Я вдруг подумала: мы стоим у бассейна, а это чуть ли не единственное место, где нет камер. И кто-то отравил Руби прямо здесь. Кто-то увидел в машине ребенка Марго и не попытался помочь. Опасны мы все. Все закрутилось, и я снова не могла повлиять на события. Они разворачиваются вокруг меня, наваливаются на меня против моей воли. Но кто пробрался ко мне в дом той ночью, когда убили Труэттов? И как ему это удалось? Калитка моего дворика, возможно, была открыта, задвижкой мы почти не пользовались, считая, что опасаться нечего, но задняя дверь в дом всегда заперта. А Руби вышла через переднюю. Я спустилась во дворик. Конечно, у Руби был ключ. А если она сделала дубликат? Ведь она припрятала целую связку. Но отдельно закапывать запасной ключ? Мест, где его можно спрятать, не так много. Цветочных горшков, половичков тут нет. Я провела пальцами по дверной раме, но только вывозила их в какой-то грязной саже и сыром мхе. Пошевелила кирпичи у края дворика – может, что-то сунули под них? Нет, кладка прочная. Вся мебель здесь: соломенное кресло и скамеечка под пару, садись и читай, очень удобно. Я проверила подлокотники, пошарила между планками. Ничего, кроме того, что делают с вещью время и погода. Напоследок я перевернула вверх дном скамеечку – и оторопела. Вдоль нижней планки шла серебристая полоска клейкой ленты, углы испачканы и отходят от дерева – значит, ее не раз отклеивали. Я отрывала ленту, и казалось, шла сквозь время по следу призрака. Кусочки краски сместились… к липкой стороне серебристой ленты был приклеен запасной ключ. Я вздрогнула. Вот она, безопасность за запертыми дверями и закрытыми на задвижки окнами. Опасность, да еще какая! Кто-то всегда имел доступ к моему жилищу. И Руби прекрасно знала, что замкам и дверям доверять нельзя. На всякий случай под матрасом держала нож. Той жуткой весенней ночью кто-то про этот ключ знал. Кто-то, кому сказали: милости просим. И этот кто-то заходил сюда в ночь, когда убили Труэттов. Прокрался по лестнице, включил душ, чтобы уничтожить какие-то улики. Смыть все, что она сделала. Надо поговорить с Шарлоттой. Только как спросишь соседку: это твоя дочь пишет мне угрожающие записки? Твоя дочь – преступница? Ты знаешь, где она была в ту ночь, когда убили Брэндона и Фиону Труэтт? Почему вообще той ночью случилось то, что случилось? Кому понадобилось убивать Труэттов? Наверное, Руби, ведя за нами слежку, что-то заподозрила, на что-то наткнулась. И в итоге поплатилась жизнью. И теперь я иду по ее следу. Кому доверять? Только не Чейзу, он тогда солгал, подтасовал факты, навел следствие на Руби. Полиции? У них сейчас идет внутреннее расследование по делу Руби. Этому агенту рангом выше, которого я едва знаю? Мой брат тогда сказал: надо быть уверенной на все сто. Иначе система тебя перемелет. Даже если за тобой нет вины, после встречи с системой ты – другой человек. С братом вышло именно так. Прошлое не отпускает его по сей день. Только система тоже ошибается. Ведь что она такое? Система – это люди, законы, которые люди же и написали, стремясь к справедливости. Но всегда ли эти законы справедливы? И если система нацеливает свое дуло на тебя, увернуться очень трудно. Она преследует тебя, въедается в тебя, и тебя от нее уже не оторвать. Дома Шарлотта или нет – неизвестно. Я полдня следила за ее гнездом, но признаков жизни не обнаружила. Даже послала ей сообщение, вполне безобидное: можем поговорить? Но она не ответила. Томясь от ожидания, я еще раз изучила страницы книжечки Руби, где она записывала, куда по вечерам ходила Уитни. Потому что для себя я решила – это она. И точка. Именно ей Руби сказала: заходи, если что-то понадобится. Именно она знала, где стоят камеры и как от них укрыться. Весной она была у меня на работе, чтобы пройти собеседование и поступить в колледж, и наверняка обратила внимание на мою кружку ПРИВЕТ! И решила этим «приветом» меня попугать. Но меня смущало время, когда записки оказывались у меня под дверью. Какая тут логика? Первую – ТЫ СОВЕРШИЛА ОШИБКУ – подбросили вечером, когда все мы были на собрании, в комнате у