– Он был в полном порядке, – объяснила она. – Иначе я бы его не оставила. Ясное дело. Но я явно задела ее за живое. – Ты не все понимаешь из того, что видишь, – сказала я. Ее глаза сузились. – Прекрасно понимаю. И вижу то, чего не видите вы. Возьми Престона, он наш сосед, но флиртует с моей сестрой, а ей всего восемнадцать! И никто ни слова не говорит. Ты знаешь, что один раз он привел ее к себе? В прошлом году? Я покачала головой. – Я этого не знала. Но я знаю другое: надо уметь молчать, а лучшая защита – это нападение. Вот Молли и пошла в атаку. Сейчас она расскажет все, выложит все наши тайны в свое оправдание. – Она пошла на вечеринку в колледже, а он явился и всех разогнал. Ну, и ее там увидел. Отвез домой. – По-моему, поступил очень достойно, – заметила я. – Ты так считаешь? – Она скривилась. – А в колледже ходят слухи, что кто-то из охраны приходит на вечеринки и всех разгоняет. Всех, да не всех. Что хочет, то и делает. Я ТЕБЯ ВИЖУ. Значит, записка, которую я нашла в кабинете Сиверов, предназначалась Престону. Я, Марго… и Престон. Тут есть связующая нить. Мы все выступали в суде, когда слушалось дело Руби. Угроза была очевидной. Скажи, что это Руби. Этих показаний и держись. Пусть это будет Руби. У каждого из нас свои секреты, и никто не хочет, чтобы тайное стало явным. И Молли напоминает нам о том, что мы и сами хорошо знаем: подозреваемым может стать любой из нас. Если виновна не Руби, значит, виновен кто-то из нас. – Вам до этого нет дела, – продолжала Молли. – Что там мутит Престон, вам все равно. Всем, кроме Руби. – Руби за ним следила? – Она была в курсе. Как-то пришла к нам в класс на замену. И спросила меня, а потом и Уитни – не хотим ли мы ей что-нибудь рассказать? Сказала, если что, можем прийти к ней, пообещала, что никому не скажет, что узнала это от нас. – Она закатила глаза. – Ты же знаешь Руби, она наверняка хотела вставить ему пистон. Престон знал, что она за ним наблюдает, ясно, что он ей не верил. Может, считал, что и мне про его дела известно. Или Руби рассказала об этом Маку, когда он навестил ее в тюрьме. А потом пришел ко мне, выведать, много ли знаю я. А не поехала ли у меня крыша? Везде, в каждом мерещится опасность. Любой мотив, любое взаимодействие – я уже в сомнениях. Будто весь фундамент нашего квартала – это полуправда и невинная ложь. – Ты и его сфотографировала? – Зачем он лез к моей сестре с разговорами? Его вообще надо отсюда выгнать! – Молли уперла руки в бедра, будто показывала свою силу. – Думаешь, все, когда узнают, обозлятся на меня? – Да, – подтвердила я. Ведь дело не только в Престоне. – Думаю, обозлятся, и даже очень. Молли протянула мне фотографию, словно намекая: мне пора, и не стоит забывать, на чьей стороне сила. Но я еще не закончила. – Руби сказала вам, что всегда можете к ней обратиться. Это с твоих слов. – Да, хорошо, что не понадобилось. – Она оставила для вас запасной ключ, – продолжала я. – Сказала, где он лежит. Молли только нервно сглотнула. – Я знаю, что Уитни в ту ночь выходила из дома, – Молли наверняка это знала. И Шарлотта тоже. Все они знали. И перевели стрелку, чтобы под подозрение попал кто-то другой. Когда Руби вернулась, Шарлотта решила отправить дочерей подальше, я же видела большую сумку. Пусть уезжают. После смерти Труэттов Шарлотта тоже отправила их к отцу. Не потому, что за них боялась. Она боялась того, что они, возможно, натворили. Молли нарочито подняла плечо. – Ну выходила потусоваться с друзьями на том краю озера. И что? Но смотрит в сторону. – Молли… Что ты сделала? – Я? Ничего, – она скрестила руки на груди. – Только не делай вид, что Руби – невинная овечка. Даже не думай. Она отсидела в тюряге, – в голосе зазвенели нотки, свойственные ее матери. – Она всех вас выставила дураками. Знаешь, чем она тут занималась? Хотела всех вас перессорить. Нет, Молли, она следила за тобой. Пыталась разобраться, что на самом деле произошло. Хотела докопаться до истины. И вот она мертва. – Руби только и делает, что врет, – не