Я плачу, потому что это то, что ты делаешь, когда человек, которого ты любишь больше всего на свете, не любит тебя в ответ. Деклан гладит меня по волосам, гладит меня, прижимаясь губами к моему уху, нежно шепча: — Шшш, детка. Я позволяю своему разуму сосредоточиться на его прикосновениях, на его запахе и на звуке его голоса. Он медленно покачивает меня, успокаивая, и я кладу руки ему на спину, сжимая пальцами его рубашку. И сквозь свои слезы я спрашиваю: — Почему он так поступил со мной? — Я не знаю, дорогая, — отвечает он. — Но мы это выясним. Я дам тебе ответы. — Я не понимаю, почему он никогда не приходил за мной. Он был жив все это время, всю мою жизнь и он никогда не приходил за мной. — Может быть, это не то, что ты думаешь, — говорит он, и я смотрю ему в глаза и плачу — Как ты мог не вернуться за своим ребенком? Он больше ничего не говорит, наверное, боится, что вонзит нож глубже. Вместо этого он встает и подхватывает меня на руки, прижимая к своей груди. Пока он идет обратно к машине, я кладу голову ему на шею и позволяю слезам течь. Он сажает меня в машину, пристегивает, и больше не произносит ни слова. Когда мы возвращаемся в наш гостиничный номер, он берет управление на себя. Я мертва внутри, поэтому он моет меня, чистит зубы и укладывает в постель и все это в тишине, пока я цепляюсь за него. Потому что без него я не существую, а мне нужно существовать. Глава 22 Элизабет Я иду по оживленной городской улице. Я не уверена, в каком городе я нахожусь, но он полон шумных машин и тут слишком много людей, чтобы их сосчитать. Я не знаю, куда я иду, но я иду. Я следую за толпой. Может быть, они знают, куда мы следуем. Мы все останавливаемся на перекрестке и ждем, пока загорится знак пешеходного перехода. Прислонившись к большой клумбе, которая окружает периметр высокого здания, я смотрю вниз и вижу розовые маргаритки. Я хватаю один из стеблей, выдергиваю его из почвы и наблюдаю, как появляется маленькая гусеница. Я улыбаюсь, когда вижу своего друга. — А вот и ты, Элизабет, — приветствует он со своим британским акцентом. — Карнеги! Я опускаю руку, чтобы он мог заползти на нее, а затем поднимаю его к своему лицу. — Я скучала по тебе, — говорю я ему. — Это было слишком давно. Я оступаюсь на ногах, когда велосипедист чуть не сбивает меня с ног. Оглядываясь на свою руку, я вижу, что Карнеги там больше нет. Я ищу его глазами по тротуару, поворачиваясь кругами. — Карнеги? — зову я его, но его нигде нет. Меня снова кто—то толкает, на этот раз мужчина, который пробегает мимо меня. — Эй! — кричу я, и когда мужчина поворачивается, чтобы извиниться, я вижу его лицо. — Папа? — Извините, мисс, — говорит мой отец, как будто не узнает меня. — Папа! Это я! Он поворачивается, больше не замечая меня, и я бегу за ним. — Папа, подожди! Это я! Он просто идет, но каким—то образом пропасть между нами увеличивается, и я теряю его. Я сворачиваю за угол и чуть не теряю равновесие. Когда выпрямляюсь, я ловлю свое отражение в зеркальном стекле здания. Мне пять лет, и я все еще ношу свое блестящее платье принцессы с нашего последнего чаепития. Повернувшись в ту сторону, куда направлялся мой отец, я бегу, продолжая звать его. Я пробираюсь сквозь толпы людей, изворачиваясь от локтей и проталкиваясь сквозь них. — Папа! Я наконец догоняю его, когда он застревает на пешеходном переходе. — Папа, — говорю я, когда подхожу к нему. Он смотрит на меня сверху вниз с постаревшим лицом и седыми волосами. — Малышка, ты заблудилась? — Нет, папа. Это я, твоя дочь. Он качает головой. — Нет, малышка. — Затем он указывает пальцем на светловолосого ребенка на другой стороне улицы, который машет ему рукой. — Моя дочь вон там. Я вздрагиваю и просыпаюсь. В комнате темно. Мое тяжелое дыхание — единственные звуки, которые я слышу. Я переворачиваюсь на другой бок, мое тело онемело. Деклан крепко спит, и когда я выскальзываю из кровати, чтобы попить воды, я вижу, что уже пять утра. Меня пугает мой сон, и я пью воду из бутылки, сидя