– Это кто сказал? Она? – Я не ответила, и он продолжил: – Слушай, дверь гаража я оставил открытой, и кто-то хотел взломать внутренний замок. Кто еще это мог быть? Она опасна, Харпер, а ты ничего не видишь. Ты всегда вставала на ее защиту, и я каждый раз спрашиваю себя – почему? Мы стояли совсем рядом, он здоровенный, так и кипит. – Это ты держись от нее подальше, – сказала я негромко. – Она может оформить запрет на приближение. Пусть помнит, кто на самом деле виноват. Кого на самом деле надо опасаться. Он отступил. – Не оформит. Я никогда ей не угрожал. Никогда ее пальцем не тронул. У суда ко мне претензий быть не может. Все это знают. Я действовал по уставу. Разве я врал, Харпер? Не врал. Просто дело повернули против нее. И все мы об этом знали. Во имя праведности и добродетели. – Я все слышала, – пусть знает. – Мой дом рядом с домом Тейт и Хавьера Кора. Так что все слышно. Через заборы, открытые окна. Вечером голоса слышны очень хорошо. И я слышала, как он убеждал Хавьера во время следствия. Чейз пристально посмотрел на меня, было слышно, как он дышит. – О чем ты? Он склонил голову набок. – Вы обсуждали, какие показания давать в суде. Чтобы все было как можно проще. Не надо ничего усложнять. Именно так он и сказал, у меня эта фраза застряла в памяти. То есть он их инструктировал, какие показания помогут, а какие нет. – Так что, Чейз? У суда к тебе претензий не будет? – Да это же… – Он почесал затылок. – Не знаю, что ты там слышала, но ты ошибаешься. Она была подозреваемой, мы вели это дело. Присяжные признали ее виновной, – он отвел взгляд в сторону. – Когда их нашли, она даже не вышла. Сама знаешь. Он проговорил это почти шепотом, будто мы оба видели одну и ту же кошмарную картину. Я зажмурилась, отгоняя видение. – Руби спала, она всегда спит мертвым сном, – ведь ее и правда до двух часов не было. – Она сказала, что была на улице не одна. – Ты видишь то, что хочешь видеть, – заметил он. – А может, ты, – возразила я. – Мы же знаем, что вдоль всей улицы – камеры. Именно это не давало мне покоя. Наверное, ему тоже. Я должна была это сказать, когда давала в суде показания, будь у меня такая возможность. Должна была объяснить это полиции первым делом. Камеры засекли мужа Шарлотты, когда он ей изменял. Помогли поймать воров. И если Руби совершила преступление, разве она стала бы маячить прямо перед камерами? Прекрасно зная, что они все запишут? Если бы Труэттов убила она? Чейз махнул рукой, будто отгонял насекомое. – Не вали с больной головы на здоровую. Это же ты сказала в суде, что она заявилась домой в два часа ночи, вошла через заднюю дверь, а потом принимала душ. Действовала быстро, хотела замести следы, уничтожить улики. Она знала, что напортачила. У убийц, Харпер, иногда в голове такое творится. Иногда логикой там и не пахнет. И вообще преступление – штука непредсказуемая. Бывает, у человека крышу сносит. Но убить-то он убил. Пусть он не отпетый злодей, но в убийстве виновен. – Ее адвокат сказала… – начала было я, но осеклась. Он наверняка смотрел ту же программу? И слышал в ее словах угрозу? – Она сказала, что была улика, которая сняла бы с Руби вину. – Там был кто-то еще, уверяла Руби, наверное, нашлось доказательство… Он вытянул руки перед собой, как фокусник, только что огорошивший публику. – И где же эта загадочная улика? Думаешь, если бы она была, они до сих пор бы ее скрывали? – Чейз покачал головой. – Они играют в свою игру, деньги хотят выколотить. Хотят подать в суд на полицию, чтобы все засомневались. Чтобы пересмотрели дело. Еще недели не прошло, как ее выпустили, а тебя они уже убедили. – Меня убеждать не надо. Она невиновна, пока не докажут обратное. Он резко повернул голову, будто ему показалось, что нас кто-то слышит. Потом снова посмотрел на меня. – А тебе не кажется странным, что она вернулась сюда? К тебе? Странно. Я думала, она заберет деньги и уедет. Но она не уехала. Значит, ей нужно что-то еще. – Она мне доверяет, – сказала я. – Я была единственной, кто что-то сказал в ее защиту. От этих слов его передернуло. – Ты правда думаешь, что она тебе доверяет? – Она сказала мне «спасибо». Когда я выступила в суде. Я пожала плечами, вспомнила наш последний контакт, когда я закончила давать свидетельские показания. Потом я ее уже не видела. – Она… – Пауза на секунду повисла в воздухе, он покачал головой. – Она сказала совсем не это. – Тебя там не было, – вспомнила я. Чейз дал показания раньше и других свидетелей не слышал. – Меня не было, но многие из нашего отделения были. От начала до конца. И потом только об этом и говорили. О том, что она сказала, когда выступила ее домовладелица. – Он широко раскрыл глаза, они заблестели в свете луны. – Они