Житье на суше и на дне морском Когда мы садились в машину, чтобы поехать за Дженной, Нана настояла на том, чтобы сесть на заднее сиденье вместе со мной. Она заменила лисьи меха на длинное боа из перьев, и теперь мы, сидя в машине, слышали исходящий от белых перьев запах освежителя воздуха. — Я тут одна сижу, словно водитель такси, — пожаловалась Мюриэль. — У меня есть вещица, которую я хочу вручить Роми, — сказала Нана, открывая огромную красную сумочку из крокодиловой кожи. — Каждой из вас, когда вы вышли в свет, я подарила подарок, и теперь настал черед Роми. — Не слышала я, чтобы девушки «выходили в свет» после Викторианской эры, — сказала Мюриэль. — Вот! — Нана дала мне большую пурпурную бархатную коробочку и сцепила руки в возбуждении. Внутри, прикрепленные к белому атласу, возлежали красивые сережки. Каждая из них представляла собой крупную жемчужину нежнейшего голубого цвета, которая сидела в изогнутой перламутровой раковине, имевшей форму цветочного лепестка. Они казались белыми лилиями. — Ох, Нана… спасибо! — Они антикварные и ужасно ценные, моя дорогая. Это подарок одного лихого югославского аристократа — принца Александра Петровича, который бежал от большевиков. Я была не намного старше тебя, когда он увидел меня в роли «Волшебницы Шалот»[17] в театре на Вест-Энде[18] и попался в сети моих чар. «Восхитительная» — так он меня называл! Он сказал, что эти серьги кажутся тусклыми по сравнению со мною. Я никогда не была до конца уверена, насколько можно верить историям Наны, однако она чувствовала себя счастливой, когда их рассказывала, а я с удовольствием ее слушала. Теперь, когда все четыре мои сестры зажили собственными домами, воспоминания Наны добавляли разнообразия и пряности в привычные разговоры об университетской политике и квотах на ловлю рыбы, что велись за нашим обеденным столом. Нана надела на меня серьги и защёлкнула их. Они были очень тугими. — Вот так! А теперь немного краски, — она ущипнула меня за каждую щеку. — Прекрасно! Теперь ты выглядишь достойно для встречи с принцем. И, если мне дозволено сказать, пожалуй, пришло время начинать его искать. Молодость, к сожалению, проходит. — Они немного жмут, — сказала я, вынимая серьги из своих слишком нежных мочек и растирая их. — Ны-ны-ны, — пожурила она меня и быстро надела мне их обратно. — Женщина должна быть готова к тому, чтобы помучиться ради красоты. — Кто это сказал? Почему это от женщин ждут, что они вообще будут красивыми? — сказала я. — Дорогое дитя, не будь нудной. Я искренне верю, что по части упрямства ты даже хуже, чем твой отец. — Кстати о папе: ты уже выбрала, у кого будешь работать на каникулах? — спросила Мюриэль. — Нет. — А с профессией определилась? Я покачала головой. — Карьера! — сказала Нана пренебрежительно. — Карьера — это для тучных малорослых машинисток с кривыми зубами и прыщами, которые не могут поймать в сети мужчину, не будучи умелыми. — Она передернула плечами в легком отвращении, игнорируя тот факт, что сама построила успешную карьеру и работала всю жизнь. — Возможно, тебе стоит сбежать из дома с цирком, Роми. — Смеющиеся глаза Мюриэль встретились с моими в зеркале заднего вида. — Не искушай меня, — пробурчала я. — Одно время я встречалась с цирковым акробатом. Он мог кувыркаться на высоте подачи в крикете и пить водку, стоя на голове. У него получалось изгибаться в самых необыкновенных позах, когда мы с ним… ах, а вот и Дженна, уже ждет нас. Оделась по сезону, как и всегда. — Нана с глубоким неодобрением окинула взглядом бежевый деловой костюм моей сестры Дженны и ее удобные туфли. Дженна руководит