— Отпусти меня, пожалуйста, — просит она тихо. Я убираю руки с ее лица, и она тут же поворачивается и уходит от меня, не говоря больше ни слова, даже не оглядываясь. Я ничего не говорю, чтобы остановить ее, просто отпускаю. И прежде чем я позволю своему раздражению вырасти еще больше, я тоже возвращаюсь в дом и поднимаюсь на третий уровень, где находится мой офис. Нуждаясь в том, чтобы избавиться от стресса, я занялся работой. Между телефонными звонками в офис и регистрацией моей собственности в Чикаго время проходит быстро. «Лотус» процветает в финансовом отношении и доказывает, что является одним из самых востребованных отелей в городе. Исключительность является ключевым фактором, и это понятие оправдывает себя. Но я не могу думать о Чикаго, не думая о своем отце. Я не разговаривал с ним с тех пор, как Элизабет рассказала мне о его аресте. Честно говоря, я даже не вникал в его отношения с Ричардом, Беннеттом или даже отцом Элизабет, опасаясь того, что это может всколыхнуть во мне. Элизабет сочла бы меня лицемером, и она была бы права, вот почему я еще не обсуждал с ней эту тему. Поэтому только по этой причине я вызываю Элизабет в свой кабинет, и ей требуется всего несколько минут, чтобы появиться в дверях. — Что такого срочного? — спрашивает она с легким волнением, оставшимся после нашей предыдущей ссоры. — Зайди. Она делает это, садясь на стул перед моим столом. Я встаю со своего кресла и обхожу его, чтобы сесть рядом с ней. — Во—первых, я не буду извиняться за то, что сделал раньше, за исключением одного — я обвинил тебя в том, что ты боишься встретиться лицом к лицу со своими страхами, когда я делал то же самое. — Что ты имеешь в виду? — Я избегал своего отца из-за страха, — признаюсь я ей. — Но я откладываю это в сторону, надеясь, что ты сделаешь то же самое для меня. Ее глаза смягчаются. — Итак, ты можешь мне помочь? — Я спрашиваю, и она кивает, говоря: — Хорошо. — В ту ночь, когда я нашел тебя, ты сказала мне, что Ричард и мой отец работали вместе, используя компанию Беннетта в качестве прикрытия для торговли оружием. —— Так мне сказал Ричард, — говорит она. — Ты также сказала, что Ричард был тем, кто убил мою маму. Она кивает. У меня сжимается горло, когда в моей памяти вспыхивают видения моей мамы, получившей пулю в голову, я говорю напряженным голосом: — Мне нужно знать, почему это произошло. Она держит мою руку в своей и не торопится говорить. — Он сказал мне, что Кэл переводил деньги на оффшорный счет. Ричард сказал, что хочет преподать твоему отцу урок, который обеспечил бы его лояльность. — Значит, мой отец знал, что собирался сделать Ричард? С трудом сглотнув и глазами, полными жалости, она кивает. — Он знал. Вот почему твой отец уехал из города. Он не хотел быть там, когда это случилось. Мое дыхание прерывается неровными вдохами, когда ярость взрывается вулканическими волнами в моей груди. Каждый мускул в моем теле напрягается, и я отпускаю руку Элизабет, опасаясь, что сломаю ее хрупкие кости. Я вскакиваю со стула, и он опрокидывается. — Этот ублюдок каждый день после ее смерти обвинял меня, — киплю я. Лезвия каждого слова режут мой язык, наполняя меня гнилой ненавистью. — Он заставил меня поверить, что это моя вина! — Независимо от того, как это произошло, Деклан, это не было бы твоей виной. Я подхожу к краю окна, хватаюсь руками за подоконник и опускаю голову, сгорбившись. Это поле битвы эмоций, на котором нет победителя. Возмущение и ярость борются вместе с печалью и тоской. Я оплакивал свою мать так, как не должен оплакивать ни один мужчина, но я оплакивал. Я позволил боли поселиться в моем сердце, ожесточая его и давая ему силу вырасти в того человека, которым я являюсь сегодня. Человек, который не может потерять ни капли контроля, не охваченный тревожным страхом. Одному Богу известно, кем бы я был, если бы не это проявление. Я вздрагиваю, когда чувствую руку Элизабет на своей спине. Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, ее щеки заплаканы, и я вытираю их большими пальцами, спрашивая: — Почему ты плачешь? — Потому что... мне больно видеть, как тебе больно. — Мне нужно, чтобы ты это увидела, — мой голос срывается. Затем она поднимает руки к моему лицу, притягивает меня к себе и целует. Она глотает мое прерывистое дыхание, прижимаясь своим телом к моему, и я мгновенно становлюсь твердым. Это буря эмоций, которая так и просится наружу. С рычанием я поднимаю ее, и она ахает, когда я бросаю ее на диван. Она пристально наблюдает, дрожа, как я расстегиваю ремень. — Не надо. — Не говори мне "нет", Элизабет, — приказываю я. Она вскакивает в панике с дивана. — Я не могу. В ее глазах страх, когда она пятится от меня, направляясь к двери, как будто я какой—то монстр из ее кошмаров. — Чушь собачья! Ты можешь, ты просто не хочешь. Она продолжает отступать, отказываясь общаться со мной, и это последний гребаный удар в мое сердце, который я могу вынести! Я чертовски люблю ее, но она построила эту стену вокруг себя, чтобы держать меня подальше. Это выводит меня из себя, и я взрываюсь громовым ревом, когда смотрю, как она выходит из комнаты, отвергая меня. — Просто дай мне один гребаный кусочек тебя! — мой язвительный голос срывается, отражаясь от стен. Глава 5 Элизабет Его яростные крики эхом разносятся по дому, когда я бегу вниз по лестнице в спальню, боясь, что он возьмет то, что я отдать боюсь. Не то чтобы я не хотела быть с ним, но к таким последствиям я не готова. Я закрываю дверь и пытаюсь успокоиться. — Что ты делаешь? Я поднимаю глаза, испытывая облегчение оттого, что Пик сейчас здесь, со мной. — Где ты был? — задыхаясь, говорю я, бросаясь в его объятия. — Я скучала по тебе. На ощупь у него холодная кожа, но она чувствуется, и этого достаточно, чтобы успокоить меня. — То, что ты меня не видишь, не значит, что я не всегда здесь. — Не уходи, — умоляю я его. — Останься со мной, хотя бы ненадолго. Он проводит руками по моим волосам, прижимая меня к себе, и я утыкаюсь лицом ему в грудь. Глубоко вдохнув через нос, я вдыхаю его запах через ткань его рубашки. — Я беспокоюсь о тебе. Непреодолимая потребность поглощает меня, и я, наконец, даю волю слезам, которые сдерживала уже несколько дней. — Я так скучаю по тебе, Пик, — плачу я. — Со временем становится только хуже. — Так вот почему ты не принимаешь свои лекарства? — Я никогда не попрощаюсь с тобой, Пик. Даже не думай просить меня об этом, потому что этого никогда не случится. Я сохраню тебя навсегда. — Я все же хочу, чтобы тебе стало лучше. — Ты делаешь меня лучше. Ты всегда так делал. Мы подходим к кровати и проскальзываем внутрь. Я кладу голову ему на грудь, когда мы лежим вместе, и, хотя я нахожусь в объятиях мертвеца, я чувствую себя как дома. Впервые с тех пор, как Деклан застал меня с Ричардом, я чувствую себя умиротворенной в объятиях моего брата. Он продолжает обнимать меня, до тех пор, когда садится солнце, затемняя комнату. — Могу я спросить тебя? — Конечно. — Почему ты закрываешься от Деклана после всего, через что ты прошла, чтобы быть с ним? — Ты знаешь почему, — говорю я ему.