просто испугались за тебя, Харпер. Если бы ее не признали виновной. Я моргнула. – Что… – Она повернулась к тебе и на глазах у всех губами внятно произнесла: Пошла ты. Даже присяжных не постеснялась. Мысли лихорадочно заметались, сцена возникла перед глазами. Я покачала головой, сделала шаг назад. – Неправда. Я же там была, а его не было. Но память вернула меня в тот день: вот я закончила давать показания, в голове сумятица – на тебя смотрит весь зал, тебе задают вопросы, а на скамье подсудимых сидит Руби. Я едва чувствую почву под ногами, будто куда-то улетела, все искажено, будто смотрю через фильтр. И вот я прохожу мимо Руби, вижу, как разжимаются ее губы, она произносит слово… – Я не шучу, Харпер, – еще раз сказал Чейз, а я никак не приду в себя. Память превращает одно слово в другое: Спасибо. Пошла ты. – Эй, Харпер, – он положил руку мне на плечо, – у тебя мой номер есть, в случае чего? Но я отмахнулась от него. Руби знала, что так и будет, что на улице будет кто-то еще. Кто-то внимательно за всем следит. Чейз разрушил свою карьеру, похоронил свое будущее, а теперь мечтает все это вернуть. – Хватит за нами следить, – сказала я. Он просто зациклился, что тогда, что теперь. Бегает мимо моего дома, стоит по ту сторону бассейна, караулит меня, даже сейчас. Он поднял руки, заявляя о полной невиновности, и ушел к себе в дом. Но с толку он меня сбил основательно, и за угол, на параллельную дорогу, я повернула с одурманенной головой. Перед глазами так и стояла сцена в зале суда: лицо Руби, она поворачивается ко мне, наши взгляды встречаются. И на звук я среагировала не сразу. Отъехала машина. Габаритные огни скрылись за поворотом. Мало ли кто это мог быть? Кто-то заблудился. Кто-то сгорает от любопытства. Знает, что Руби здесь, и жаждет на нее посмотреть. Я смотрела на место, откуда только что отъехала машина, и вдруг услышала какой-то шорох на нашем заднем дворе. Там что-то двигалось. Не там, где калитка, а ближе – в деревьях. Я навела фонарик на сосны – неужели тут кто-то есть? Может, тот человек, которого Чейз по ошибке принял за Руби, он и хотел забраться к нему в дом? Он же прятался и у меня за забором, когда в доме был Мак. Я стояла, затаив дыхание, потом услышала знакомый звук – скрип калитки. Я прошла вдоль нескольких заборов и наткнулась на незапертую калитку – в доме, соседнем с моим. Дом Труэттов. Я толкнула калитку, посветила по углам. Дворик был пуст. Ржавчина на кирпичах, где когда-то стояла решетка для жарки мяса. Темные глазницы окон без занавесок, а за ними – пустой дом. Я прикрыла калитку, снаружи ее не запрешь. Но почему она вообще не заперта? Может, кто-то ухитрился туда залезть и что-то там ищет? Тут я остановилась. То ли вспомнились слова Чейза, то ли подумала о своих показаниях в суде, но я застыла на месте. Что именно я в ту ночь услышала? Как выглядела официальная версия? Руби выходит из дома через переднюю дверь, у нее ключи от дома Труэттов. Выводит их собаку. Заглядывает в спальню Труэттов, видит, что они спят. Берет ключи Фионы от машины, заводит двигатель, оставляет дверь полуоткрытой… Все четко спланировано. Тщательно и безжалостно. С той минуты, когда они доверили ей свои ключи. Да, но какого черта она тогда маячила перед камерами потом? Если она планировала вернуться тайком через заднюю калитку, она бы не засветилась перед половиной камер на нашей улице. Либо она все четко спланировала, но забыла про свой план, либо все пошло кувырком. То и другое сомнительно. Чейз ошибается. И насчет нее, и насчет того, что она сказала губами. Я прошла вдоль линии заборов до конца нашего квартала, проверила, все ли калитки заперты, и наконец вышла на нашу улицу у дома Тины Монахан. Свет на крылечке не горел, на углу была кромешная тьма. Но когда я шла мимо фасада их дома, у подъездной дорожки вдруг вспыхнул яркий свет. Наверное, автоматика, срабатывает на движение. С хорошим освещением я дошла до своего дома, а там уже было светло – фонарь на крыльце я оставила включенным. Стала отпирать входную дверь – ключ не поворачивается, она уже отперта. Я, уходя, забыла запереть дверь? Время позднее, да еще столько всего произошло – может, и забыла. Пройдя через порог, я поскользнулась, с трудом устояла на ногах. Прямо по центру, в прихожей, на деревянном полу, лежал сложенный лист бумаги, и я на него наступила. Комната словно зависла, я замерла, вслушиваясь в тишину дома. Сюда кто-то заходил. Может быть, этот кто-то и сейчас здесь. Я напряглась, затаила дыхание в попытке услышать незваного гостя. Но не услышала ничего, разве что биение собственного сердца и нарастающий шум, пульсирующий в висках. Всплеск адреналина: дать бой или бежать? Не спасовать или спасаться?