приютом для сирот и детей, которых бросили родители, в Кейп-Флэтс, бедном районе на задворках Кейптауна. Это бескорыстный благородный труд, и я восхищаюсь ею за сделанный выбор, даже несмотря на то, что не могу понять, как кто-то может выбрать проводить все свои дни за вытиранием сопливых носов и обкаканных поп. Но затем все мои сестры — если не считать Мюриэль — озадачили меня. Полчаса спустя, когда мы за обе щеки уплетали обед в ресторане, я попыталась объяснить это Зебу: — Так или иначе, все мои четыре сестры обосновались в пригороде, каждая — в своем доме с небольшим участком земли. Это как, знаешь… они ненадолго вынырнули на поверхность, бросили быстрый взгляд по сторонам и нырнули обратно обустраивать свою жизнь в домике в пригороде. Их образ жизни такой… скучный. Вместе с парочкой моих школьных друзей мы сидели за отдельным столом так далеко от моих родителей, как только это было возможно: мне пришлось подкупить официанта, чтобы он поменял карточки брони на столиках. — Пример перед глазами: Марина, — сказала я, указывая на свою старшую сестру побегом спаржи. Зеб посмотрел туда, где сидела моя сестра со своим мужем и тремя угрюмыми детишками — за столом, что стоял по соседству с родительским. Марина — квалифицированный морской биолог, но она бросила работу, когда у нее родился первенец, и больше туда не возвращалась. — Ну, не знаю, — сказал Зеб. — Она выглядит довольной. Как и все твои сестры. — Довольными? Они были когда-то оторвами. Мои старшие сестры казались мне такими потрясными, когда я была маленькой девочкой. Я наблюдала за тем, как они одеваются и красятся, чтобы пойти потусить в ночной клуб, или тайком вылезают в окно, чтобы отправиться на свидание с парнем, с которым папа запретил встречаться. Я верила, что они способны сделать что угодно, стать кем угодно. Они были так полны жизни и свободны, а теперь, казалось, навеки погрязли в отупляющей работе домохозяек. — Я хочу чего-то другого, чего-то большего, — сказала я, отламывая похожий на сталактит нагар со свечи на столе и скармливая его пламени. — Ты говорила об этом своему папе? — Зеб кивнул в сторону моего отца, который стоял перед микрофоном на сцене и перебирал карточки, на которых была написана его речь. Я застонала. Мой отец несколько раз постучал по микрофону, чтобы привлечь всеобщее внимание, и начал: — Леди и джентльмены, дорогие друзья и родные, мы с Салли рады приветствовать вас здесь, на праздновании окончания школы нашей младшей дочерью. Как говорят, когда закрывается одна дверь, открывается другая, и пришло время Розмари отважиться выйти в широкий мир. — Он это только говорит, но на самом деле всё не так, — шепнула я Зебу. Мне стеснило грудь. Я просто задыхалась здесь без свежего воздуха. — …найти собственный путь в путанице дорог и на перекрестках, на открытых горизонтах жизни… Держи карман шире. Мое будущее больше похоже на узкий туннель, чем на широкие горизонты. — …и мы с её матерью уверены, что она сделает мудрый выбор… — Перевожу: мы молимся денно и нощно, чтобы она не испугала нас до смерти, решив попробовать какое-то новое или необычное занятие в жизни. — Я скрестила руки на груди и уставилась на голландский соус, что застывал на моей тарелке. — …настаивали, чтобы она дала ответ, но Розмари получает наслаждение от сюрпризов, поэтому мы всё еще не знаем, выберет она а) благоразумно защитить диплом в области бизнеса, ведущий к высокооплачиваемой и приносящей удовлетворение карьере в самой впечатляющей из всех корпораций, «Посейдоне», — здесь он сделал паузу, дожидаясь, пока стихнут смех и аплодисменты, — или