Глава 40 После обеда начались танцы. Играла та же группа, что и последние восемнадцать лет в ресторане на воде. Когда они начинали, Нора была подростком и полагала, что в жизни не видела парня симпатичней их гитариста. Со временем она переменила эту точку зрения. Когда заиграли мелодию «Леди в красном», Хенрик пригласил жену. Нора всегда думала, что у них хорошо получается танцевать вместе. Оба были ритмичны и легко держали такт. Сегодня все вообще складывалось лучше некуда, можно было бы и поднять вопрос насчет работы в Мальмё. Нора провела пальцами по спине Хенрика и вдохнула знакомый запах. Она никак не могла запомнить название этого лосьона после бритья, но узнала бы его и за десяток миль. Нора прикрыла глаза, отдаваясь во власть музыки и наслаждаясь ощущением мелодии в теле. После танца вышли на веранду вдохнуть свежего воздуха и охладиться. В переполненном танцзале было жарко, как в сауне, а здесь все дышало приятной прохладой. На фоне темно-синего неба чернели силуэты сотен мачт. Кое-где даже с флагами, хотя старый морской обычай и предписывал летом спускать флаги в девять часов вечера. Люди сидели на берегу и в лодках. В стороне, возле бассейна, можно было видеть пришвартованные катера, владельцы которых собрались отпраздновать этот погожий субботний вечер, нимало не заботясь о недавних трагических событиях. У причала Виа-Маре борт к борту стояли большие суда, «Стуребру» и «Принцесса». Настоящие плавучие дома — из тех, что могут пришвартоваться только в портах приписки, на Сандхамне и Хёгбёте, потому что остальные для них слишком тесны. Как-то раз Нора спросила приятеля Хенрика по парусному клубу, сколько может стоить такое судно, как «Стуребру». «Не спрашивай, сколько стоит судно, — ответил он. — Лучше спроси, сколько стоит его заправить». С тех пор Нора перестала интересоваться такого рода вещами. Хенрик вывел ее из размышлений. — Тебе понравился обед? И обнял за плечи. Нору начинало знобить на прохладном ветру. — Все получилось совсем неплохо. Юхан посвятил меня в тонкости хождения под вашим новым парусом, но в целом мы очень мило побеседовали. — Нора весело посмотрела на мужа: — Совместный вечер, у нас это так редко бывает. И я ждала этого праздника. Она еще больше приблизилась к мужу и провела рукой по его щеке. — Ты уже обдумал наш переезд в Мальмё? Звучит не слишком многообещающе, но для меня это действительно редкий шанс. Нора расхрабрилась и почувствовала жар в теле. Лицо Хенрика стало удивленным: — Мне казалось, это вопрос решенный. Мы не можем срываться с места всей семьей только потому, что кто-то предложил тебе работу в Мальмё. Она удивленно посмотрела на мужа. — Что ты имеешь в виду? Почему мы не можем переехать в Мальмё, если мне предложили там работу? — Потому что я не хочу никуда переезжать. И не могу. Больница в Дандерюде вполне меня устраивает, и у меня нет никакого желания начинать все заново на новом месте. Хенрик отвернул лицо и кивнул проходившему мимо знакомому. — Ну что, начнем все с начала? Там все волнуются, куда мы подевались. Нора ничего не понимала, а потом раздраженно стряхнула руку Хенрика. Вечер, танцы, смеющиеся гости — все вдруг стало бесконечно далеким. — Как ты мог подумать, что это вопрос решенный? Мы же ничего не решали, даже не поговорили как следует. Она смахнула с лица прядь волос и продолжила: — Ты вообще помнишь, о чем я тебе говорила? — Нора удивилась, услышав собственный дрожащий голос. — Я полагала, мы живем в современном обществе так называемого равноправного брака. — Успокойся, — перебил ее Хенрик. — Все не так страшно. Я всего лишь имел в виду, что ты должна смотреть на вещи более реалистично. Я ведь зарабатываю больше тебя, и у нас друзья, родственники в Стокгольме, и парусный клуб… Хенрик отступил на шаг и оглядел Нору с головы до ног: — И