Закатываю глаза: – Да плевать мне на него, господи! На этот раз я говорю правду. В том, что я вляпалась в Феда, есть один несомненный плюс – о Гарипове я даже не вспоминаю. – У девки-то его, говорят, выкидыш. – Серьезно? – я встаю из-за стола, Светка увязывается за мной, намереваясь выложить последние сплетни, несмотря на то, что этому совершенно не способствует окружающий нас шум. От нетерпения ее глаза горят в пульсирующем свете стробоскопов. – Ага. Юлька предположила, что там и не было ничего, – кричит в ухо. – Ну, знаешь, вроде как она соврала, чтобы женить Рустамчика на себе. – Какие страсти, – фыркаю и случайно ловлю взгляд того, кого мы как раз обсуждаем. Гарипов стоит у бара, сжимая в руке стакан. – А он, я смотрю, не очень-то убивается. – Так, может, эта малолетка и правда ему врала, – неожиданно становится на сторону Рустама Светка. – И Люська врала тоже? – кошусь с насмешливым недоверием на нее. – Какая Люська? – Наша одноклассница, от которой вы это все и узнали. – А, эта… Ну, не знаю. Люська-то всего лишь медсестра. А девица могла все с врачом обтяпать. Шито-крыто. Ох, черт. Гарипов идет сюда! Я не успеваю никак отреагировать, потому как тут же мне на талию ложится его прохладная ладонь: – Привет! Дин, Света… Прекрасно выглядите. – Привет, Рустам. Давненько не виделись. – Тебя сейчас нечасто встретишь в таких местах. – А ты, как всегда, завсегдатай… – Ну, знаешь. Иногда единственный способ забыть о своем одиночестве – быть в толпе… – Чего? – На Светку смешно смотреть. Ну, серьезно, ее даже перекосило от таких заявлений. Ишь ты… Одинокий он. Я бы сама возмутилась, да только нет сил. Я уже наэмоционировалась по другому поводу так, что никаких эмоций впрок не осталось. – Эм… Ясно. Ну, хорошо тебе повеселиться. – Постой. Может, останешься? – моего запястья касаются его пальцы. Я смотрю на них, равнодушно прикидывая в уме, а не попробовать ли мне и правда… клин клином. Но тут же отказываюсь от этой мысли. – У меня завтра самолет. Извини. – Давай отвезу тебя! – Ты ж бухал, – глаза Светки становятся квадратными. – Не надо. Зачем тебе делать такой крюк? – Я не против. Я… Дин, знаешь, я… – Гарипов бросает короткий сердитый взгляд на Авдееву, которая, в его представлении, наверное, должна была проявить чуть больше такта и оставить нас с ним наедине. – Мне… так много нужно тебе сказать! Какая удивительная все же штука – жизнь. Еще пару недель назад я бы с интересом его послушала. Каких-то пару недель назад… – Ну, я ж не навсегда уезжаю. Еще наговоримся. Небрежно похлопываю Гарипова по руке, разворачиваюсь и ухожу. Светка за спиной ржет. – Чего? – Как ты его! Неужели и впрямь отболело, а? – Авдеева обнимает меня за плечи, что с ее ростом довольно несложно сделать, и с надеждой заглядывает в глаза. – Я тебе об этом постоянно твержу. Ты просто меня не слышишь. – На твоем дне рождения мне показалось, что… – Тебе показалось, – ставлю точку в бессмысленном разговоре. – Иди уже, веселись. Светка крепко меня обнимает и, пятясь, возвращается в зал. Я же забираю в гардеробе пальто и выхожу на улицу. Ближе к ночи ледяной, шпарящий весь день напролет дождь стихает. В лужах отражается перевернутый небесный свод, бледная луна, окружающие небольшой пятачок парковки здания… Голые березы тянут покореженные пальцы ко мне, тоже опрокинутой в лужу. Ежусь и торопливо прячусь от навязчивого внимания в салоне авто. Домой доезжаю быстро. Ближе к ночи никаких пробок нет. Перед тем как лечь спать, озадачиваю помощников организацией поездки. Обычно, конечно, я стараюсь тщательно те планировать, но в этот раз все выходит спонтанно. Впрочем, это меня не тревожит. В тот день вообще ничего не предвещает беды. Ничего… Никакого предчувствия. Откуда на встречку вылетает та машина, я даже не знаю! Успеваю только подумать… И это все? Мне не страшно и пока что не больно. Просто как-то странно это все, где-то нелепо даже. Я столько боролась, я чудом выгрызла свою жизнь, чтобы все настолько глупо закончилось? А дальше удар. Скрежет… Звон, рев, крики. Меня