Сергей посмотрел несколько захмелевшим взором на фотографии, перелистнул страницу и горько усмехнулся. – Зато теперь я понимаю, почему она вдруг полюбила закрытые платья и ночнушки. – Просто не хотела вас беспокоить, видимо надеялась, что пройдет. – Не прошло, – Сергей в отчаянии долбанул кулаком по столу, заставив подпрыгнуть стаканчик с ручками и карандашами. – Почему скрывала, почему сразу не рассказала, не пойму. Он обхватил затылок руками и, не поднимая головы, почти шёпотом спросил: – Сколько ей осталось? – Трудно сказать, – после небольшой заминки ответил доктор. – Плохо то, что уже «браслеты» появились. – Браслеты? – Сергей непонимающе посмотрел на старика врача мутным взглядом. – Черные полосы на запястьях – их «браслетами смерти» называют. Те, у кого они появляются… – врач многозначительно посмотрел на землянина, и тот все понял без слов. – Понятно, значит, надежды нет… – его голова вновь поникла. – Доктор, я могу ее увидеть? – Конечно. Только недолго, ей сейчас нужен отдых и покой. – Хорошо. Ратный резко поднялся и, подойдя к раковине в углу комнаты, открыл кран. Холодная вода плеснула в лицо, приводя в сознание. Сергей мотнул головой, взъерошил мокрой рукой волосы и повернулся к профессору. – Я готов, пойдемте. * * * Палата была отдельной и находилась в самом дальнем конце здания больницы, отгороженная от основного коридора парой металлических дверей. Доктор, провожая его, что-то бурчал о людской темноте и предрассудках, из-за которых пришлось класть больную не в общую палату, а в карантинную. Впрочем, Сергей слушал его лишь вполуха, а когда увидел жену, так вообще забыл о своем сопровождающем. Тейрина как-то резко побледнела и осунулась, а на лицо легла таяа неуловимая тень, которую не видишь, а больше ощущаешь каким-то пятым чувством, понимая, что этому человеку недолго осталось находиться в мире живых. – Что, так плохо выгляжу? – тихим, ослабшим голосом спросила она, видимо что-то прочитав во взгляде опустившегося на колено перед ее кроватью Сергея. – Для меня ты всегда прекрасно выглядишь, – ответил он, целуя пальцы ее руки. – Все будет хорошо, ты поправишься. – Не поправлюсь, – мотнула она головой, разметав свои рыжие волосы по подушке. – Все знают, что эта болячка неизлечима, особенно после этого… Она высвободила руку из его ладоней и продемонстрировала свое почерневшее запястье. – Я умру, дорогой, как когда-то умерла моя мама. Я это знаю и давно уже готова. – Твоя мама умерла от такой же болезни? – удивился Сергей. – Почему ты мне этого не рассказывала, почему ты мне вообще ничего не сказала?! – А зачем, – голос женщины стал еще тише, было видно, что слова даются ей с трудом. – Это бы ничего не изменило, зато ты бы волновался, места не находил, не смог нормально работать. А ты нужен этой стране… этому миру… Ратный вздрогнул и непонимающе посмотрел на жену, но она отвернулась к стене, видимо для того, чтобы спрятать покатившиеся по щекам слезы. – Иди домой, милый, завтра придешь, мне нужно поспать… Только не с утра… вечером. Работай… живи… твори… не беспокойся за меня. Умирать от червивки совсем не больно, ты просто день ото дня глупеешь, начинаешь все забывать, становишься как ребенок – ничего не можешь, не умеешь, пускаешь слюни и ходишь по себя, а потом… потом засыпаешь… Не хочу, чтобы ты видел меня такой… не хочу… Она судорожно всхлипнула, а Ратный рванулся к ней, чтобы обнять, утешить, но профессор его остановил и, покачав головой, указал на дверь. Сергей, понурив голову, подчинился. * * * Он медленно брел по вечерним улицам города, изредка натыкаясь на встречных прохожих, автоматически извиняясь и продолжая свой бездумный путь. Война в Раксоре совершенно не ощущалась: все так же работали магазины и вечерние кафешки, по дорогам шуршали шины электробусов и личных мобилей, вдоль бульваров города по-прежнему к ночи зажигались огни фонарей, а по набережной неспешно прогуливались влюбленные парочки. Лишь приглядевшись можно было отметить, что на улицах стало гораздо меньше зрелых мужчин, а те, что попадались навстречу, зачастую были в военной форме. Кроме того, от внимательного взора не ускользнуло бы появление на улицах военных патрулей, а также прячущиеся среди парковых деревьев зенитные орудия. Впрочем, Сергею было все равно, он лишь бесцельно брел куда-то вперед, засунув руки в карманы пиджака и не обращая внимания на прилипший к нижней губе, давно погасший, окурок аромы. Пару раз его останавливал патруль, но проверив документы, тут же отпускал, впрочем, иногда даже этого не требовалось. Город за последние годы неплохо разросся, но все же был довольно небольшим, так что многие солдаты просто знали его в лицо и поэтому, «взяв под козырек», лишь удивленно смотрели вслед. Он сам не заметил, как оказался около своего дома и очнулся от своего непонятного «забытья», лишь заслышав голос поздоровавшейся соседки по площадке. Автоматически кивнув в ответ, Сергей оглядел пустой дворик, освещенный торчащим прямо посередине детской площадки одиноким фонарем, открыл подъездную дверь, поднялся на третий этаж и долго топтался, растерянно хлопая по карманам в поисках ключей. Обычно к его возвращению Тей была уже дома, всегда встречая его у порога, и он уже забыл, когда открывал дверь сам. В конце концов, ключи все-таки нашлись, замок послушно щелкнул, и он зашел внутрь, окунувшись в теплый полумрак квартиры, наполненной такими родными запахами, среди которых четко ощущался тонкий аромат цветочных духов Тейрины, которыми она наверняка пользовалась с утра перед отъездом в академию. Сердце вновь дало резкий сбой, накатила странная слабость, и Ратный оперся рукой о стену, тяжело дыша, затем кинул ключи на полку и, не разуваясь, протопал в гостиную, ничком рухнув на стоящий там диван. Тело неожиданно онемело, словно отлежалая конечность, сознание поплыло, а веки отяжелели. Сергей устало закрыл глаза и погрузился в спасительный сон, наполненный непонятными полунамеками и воспоминаниями. «Внимание, внимание, до перехода реактора в неконтролируемый режим осталось пять минут. Рекомендуется всем членам экипажа срочно занять местах в спасательных капсулах». Пронзительный вой сирены лупит по ушам, заставляя его, спотыкаясь о непонятно откуда взявшиеся на полу искривлённые ржавые железяки, бежать по коридорам корабля, погруженным в полумрак аварийного освещения. Вот и озаренный ярким светом распахнутый люк спасательной капсулы. Он забирается внутрь, люк закрывается, легкий толчок. Корабль быстро удаляется, превращается в яркую точку, которая вдруг резко вспухает, разлетаясь разноцветным фейерверком. Страх сжимает душу липкими когтями. Он один, совершенно один в тесной металлопластиковой бочке, которая несется вниз к незнакомому ему миру. Что там, можно ли жить, есть ли вообще жизнь? Его рука сама тянется к аварийному набору и достает оттуда синий цилиндр пневмошприца. Тихое шипение. Наполненная нанвитами жидкость холодит шею, растекаясь по венам… Мельтешение картин, образов… Худенькая рыже-беловолосая девушка, еще почти девчонка, одетая в мешковатую военную форму, стоит напротив, нацелив винтовку и испуганно смотря на него своими большими карими глазами. – Стой на месте! Он озадаченно смотрит на девушку, пытаясь вспомнить, где ее видел, а вслух спрашивает: – И долго? – Что долго? – не понимает та. – Долго мне стоять на месте? – Столько, сколько я скажу, – решительно отрезает та. – Вдруг ты ястанский шпион. – Я не ястанский шпион, ты же это знаешь, Тей. Глаза девушки удивленно расширяются, а она сама вдруг начинает меняться, становясь взрослее, превращаясь в ту Тейрину, которую он знал сейчас. Она опускает винтовку и смотрит на него с любовью, а по щекам катятся крупные черные слезы. * * * Сергей резко открыл глаза, сел на диване и заспанным взглядом посмотрел в окно. Как ни странно, но чувствовал он себя нормально и полностью выспавшимся, а голова была ясной и легкой. Лишь где-то в районе груди едва чувствовалось странное омертвение, говорящее о продолжающейся работе нанвитов. – А сердечко-то, похоже, у тебя сдает, дружок, – пробормотал он, пытаясь вспомнить несуразный сон: узкие коридоры корабля, почему-то с кирпичными стенами, разбегающиеся с истошными воплями из-под ног крысы, светящаяся жидкость в шприце… сплошные несуразицы, навязанные воспаленным сознанием. Кстати, он ведь тогда вообще не воспользовался аварийным комплектом, лишь произвел себе стандартную предпосадочную вакцинацию, а… Сергей замер, затем нервно закусил губу, вскочил на ноги, пробежался по комнате, вновь сел, обдумывая пришедшую в голову мысль, затем буквально кинулся к стоящему на тумбочке телефону и забарабанил пальцами по клавишам. – Аэродром, Эйтан у телефона, кто это? – выслушав доклад дежурного, бросил: – Позовите Чаклина. Срочно! Пришлось ждать минут пятнадцать, прежде чем в трубке щелкнуло и раздался голос Ладислава. – Да, товарищ Эйтан, слушаю. – Лад, у нас там «пятнадцатую» спарку из академии вроде пригнали на ремонт. Что с ней? – Ну, не в курсе, – помедлив, ответил тот. – Но вроде уже сделали, видел, что вчера обкатывали. А что? – Подготовь ее. Полный бак. И да, летишь со мной, а то я сто лет уже за штурвалом не сидел. Все, через пару часов буду. Он положил трубку, подошел к стоящему в коридоре шкафу и, достав оттуда свою старую летную форму, зачем-то бережно хранимую все эти годы Тейриной, принялся переодеваться. * * * Крылатая тень со стрекотом скользнула над головами, заставив жителей поселка удивленно поднять головы, провожая взглядом небольшой биплан, который сделал разворот над рекой и со снижением пошел в сторону ведущей в деревню проселочной дороги.