– Я понимаю, доктор. Мы сегодня с сестрой останемся здесь, вы не против? – Даже обеими руками «за», господин Эйтан. Больной сейчас необходимо присутствие кого-нибудь из родных. Я распоряжусь сестрам подготовить палату напротив, чтобы вы могли там передохнуть ночью. А теперь прошу прощения, спешу, – он направился к ведущим из карантинного блока дверям, но сделав несколько шагов, вновь повернулся к Сергею. – Да, забыл сказать, там, около тумбочки, звонок. Если что понадобится, просто нажмите. Землянин кивнул, дождался, пока за врачом закроются двери, и вернулся обратно в палату, доставая на ходу пневмошприц с инвитами. – Тай, посмотри за коридором, если кто идет, скажи, – скомандовал он, усаживаясь рядом с женой и обнимая ее за плечи. Тайра непонимающе посмотрела на брата, однако послушно подошла к двери и, приоткрыв ее, выглянула в коридор. – Тейрин, я тебя люблю, – прошептал он на ухо жене. – Помни это, помни до конца, что бы сейчас ни произошло. – Ты о чем, милый? Тихое шипение. Женщина испуганно схватилась за шею, смотря на мужа. – Что это? – Лекарство, Тей, всего лишь лекарство. Доктор велел дать. Ложись теперь, поспи. – Но я не хочу, – засопротивлялась Тейрина. – К тому же Тайра приехала, я ее так давно не видела. – Ты вспомнила Тайру? – удивился Сергей, продолжая обнимать жену. – Глупый, как я могла ее забыть, – рассмеялась та. – Она же мне почти как дочь. Иди, давай, дай женщинам поболтать наедине. Ничего со мной не случится. – Хорошо, хорошо, – воздел руки Ратный. – Болтайте, только скажи, как себя чувствуешь? – Нормально, только шея немного онемела, словно кусок льда приложил. – Лекарство такое, – ободряюще улыбнулся он, поднимаясь. – Ладно, болтайте, я пойду, выйду на улицу, покурю. * * * Ночь, можно сказать, прошла спокойно. Они с Тайрой дежурили по очереди, но Тейрина спала как убитая, не среагировав даже на капельницу, которую к утру пришла поставить ей санитарка. Симптомы также не изменились, даже стало хуже – «браслеты» пустили жгуты, которые причудливым рисунком обвили руки Тейрины до самых локтей. Создавалось такое впечатление, что введение инвитов никак на ней не отразилось, и это нервировало Сергея больше всего, ибо никакой надежды на исцеление больше не было. Впрочем, она и до этого была не особо большой, ибо лекарство все же создавалось для людей иного мира, но все-таки у него теплилась вера в гениальность врачей и инженеров родного мира. Часам к восьми Тайра его вновь сменила, так как Тей так и не проснулась, зато Сергей чувствовал себя полностью опустошенным, и сестра это явно заметила, настояв на том, чтобы он пошел и прилег хотя бы на часок. Ратный не стал спорить и, перейдя в подготовленную для них санитарками соседнюю палату, ничком рухнул на кровать. Жить не хотелось. Он впервые за многие годы понял и почувствовал, насколько ему действительно дорога Тейрина, она все эти годы была рядом, поддерживала, направляла, успокаивала и приободряла, если он терял надежду. Она была частью его. Опорой… Нет, он знал, что переживет и возможно даже намного, но не так, не сейчас… Сергей зажал зубами подушку, стараясь не завыть от беспомощности. Дверь в палату распахнулась. – Серг, там с Тейриной что-то непонятное, пойдем скорее! – выпалила Тайра, хватая мужчину за руку и буквально стягивая с кровати. Ратный последовал за сестрой, обнаружив в палате жены пару растерянных санитарок и уже знакомого ему профессора, которые пытались удержать извивающуюся словно от немыслимой боли и беззвучно кричащую Тейрину. Ее тело то и дело выгибалось дугой, а на лице и руках то проступали, то исчезали змеящиеся черные полосы. – Что с ней? – Сергей обхватил жену руками, пытаясь прижать к кровати, чтобы сестра смогла вколоть обезболивающее. – Понятия не имею, – ответил врач, держа ее ноги. – Впервые такое вижу. Держите крепче. Сколько Тейрина продолжала биться в странных конвульсиях, минуту, полчаса, час, а может и