останавливалась Молли. – Нам мама так и сказала. И раньше, и сейчас. Знаешь, что у нее есть машина? – Что? Меня окатила волна холода, и Молли улыбнулась. Будто поняла, что все-таки меня добила. Я забыла, что такое семнадцать лет. Когда ты уже почти взрослый и входишь во вкус – с тобой свобода, с тобой сила. – У нее белая тачка, – сообщила Молли, – припаркована в стороне от дороги, ближе к яме. Уитни сама видела. Руби могла ехать куда ей надо, а сама взяла тачку у тебя. Значит, и тебе голову морочила. Знала, что это сойдет ей с рук. Я закрыла глаза, покачала головой. Все-таки это Руби. Конечно же, она. – Я не говорила, что она хороший человек, – сказала я. – Но это еще не значит, что она – убийца. Ее лицо посуровело. – Мама сказала, что будет пересмотр дела. Но виновна все равно она, Руби. Голос ее надломился. Мне стало ее жалко. Несмотря ни на что. Чего не сделаешь, чтобы защитить сестру или брата. Порой не знаешь, помогаешь ты или вредишь, но ведь что-то делать надо? А как иначе? Как мы по мелочам обманываем родителей – нет, он никуда не уходил. И этот обман становится твоей второй натурой. Помню, как ночами я лежала без сна и вслушивалась – когда брат вернется домой? А потом страх заставляет тебя лгать по-крупному, и страдает вся семья. Я ушла, оставив Молли одну, в пустом доме. Когда-нибудь ей придется заглянуть себе в душу – и понять, что она наделала. Глава 24 Белая машина. Если верить Молли, белая машина припаркована в стороне от дороги, у ямы. Но уже темно, следователи обходят местных жителей, вдалеке горит фонарь, хозяин которого, судя по направлению света, приближается. Миновав дом Тейт и Хавьера Кора, луч ненадолго застыл перед моим. Я не шевельнулась, просто тенью у окна смотрела на улицу. Наверное, так чувствовала себя и Руби, когда из дома Труэттов наблюдала за каждым, кто проходит мимо, – люди идут и понятия не имеют, что в доме кто-то есть и он видит абсолютно все. В свете лампы над моим крыльцом я увидела лицо – Престон. Но он неторопливо пошел дальше по тротуару. Может быть, снова вышел на дежурство. Или что-то высматривает. Какую-то угрозу – он знает, что она есть, но откуда она исходит? Я ТЕБЯ ВИЖУ. Неужели мы никогда не видели, кто мы есть на самом деле? Едва Престон скрылся из виду, я вышла через заднюю калитку и осторожно ее заперла. Двигаясь вдоль заборов, я слышала привычные вечерние звуки, что доносились из каждого дома, все погружалось в тишину, разве что негромко гудели кондиционеры. Я повернула за угол, прошла через улицу, и внешние звуки сразу набрали силу, в ушах зазвучала мелодия озера. Сверчки, перекличка лягушек – эти звуки звали меня к себе, вглубь деревьев, чем-то заманивали. Поначалу, войдя в лесок, я растерялась. Тропинки нет, только деревья, ветки, под кустами что-то шевелится. Когда возвращаешься – легче, огни квартала помогают найти верную дорогу. Я закрыла глаза, прислушалась, чтобы лучше понять, где я. Впереди плещется вода, значит, это берег – и я взяла левее, пошла через лесок. Заблудиться невозможно, лесная зона здесь неглубокая. И я упрусь либо в дорогу, либо в озеро. Справа веяло озерной прохладой. Через каждые несколько шагов я включала фонарик своего мобильника, но привлекать к себе внимание нельзя – вдруг тут бродит кто-то еще? Постепенно глаза привыкли к лесу. Луна освещала землю россыпью ясного бледного света, тени стали четче – формы деревьев, веток. Царапались плотные кусты. И вдруг лес кончился. Были деревья – и вот их нет. Я вышла на открытое пространство. Посветила вокруг: плоский круг почвы, в центре – пепел. Тут явно кто-то бывал. Окурки сигарет, где когда-то горел костер, чуть подальше – бутылка из-под пива, углубления в поверхности, наверное, через лес волокли лодку. Но машины нет. Справа от меня озеро, здесь молодежь и спускала на воду лодку. Я двинулась налево, там находилась проселочная дорога. Тропинка узкая, каменистая, то ныряет вниз, то вьется вверх, машинам тут делать нечего. Запросто проколешь шину, а то и чего хуже случится.