— Вот он. Двухэтажный дом в колониальном стиле, — говорит он. Я смотрю через ветровое стекло на красивый дом, и мой желудок сжимается, когда я думаю о том, что это дом моего отца. — Я предлагаю дать ему пару часов, пусть станет темнее, а потом мы вернемся. Может быть, нам удастся застать его возвращающимся домой с работы. Тревога, смешанная со всеми другими эмоциями, роится в глубине моего нутра. Как это может происходить, когда я всю свою жизнь оплакивала его смерть? И теперь есть вероятность, что я увижу его сегодня вечером, что он может быть жив. Это слишком много для меня, чтобы понять и переварить. — Элизабет? Мое горло сжимается, как тиски, от грусти внутри, и я просто смотрю на него и киваю в знак одобрения его плана. Чтобы убить время мы направляемся в местную кофейню. Деклан делает несколько деловых звонков, пока я пью горячий чай и читаю какой—то журнал «Местная газета» со всеми событиями в городе. Мы немного поездили по окрестностям, прежде чем остановиться здесь, и это кажется странным местом для жизни. Здесь не так много всего, и все действительно разбросано, но окрестности хорошие. — Нам пора идти, — говорит Деклан, и я быстро допиваю еще один чай. Сегодня было сказано очень мало слов, мои эмоции слишком сильны, чтобы говорить, а Деклан не настаивал на разговоре, что я ценю. Мне нужна тишина прямо сейчас. Запрыгнув обратно в неприметную четырех—дверную машину, которую Деклан взял напрокат, мы направляемся обратно к дому. На этот раз, когда мы въезжаем в район, тротуары пусты, а уличные фонари уже горят. Окна освещены, в то время как семьи, которые живут внутри, вероятно, ужинают, и когда мы подъезжаем к тому, что мы считаем домом моего отца, несколько комнат тоже освещены. Мы паркуемся вдоль тротуара на противоположной стороне улицы, и я смотрю в окна, надеясь что-нибудь увидеть. — Там кто-то есть, — шепчу я. — Я не вижу никакого движения, но я согласен. Слишком много света горит, чтобы никого не было дома. На подъездной дорожке нет машин, но это не значит, что в гараже их нет. — Что нам делать? — Мы подождем, — отвечает Деклан. — Посмотрим, не выйдет ли кто-нибудь или не вернется ли кто-нибудь домой. Вот что мы делаем. Мы садимся. Мы ждем. Но мой разум этого не делает. Он продолжает кружить мысли, задевая струны моего сердца. Они кружатся в калейдоскопе: что, если. Так много, что я не могу держать их в себе, поэтому я спрашиваю Деклана: — Что, если он женат? — Мой голос дрожит от отчаяния. — Я имею в виду, это слишком большой дом для одного человека, верно? Деклан смотрит на меня и берет меня за руку, его лицо покрыто пятнами печали, и после долгого молчания он отвечает: — Это возможно. Я смотрю на часы, уже начало девятого. Мы сидим здесь уже несколько часов, когда в нашу сторону светят яркие фары. — Элизабет, — настойчиво шепчет Деклан, когда внедорожник въезжает на подъездную дорожку. Я задерживаю дыхание, когда мое сердце быстро колотится в груди, звук наполняет мои уши. Наклонившись вперед, я вижу, как открывается дверь со стороны водителя, и когда из нее выходит мужчина, он стоит ко мне спиной. Он лезет в машину и достает портфель, в тот же момент распахивается входная дверь и выбегает молодая девушка. И когда этот человек оборачивается, я подавляю громкий вздох, крепко сжимая руку Деклана. — Это он, — говорит он с выражением искреннего изумления, но я нахожусь в состоянии шока, когда вижу, как мой папа берет этого ребенка на руки и обнимает ее. — Папа, почему ты так поздно? — Я слышу, как ее приглушенный голос снаружи машины спрашивает его, и слезы катятся по моим щекам, как ножи. — Мне жаль, принцесса. Я связался с клиентом, — говорит он, и я помню его голос, как будто это