не нужно устраивать сцен, если я с тобой в чем-то не согласен. Он взял медицинский тон — холодный, отстраненный — и смотрел на Нору, как на ребенка. — Я не устраивала сцен. Нора сморгнула слезу и разозлилась еще больше. Несправедливость Хенрика ее душила. Она сглотнула, чтобы остановить подступающие слезы. Хенрик наблюдал за ней, не меняясь в лице. Он сделал несколько шагов к двери: — Соберись, нам пора возвращаться. Нора сжала кулаки. Каждый раз, когда Хенрик собирался на соревнования, для этого находились все возможности. Его парусный клуб и тренировки забирали почти все выходные весной и осенью, а большая часть лета проходила под знаком регаты. При этом Нора не могла даже затронуть в разговоре тему своей работы без того, чтобы, по мнению Хенрика, не «устроить сцену». Он ждал в дверях. — Ну же… Давай не будем хоть сегодня портить друг другу настроение, или я слишком многого прошу? Нора пристально посмотрела на мужа. — Да, — ответила она, — для меня это слишком. И смахнула слезу. — Я возвращаюсь домой, для меня этот праздник закончился. Нора развернулась и побежала вниз по лестнице. Вечер был испорчен, ей хотелось только домой. Ее не волнует, как Хенрик объяснит ее отсутствие своим друзьям. Пусть выкручивается как хочет. Ужасная неделя завершилась не менее ужасным вечером, и это по-своему логично. Глава 41 Воскресенье, третья неделя Надежды собраться с мыслями на Харё не оправдались. Когда Томас прибыл туда во второй половине дня в субботу, он был слишком взвинчен, чтобы сосредоточиться. Вместо этого сделал хорошую пробежку трусцой, а потом выкупался у причального мостика. Вечером лег рано, чтобы наверстать все, что недоспал за неделю. Но ничего не получилось. Мысли не отпускали. Обрывки разговоров с потенциальными свидетелями, страницы протоколов, жертвы преступлений так и крутились в голове. Около двух ночи Томас сдался, выпил банку пива и вышел на мостик. Солнце уже поднималось, хотя садилось как будто не так давно. Томас не заметил, как задремал в шезлонге. Его разбудила мать, когда вышла окунуться в море. — Спишь? — спросила она удивленно. Томас заморгал. — В доме не спалось, решил выйти на свежий воздух. Он выпрямился в шезлонге, пригладил ладонью мокрые волосы. Легкий бриз морщил гладь моря. Занималось чудесное утро. Из-за мостика показалась семейка гаг с тремя птенцами. Один из них — шарик желтоватого пуха — едва не запутался в водорослях. Мама озабоченно посмотрела на Томаса: — Ты стал такой беспокойный, плохо ешь и спишь. Сейчас приготовлю тебе хороший завтрак, только вот окунусь… Томас улыбнулся. Он знал, что родители все еще беспокоятся за него. Они так переживали смерть первой внучки. Между тем им было за семьдесят, и Томаса вдруг поразила мысль, что оба живых и здоровых родителя в его ситуации — везение, которое может внезапно закончиться. Он встал и раскрыл маме медвежьи объятья, в которых она почти потонула. — Завтрак — это здорово. Я страшно проголодался. После еды Томас попытался сосредоточиться на работе и разложил бумаги на кухонном столе. Свидетельские показания, рапорты сотрудников за последнюю неделю — все это требовало очередного внимательного изучения. Понятно, что Кики Берггрен на Сандхамне заметили очень немногие. В толпе отдыхающих, дачников и туристов мало кто обратил внимание на одинокую пятидесятилетнюю женщину. Поэтому и обход домов и квартир, некоторых даже не по одному разу, не дал более-менее значимых результатов. Томас потер глаза и зевнул. Единственное полезное показание записал Эрик, после того как поговорил с одной дамой, проживающей в старой части поселка. Она якобы видела Кики Берггрен возле кондитерской, и та шла в сторону Флескбергета, то есть в западном направлении. Женщина обратила внимание на высокие каблуки, в которых так трудно передвигаться по песку.