больше, Сергей не запомнил, но все это время слилось для него в один сплошной растянутый кошмар. Обезболивающее и успокаивающее не помогали, так что им вчетвером приходилось держать Тей, чтобы она не нанесла сама себе увечья. Порой ему казалось, что, удерживая любимую, он слышит треск ее ломающихся костей, противный хруст рвущихся связок, и каждый раз, когда его взгляд падал на перекошенное от боли лицо супруги, он проклинал себя за то, что решился на этот проклятый эксперимент с инвитами, а не дал ей спокойно уйти. Неожиданно все закончилось. Из тела женщины словно вынули батарейки, и она как-то вся резко обмякла. Несколько долгих минут они продолжали держать ее, переглядываясь и не веря, что все закончилось, затем врач медленно отпустил ноги, подобрал с пола слетевший с шеи стетоскоп и, отогнув край порванной ночнушки, приложил его металлический кругляш к ее груди. – Странно, ритм четкий и ровный, – он поднес тыльную сторону руки к носу. – Дыхание спокойное. Такое впечатление, что она просто спит. Ничего не понимаю. После подобных конвульсий… – Доктор, руки! Профессор вопросительно посмотрел на вскрикнувшую Тайру. – На ее руку посмотрите! Все послушно уставились на свисающую руку женщины, затем удивленно переглянулись, так как черные полосы вокруг запястий исчезли. – Не может быть… Профессор приподнял руку Тейрины, аккуратно засучил рукав её ночнушки, осмотрел со всех сторон, опустил обратно на кровать и, сняв свои очки, принялся с озадаченным видом протирать их краем халата. – Бред какой-то. Странная симптоматика. – Доктор, что с ней? – спросил Сергей, с беспокойством наблюдая за всеми этими манипуляциями. – Трудно сказать. Подобные конвульсии не типичны для червивки, хотя болезням со временем свойственно меняться и… Тейрина неожиданно открыла глаза, попыталась сесть и со стоном рухнула обратно на подушку. Сергей кинулся к ней. – Тей! С тобой все в порядке?! Как ты себя чувствуешь?! – Все тело болит и ломит как после простуды, – прошептала она в ответ, – и слабость. Она обвела палату мутным взором. – Серг, а где мы? – В больнице, милая. – В больнице. Значит, я все же заболела. Серг, я не хотела тебе говорить… Пресветлый, как же я устала и хочу спать. Сергей ласково погладил ее по плечу. – Отдыхай, никто же тебе не запрещает. – Хорошо, я немного посплю, а то завтра много работы в академии. Глаза женщины сомкнулись, и через мгновение она уже спала крепким спокойным сном. – М-да, странно, – сказал профессор задумчиво, когда они вышли в коридор, оставив Тей с сестрой Ратного. – После того как проснется, думаю, стоит провести полный осмотр на предмет скрытых повреждений, обязательно сделать рентген грудины и конечностей, а также взять анализ крови. Обязательно. Врач ушел, а Сергей вернулся обратно в палату и, отправив Тайру отдыхать и отходить от перенесенного шока, уселся рядом с кроватью жены на стул, взяв ее за руку. Он, не отрываясь, смотрел на ее похудевшее, осунувшееся лицо, такое бесконечно милое и родное, краем сознания отмечая седину, густо засеребрившуюся в растрепанных волосах, и вдруг заметил, как по ее щекам на белоснежную подушку медленно скатываются капли черных слез. Тейрину выписали через две недели. Профессор никак не хотел ее отпускать, так до конца и не поверив в чудесное исцеление женщины, желая провести дополнительные исследования. Сергею пришлось даже немного «надавить» на излишне въедливого врача через свои связи, и только после звонка «сверху» Тей отпустили домой. Тем не менее профессор взял с нее твердое обещание появляться у него хотя бы раз в месяц в течение полугода для прохождения полного обследования. Этому Ратный не стал препятствовать. Выполнив свою задачу, инвиты всегда покидали тело носителя через естественные отправления, а также пот, слюну и слезы, либо (в случае с землянами) разбирались нанвитами на составные части и использовались в восстановлении популяции. В любом случае