бассейна, обсуждали, кто и когда будет дежурить. Вторую – МЫ ЗНАЕМ – я нашла, когда сама вернулась с дежурства, вот наглость! День близился к вечеру, Шарлотта молчала, я взяла ту фотографию и, крадучись, двинулась к ее дому, через один от моего. Камера безопасности Броков смотрела на дорожку перед домом. Я подошла оттуда, чтобы меня видели. Нажала кнопку звонка – в окне что-то мелькнуло. Кто-то выглянул. Но открывать не спешил. Я негромко постучала, и дверь внезапно распахнулась – Молли тряхнула гривой. – Что такое? – спросила она, и это было нечто среднее между шепотом и воплем. Смотрит так же, как на прошлой неделе, когда я зашла к ее матери перед встречей у бассейна. Подозрительная и напуганная. – Где мама? В жилище стояла тишина, свет приглушен. Шарлотта делает вид, что ее нет дома? – Не здесь, – ответила она с каменным лицом и начала закрывать дверь. – Погоди. Я поставила ногу в дверной проем, и дверь осталась открытой. Кажется, я наконец поняла, откуда взялись эти послания. Причина – я сама. В этом самом дверном проеме я в прошлый раз сказала Молли: виновность Руби не доказана. А Молли уверяла, что доказана. Помню выражение ее лица: и не верит мне, и сомневается. Она боялась не того, что Руби оказалась рядом с ее домом. Нет, она боялась другого – мне что-то известно. Иначе зачем я в тот день заявилась у их двери, зачем хотела говорить с Шарлоттой? И намекала на то, что Руби невиновна. Но если Руби невиновна, значит, виновен кто-то другой! Последняя записка гласила ПРИВЕТ! Ее написал кто-то, кто был в моем кабинете. Сначала я решила, что это Престон. Он работник службы безопасности на нашем кампусе, у него есть доступ ко всем зданиям, и к моему кабинету тоже. Когда я пришла сюда, я думала об Уитни. Уитни подала заявление на учебу в нашем колледже, она вполне могла быть у меня в кабинете и обратить внимание на кружку с яркой надписью. Но Уитни увели на собеседование дальше по коридору. А со мной сидели, ожидая результата, Шарлотта и Молли. – Вообще-то я пришла поговорить с тобой, Молли. – Из заднего кармана я достала фото и протянула ей, глаза ее расширились, она громко сглотнула. – Готова поговорить прямо здесь, если хочешь. Я шагнула назад, к краю крылечка, здесь наш разговор наверняка попадет на камеру. Но Молли широко распахнула дверь и вернулась в дом. Я вошла следом – идеальная чистота, как всегда. Все поверхности вытерты, никакой посуды. Но этот фасад явно дал трещину. Что-то было уже не таким, как прежде. Дверца шкафчика под раковиной болтается на одной петле. Семейные фотографии на стенах так и висят – рядом с Шарлоттой стоит Боб, девочки ростом едва доходят им до плеч. Будто они не выросли. Будто Шарлотта не хочет признавать очевидное. Я бросила фото на стойку между нами. – Привет! – воскликнула я. – Расскажи, зачем ты мне это суешь? Молли глотнула, коснулась рукой горла. – По-моему, ты сейчас нарушаешь закон. Но голос звучал слабо, и она оглянулась назад, будто чего-то боялась. Ясно, что я застала ее врасплох. Такой лобовой атаки она никак не ожидала. – Вовсе нет. А Марго… О чем ты думала, Молли? Почему решила нам угрожать? Что скажут соседи, когда узнают, что это ты? – Вы все с виду такие хорошие, – она скрестила руки на груди. – Только я вижу вас насквозь. Знаю, кто на что способен. – Это шантаж, – сказала я, хотя она ничего не просила взамен. – Я вижу то, что вижу, – Молли пожала плечами. Посмотрела на меня с хитрой ухмылкой. – Ты знаешь, что господин Уэллмен однажды забыл ребенка в машине? Комната поплыла у меня перед глазами, засосало под ложечкой. – Да, Молли. Знаю. И знаю, что тебе и в голову не пришло помочь. Она нахмурилась. – Что это за отец? Когда он подъехал, у него зазвонил телефон, так он пошел в дом, а про ребенка забыл. А его жена озверела. Просто озверела. – Она покачала головой. – Это нормально? Тейт права – из-за такой мелочи вся жизнь может пойти насмарку. Но ведь Молли – не случайный прохожий? – И ты просто оставила малыша в машине? А постучать в дверь не додумалась? Сказать им? Она пару раз моргнула, будто такое не пришло ей в голову.