в гостиной. Глядя в окно на полную луну, мне странно осознавать, что всего в двадцати минутах езды от меня такая же луна висит над моим отцом. Хотя я сомневаюсь, что я когда—либо приходила ему в голову так же, как он приходит мне в голову. Я думаю о девушке из моего сна, той самой девушке, которую я видела прошлой ночью, которую он называл принцессой на подъездной дорожке. Она была молода, лет восьми или около того. И чем больше я думаю о ней, тем сильнее у меня покалывает руки от едкой горечи. Мерзкие мысли неистовствуют, мысли об ее похищении, мысли об ее убийстве. Мои ноги беспорядочно трясутся, подпрыгивая вверх и вниз в быстром темпе. Я не могу усидеть на месте. Они где—то там, он где—то там. А я застряла в этом гостиничном номере. Мысли о его новой семье терзают меня. Я смотрю на Деклана через дверь спальни, и он все еще крепко спит. Я осторожно закрываю дверь, предварительно надев брюки и топ. Схватив ключи от машины, я тихонько выхожу из комнаты. Он разозлится, когда проснется и обнаружит, что меня нет, но если я скажу ему, что собираюсь сделать, он будет против. Но я не могу просто сидеть в этой комнате и сводить себя с ума. Как только я сажусь в машину, я возвращаюсь в Гиг—Харбор и паркуюсь вдоль улицы в нескольких домах от дома моего отца. Его внедорожника больше нет на подъездной дорожке, где он припарковал его прошлой ночью. Я даже не уверена, что я здесь делаю. Проходит время, появляется солнце, и в конце концов дверь гаража открывается. Машина начинает сдавать назад, а затем останавливается на полпути по подъездной дорожке. Я опускаюсь, беспокоясь, что меня заметят, но продолжаю наблюдать. Окно со стороны водителя опускается, и женщина, которую я видела прошлой ночью, высовывает голову и кричит: — Давайте, дети! Через несколько секунд светловолосая девушка и темноволосый мальчик выбегают из гаража с рюкзаками, свисающими с их плеч. Они запрыгивают на заднее сиденье, и когда машина трогается с места, я сажусь и следую за ними. Когда мы выезжаем из района, я обязательно слежу за тем, чтобы между нами была одна машина. В моей душе поднимается ненависть к этим людям, которых мой отец предпочел мне. Хорошо это или плохо, мне насрать, я хочу причинить им боль. Я хочу забрать их у него, тогда, может быть, ему будет так одиноко, что он, наконец, захочет меня. Мои костяшки пальцев побелели, когда мои руки сжимают руль с такой силой, что он может просто сломаться. Машина въезжает в торговый центр, и я следую за ней, паркуясь в нескольких местах от них. Дети выпрыгивают из машины, берут в руки наличные и бегут в магазин смузи, в то время как женщина остается в машине. Без долгих раздумий и, честно говоря, просто безразлично, я выхожу из своей машины. Я прохожу мимо женщины и вижу, что она не обращает на меня никакого внимания, болтая по телефону. Она тоже блондинка и выглядит на много моложе моего отца, и я жалею, что у меня нет кирпича, который можно было бы бросить в ее лобовое стекло, чтобы разбить ее хорошенькое личико. Колокольчик над дверью звенит, когда я вхожу в магазин смузи. Двое детей наблюдают, как блендеры смешивают их напитки. — Что я могу предложить вам сегодня утром? — спрашивает парень за кассой слишком бодрым тоном для такого раннего утра. Я выбираю наугад напиток из меню на стене и сую ему немного денег. — Хейли, — окликает один из сотрудников, и девочка бежит за своим напитком. Ее зовут Хейли. Как чертовски ценно. Когда я вижу, как она идет к двери, я изображаю неуклюжесть и врезаюсь в нее, разбрызгивая ее смузи по всему полу. — О, мне так жаль. — Я не обратила на это никакого внимания. — Все в порядке, — говорит она. — Несчастные случаи случаются. Я беру пачку салфеток и с ее помощью мы делаем все возможное, чтобы убрать липкий беспорядок — Позволь мне купить тебе другой напиток. Какой вкус у тебя был? — предлагаю я. — Вы не обязаны этого делать. Я могу попросить денег у своей мамы. — Я настаиваю. Она называет мне свой напиток, и я делаю заказ.