркнул я. Новость о том, что у отца в доме поселилась какая-то мадам, неприятно кольнула сердце. Я вдруг почувствовал себя ненужным. Все те годы, пока я жил здесь, кроме друзей-зомбяков и меня, у отца никого не было. Стоило только улететь из родного гнезда, как он приютил тут некую Арину. «Решил на старости лет жениться, что ли?» – подумал я и вдруг поймал себя на мысли, что ревную отца к этой женщине. Со смешанным чувством стыда и любопытства (интересно же, кто завладел его вниманием) я положил руку на деревянные перила и поставил ногу на скрипучую ступеньку: – Ну, долго тут топтаться будем? Пошли в дом, что ли. Не знаю, как вы, а я устал и есть хочу. Настя громко, с надрывом, закашляла. Похоже, ночёвка на холодном бетонном полу и последующее блуждание в тумане с промокшими насквозь ногами дали о себе знать. У меня в горле тоже першило. Хорошо хоть успели до отцовского дома добраться, прежде чем простуда одолела. Без лекарств – так недолго и воспаление лёгких заработать, а в Зоне это, как, впрочем, и любая другая болезнь, – верный приговор. – С тобой всё в порядке? – спросил Байкер с трогательной заботой в голосе, заглянув в глаза Насте. Та кивнула и снова закашлялась, прикрывая губы ладошкой. – Всё нормально, не переживай. – Если что, отец поможет. Лекарь он или как? – сказал я, первым вошёл в двери и оказался в пахнущем сухими травами прохладном сумраке сеней. Байкер и Настя проследовали за мной. Подошвы наших ботинок застучали по брошенным на землю доскам настила. В стороне слева виднелась низкая дощатая дверь – выход к расположенному на улице душу и прочим удобствам. Прямо перед нами высилась широкая деревянная лестница. Мы поднялись по ней и оказались в полутёмном коридоре (свет проникал сюда сквозь узкое оконце под низким потолком), из которого вели две расположенные напротив двери: одна в приспособленную под нужды отца половину, другая в просторное, светлое и сухое жилище. Дом встретил знакомыми с детства запахами тепла, уюта и домашней пищи. В невидимой отсюда столовой хозяйничала Арина: гремела расставляемой по столу посудой, звенела вилками и ложками. Рот сразу наполнился слюной, в животе громко заурчало, причём не только у меня одного.