было только сегодня утром, когда я слышал его в последний раз. Но именно я была его принцессой. Все происходит как в замедленной съемке, и когда я смотрю на его лицо с противоположной стороны улицы, у меня нет ни капли неуверенности в том, что он мой отец. Это то же самое лицо, те же глаза, та же улыбка, которая посещает меня в моих снах. Только теперь он стал старше, с копной седых волос. В последний раз я видела его, когда ему было за тридцать, а сейчас ему уже под шестьдесят. Но эта улыбка... Улыбка, которую он дарит этой девушке — своей дочери, была моей. Он всегда был моим, а теперь принадлежит ей. Я поклялась себе, что, если я когда-нибудь найду его, я подбегу к нему, схвачу его и никогда не отпущу. Но, когда я вижу женщину и мальчика, выходящих из дома, это еще одна пощечина мне — он больше не мой, к которому я могу бежать. Он принадлежит им. Этого становится слишком много. Я не могу поверить, что жизнь могла так поступить со мной. Я хочу умереть. — Веди, — кричу я, мой голос дрожит и неузнаваем. Но Деклан не заводит машину. — Элизабет... — Вытащи меня отсюда, — умоляю я. Он отпускает мою руку и заводит машину, и как только он трогается с места, я широко раскрываюсь и рыдаю, громко и некрасиво. — О, Боже мой, Деклан. У него есть дочь. У него целая семья! Он тянется ко мне и кладет мою руку к себе на колени, в то время как все годы тоски сгорают в ревущем пламени. Мой отец избавился от меня, я не существую в его жизни. Как он мог это сделать? Как он мог заменить меня? Мало того, что моя мать не хотела меня, но я никогда не думала, что мой отец будет чувствовать то же самое. — Я думала, он любил меня, — плачу я, и слезы ощущаются как горячие брызги кислоты, когда они покрывают мои щеки и капают с подбородка. Боль пронзает мое сердце, как нож, и все, что, как я думала, я знала, кажется чистым обманом. Я чувствую себя никчемной и нелюбимой человеком, ради которого убила. Я никогда не отказывалась от жизни из—за него. Я продолжала идти из—за него. Однако все это было напрасно. Он ушел, когда двадцать три года спустя я все еще живу для него, мечтаю о нем, тоскую по нему. Чувствовать себя никем по отношению к человеку, который для тебя все, это зазубренный шип, который пронзает рубцовую ткань каждого из ударов жизни, оставляющих неизгладимую рану на моей душе. Внезапно в машине становится меньше воздуха. Она слишком мала. Моя кожа слишком натянута. Воздух слишком густой. Я не могу дышать. — Остановись! — Я требую, и он немедленно выполняет. Отстегнув ремень безопасности, я выпрыгиваю из машины и бегу. Я не знаю, куда я бегу. Но я бегу так быстро, как только могу. Я бегу изо всех сил, ступни топчут траву под ногами, когда я несусь по случайному полю. — Элизабет! — голос Деклана эхом отдается позади меня, но я не замедляюсь. Мои ноги начинают болеть, мои легкие горят, но я продолжаю бежать. Я слышу топот ног Деклана позади меня, и я толкаюсь сильнее, крича от боли. Я выдавливаю его из своих легких в ночь. Ветер развевает мои волосы, и слезы на моем лице холодеют от ветра. — Элизабет! — Снова зовет он, прежде чем его рука хватает меня за руку, заставляя меня упасть на землю. Прижав руки к земле, я поднимаю голову к небесам, в которые больше не могу верить, и кричу. Я кричу так сильно, что это причиняет боль, разрывая мои голосовые связки, обжигая их, разрезая их. Деклан обхватывает меня всем телом, каждый его мускул напрягается, заключая меня в кокон стальных тисков. И когда мои крики перерастают в невыносимую кровоточащую агонию, я таю и прижимаюсь к теплому телу Деклана. И я плачу. Я плачу, как плакала, когда мне было пять лет и я смотрела, как на моего папу надевают наручники и забирают у меня.