обнаружить их при здешнем уровне техники было практически невозможно, а если бы и удалось, то обнаруживший навряд ли бы понял, что он видит. Максимум принял бы умную машинку за какой-нибудь неизвестный науке вирус или простейшие. Надо сказать, что Тейрина вылечилась полностью, но все же через некоторое время проявилась пара побочных эффектов. Во-первых, она помолодела и в свои пятьдесят с хвостиком стала выглядеть максимум на тридцать пять, во-вторых, ее рыже-белые волосы стали странного платинового цвета. Глава 7 «Спрашиваете, какие были ощущения, почувствовал ли я разницу? Естественно, почувствовал. Реактивный самолет от поршневого отличается, как гоночный болид от гражданского мобиля. Тут все другое: скорости, вираж идет не так, само поведение на углах атак, да все. Даже ощущение от полета. Долго не мог привыкнуть к отсутствию знакомого гула двигателя, ибо ТРД звучит совсем по-другому, там скорее басовитый вой, а не равномерное гудение. Первое время порой забудешься и начинаешь панически шарить глазами по приборам, что не так, почему такой звук. Какой был смысл запускать ЭР-15 в серию в конце войны, когда вполне хватало и обычных самолетов? А почему бы и нет? Машина получилась довольно удачной, живучей, маневренной, с неплохой огневой мощью. Не зря же она прослужила в войсках более десятка лет и претерпела аж пять модернизаций. Да вы сами статистику гляньте, она есть в открытом доступе. Сколько мы ”пятнадцатых” потеряли за три месяца боев? Что-то около двух десятков, а сколько на них сбили? Вот… Сами говорите, что более сотни. К тому же половина потерянных по вине самих летчиков. Ну не привыкли еще к таким скоростям. Ведь сколько тот же Э-28 развивает? Максимум 700 терров на форсаже, но так ведь долго не полетаешь, спечешь двигатель. Стандартно меньше шести сотен ходишь, а тут почти восемь сотен обычная скорость. Немного? Ну, тут как посмотреть, чуть затянул с поворотом и проскочишь куда дальше, позднее дернул ручку на выходе, а земелька-то вот она. Вот и бились с непривычки. Тут да – недоработка. Но повторю – самолет получился хорошим. О том, что он сырой, выпущен в спешке, говорят совсем уж незнающие историю авиации люди. Мы его почти два года обкатывали, начали еще в конце 42-го. Поверьте, в военное время, это очень долго. К тому же число ”15” в названии вам ни о чем не говорит? Ни один, ни два, а пятнадцать? Нет? Ну сходите тогда в центральный музей авиации, там ”одиннадцатый” стоит, сравните его с ”пятнадцатым” и все сами поймете. Разница колоссальная, практически другая машина. Впрочем, с Сергом Эйтаном всегда так было. Порой он просто фонтанировал идеями, менял концепцию по нескольку раз на дню. Я, конечно, наблюдал за этим со стороны, но видел, как трудно понять его другим инженерам, даже Петрав с Васновым, на что уж были гениями, но даже они бывало становились в тупик. Он словно говорил обычными словами на каком-то своем языке, и кое-что стало понятно только спустя годы. Вернемся к ЭР-15? Хорошо. Так вот, как я уже сказал…» Из интервью заслуженного летчика-испытателя РФР Ладислава Чаклина телеканалу «Трилистник», 265 г. * * * Сергей распахнул окно. Во все еще холодном ветерке уже отчетливо чувствовались запахи весны. Погода с утра была ясной, солнечной и, несмотря на то, что до конца морозара оставалось еще целых два месяца, по другую сторону окна вовсю звенела мелодия капели. – Хорошо, что потеплело, а то холода надоели уже, – сказал он, садясь на край подоконника и разминая арому. – Знаете, закончится эта война, сразу заброшу все дела и на месяцок смотаюсь с Тей к морю. – Идея, конечно, хорошая, но когда она еще закончится, – вздохнул Петрав, на миг отрываясь от созерцания расстеленного на столе чертежа. – Думаю, к середине теплура, – ответил вместо землянина сидящий на диване Ладислав, отхлебывая лайкос из кружки. – Геранцы уже просто бегут, такими темпами через месяц к границе выйдем, а там Ендория.