затаскивает словно в мясорубку. Я то отключаюсь, то снова выныриваю на поверхность сознания. Вверх-вниз, вправо-влево. Я знаю, как умирать. Я и не думала, что будет легко… Все это очень знакомо. Непонимание, лица охранников, что ехали следом. Они что-то говорят. Я киваю. И тоже говорю им что-то… Скорая, врачи – тоже проходили. За тем лишь исключением, что сейчас все происходит быстрей. В тот раз, когда отказала моя печень, мне не могли поставить диагноз, кажется, тысячу лет. Все понимали, что показатели моих анализов как у помирающего алкоголика, но почему они такие у молодой и цветущей еще недавно женщины, никто понять не мог. Синдром Бадда-Киари мне поставили позже. – Дина Владимировна! Ну как же так? – в тягучку мыслей проникает знакомый голос. С ним, несмотря ни на что, у меня связано очень много приятных воспоминаний: – Сделайте все как надо, док… – Нет, вы слышали? Как будто я могу иначе. – Не можете? – улыбаюсь, противясь наползающей на меня наркозной темени, хотя, казалось бы, скорее засыпай, чтобы не чувствовать зубодробильного холода операционной, не видеть выедающего глаза света ламп… Но я настырно держу глаза открытыми. Потому что, вполне возможно, этот свет – последнее, что я вообще вижу. – Не могу! Я же победитель по жизни. – Круто, – шепчу я и все-таки отключаюсь. И у моих сил, и у моей воли есть предел. Пройдет десять часов операции, прежде чем я снова услышу: – Ну, вот! Открыла глазки наша красавица. Посмотри-ка, посмотри на меня! Что ты видишь? – Вижу какого-то красавчика, – шепчу и чувствую, как трескается до крови на губах кожа. Док смеется. Громко, раскатисто: – Ну, жить будешь. Я ж говорил?! Говорил! Как тебе, кстати, новая печень? Не жмет? Я умудрилась даже поднять руку и выставить вверх большой палец: – Как по мне сшита. – Вот и отлично. И теперь, год спустя, этот голос мне говорит: – Дина Владимировна! Ну как же так? Мне даже как-то неловко. Того и гляди начну оправдываться за то, что невольно чуть не похерила работу доктора. Он-то на печень мне гарантию давал, ага... Так и сказал: лет тридцать при хороших прогнозах. При лучших – на всю мою жизнь. Стоп. А чего я решила, что не похерила? Сглатываю стылый ком, застрявший колючкой в горле. – Насколько все плохо? – Что удивительно – пока все как раз нормально. Но я вас все равно понаблюдаю несколько дней. Значит, все действительно хорошо? Как удачно. Не уверена, что нашла бы в себе силы бороться снова. Как-то не очень у меня сейчас с мотивацией. – Со всем нормально? Или только по вашей части? – Да вы вообще, Дина Владимировна, можно сказать, отделались легким испугом. Но все равно хорошо, что ваши мальчики вас сразу ко мне привезли. Все правильно. Ушибы и небольшие порезы мы во внимание не берем. Машина у вас хорошая… Спасла. – Папина еще, – говорю зачем-то, – может, он за мною приглядывает? – Родители такие, да… – А у вас есть дети? Мне кажется, в разговоре возникает неловкая пауза, и я тут же начинаю жалеть о своем вопросе. – Да. Сын. Хороший парень. Ну, я вас оставлю пока. Если что – вы знаете, как поступить. Да, кстати. Чуть не забыл. Вас там уже проведывать набежали. Я их не впускал пока. Вам бы отдохнуть. Киваю. Видеть никого не хочется. – Вы мне Бориса моего позовите, пожалуйста, а там разберемся. – Напрягаться запрещаю, – предупреждает Вакуленко. – Напрягаться нет сил, – сообщаю я. – Вот и отлично. Набирайтесь. Борис приходит практически сразу же. Отчитывается, что как-то быстро всплыло мое имя, и в прессе теперь только и разговоров, что об аварии. Докладывает, что приходили менты взять с меня показания, но были корректно посланы. Что звонила мать… И друзья понаехали, теперь вот мешаются. – И Рустам Айдарович явился, – Боря говорит это будто бы между делом, глядя в точку у меня над правым ухом. Всем своим видом демонстрируя, что ему до этого дела нет, и в то же время каким-то совершенно парадоксальным образом транслируя в пространство свое неодобрение. – Шли всех лесом, ага? Только Светку впусти. Я… Что-то вообще мне херово.