б) вдохновляющую работу по изучению всех тонкостей океанских дивных чудищ, — раздалось еще больше вежливого смеха. — Я выбираю с) ничего из вышеперечисленного, — пробурчала я. — Что бы ты ни выбрала, дорогая, мы желаем тебе всего наилучшего и поздравляем с достойными оценками по итоговым экзаменам, которые, мы уверены, помогут тебе выбрать свой путь. Леди и джентльмены, прошу вас поднять бокалы и выпить за Розмари. — За Роми! — отозвались все эхом, кроме моего отца, который сказал: «За Розмари!» — Речь, речь, речь! — поднялся общий крик, и все повернулись в мою сторону, глядя на меня с ожиданием. Я поднялась на ноги, но осталась рядом со своим стулом. Ни за какие блага я бы не стала произносить на сцене длинные речи в микрофон. — Благодарю вас всех за то, что вы пришли, и за ваши добрые пожелания. И спасибо моим родителям за поддержку в течение этих долгих лет моего тюремного заточения в школе. — Зеб фыркнул так, что кока-кола прыснула у него из носа. — Сегодня мой отец порекомендовал мне — опять — такие выгодные занятия, как бизнес и наука, а мать напомнила об удовольствии работать вместе с членами семьи. Мюриэль вообще предположила, что я сбегу из дому вместе с цирком. — Я же пошутила! — прокричала Мюриэль, давясь хохотом. — Тем временем Нана посоветовала мне найти себе пылкого принца, пока мои волосы не поседели. — Я говорила совершенно серьезно, — парировала Нана и опрокинула в себя бокал вина. — Я думаю… то есть я чертовски уверена, по правде говоря, — начала я, и мой отец выпрямился на своем месте, впившись мне в лицо нетерпеливым взглядом, — что я найду свою дорогу, только пройдя по ней самостоятельно. — Отец разочарованно откинулся на спинку своего стула. — Так что выпьем за выносливость ног! — сказала я, поднимая свой бокал с колой. Все вокруг чокнулись бокалами, а я села на свой стул. — Коротко и прелестно, — сказал Зеб. — Совсем как ты. Он почесал нос своим средним пальцем и подарил мне дьявольский взгляд. Включили музыку, и все по одному стали выходить на танцпол. — Да забей, Роми, ты как-нибудь разгадаешь, чем хочешь заниматься. А сейчас вообще-то похоже, что твоя бабуля хочет с тобой поговорить. Увидимся позже. Зеб пихал и тянул оставшихся наших друзей, пока не вытолкнул всех на танцпол, и вскоре они стали неловко танцевать под хиты семидесятых: музыку выбирали мои родители. Нана, неся два бокала вина, окутанная боа из белых перьев, шла ко мне. Несмотря на то что она нетвердо держалась на ногах, ее взгляд был столь же острым и проницательным, как и всегда. — Ну-ка, выпей вина. — Нана уселась на свободный стул, где раньше сидел Зеб, и протянула мне бокал с вином. — Ты слишком молода, чтобы быть такой печальной, а я слишком стара, чтобы тратить время попусту на трезвость. Давай веселиться[19]! Я рассмеялась, и мы чокнулись бокалами. — Нана, ты знаешь, что теперь это означает? — Знаю, знаю — и оплакиваю потерю изумительного, блестящего слова. Выпей-ка и скажи, что с тобой такое, моя дорогая? — Ничего особенного. Я имею в виду, — я раздраженно вздохнула, — где-то дети умирают от голода, и чьи-то деревни бомбят, и акулам отрезают их плавники, так что в действительности я в полном порядке. Мне не на что жаловаться. Вероятнее всего, я просто избалованный ребенок. У меня прекрасная жизнь, мои родители не били меня, не заставляли голодать или тяжело работать. Они любят меня, я это знаю, они желают мне только добра. Но… — Но? — Нана наклонилась ко мне и впилась в меня напряженным взглядом. — Но я как будто в ловушке, в клетке… Я хочу прожить свою жизнь, Нана, а не их! Неужели это звучит очень странно?